Уильям Бойд - Браззавиль-Бич Страница 60

Но нет, он не принимал этого объяснения. Если бы не я, не мой пример, не моя внутренняя сила, один Бог знает, что бы с ним стало. Он продолжал говорить, анализируя различные стадии своего нервного расстройства, пытаясь проследить, с какого момента пошел на поправку.

Внимание у меня начало рассеиваться: я поняла, что он не заинтересован в диалоге. Ему нужно было излиться, выплеснуть из себя то, что его тяготило. Меня клонило в сон, мозг воспринимал лишь отдельные слова из его апологии: «отчаянно»… «немыслимый»… «в вечном долгу»… «эмоциональное потрясение». Я слегка повернула голову, услышала, как сухие травы в моей холщовой сумке хрустят и потрескивают. Моя правая рука соскользнула с плеча на одеяло, левой я рассеянно приподняла рубаху у ворота дюйма на два вверх и подула под нее, в теплое тесное пространство над телом, чтобы почувствовать слабый летучий холодок на своих липких грудях и животе.

Потом рука Яна легла мне на щеку, на шею, я ощутила на лбу колючее прикосновение его щетины и сухость его потрескавшихся губ, он начал частыми поцелуями покрывать мне лицо.

— Хоуп, — сказал он тихо. — Господи, Хоуп…

Через секунду он уже лежал на мне, стонал и извивался, мокрым ртом мусолил мне шею, не переставая бормотать свои идиотские нежности: «Хоуп, я люблю тебя… Ты меня спасла… Я бы без тебя не выжил…»

Я была какая-то осовевшая и заторможенная, своим телом он придавил мне обе руки. Его губы и язык, шевелясь, переместились по моему подбородку, вжались в мой плотно закрытый, со стиснутыми зубами рот.

Я с громадным трудом приподнялась, дернулась влево, сильно изогнувшись в талии, высвободила руку и с сумасшедшей силой стукнула его по голове.

Я сбросила его с себя, он откатился в сторону. Сел на корточки с усилием, словно ему было очень больно.

— Не плачьте, — сказал он просительно, настойчиво. — Не плачьте, пожалуйста.

— Еще не хватало, — резко ответила я, высокомерно подняв брови. Должно быть, секунду назад что-то у меня в лице наводило на мысль, что я вот-вот разрыдаюсь.

— Болван гребучий, — сказала я. — Полоумный болван.

Мысленным взором я с отвращением увидела нас обоих на этом одеяле, он лежит на моих разведенных ногах, потный и неопрятный, на грязном сером одеяле, мальчики в соседней комнате слушают наши вздохи и стоны.

— Вы меня простите? — сказал он.

— Полоумный ублюдок.

Еле переставляя ноги, он убрался в свой угол и лег. Я увидела, как он протянул руку, чтобы пальцами загасить фитиль. Я лежала в темноте, мышцы у меня сводило от злости, я кляла на чем свет неисправимое тщеславие этого человека, его прискорбную непонятливость. Что еще мне нужно было сделать, чтобы расставить все точки над «i»?

Мне приснилось, что я слышу стук в дверь, негромкий, настойчивый стук, и я проснулась почти тогда же, когда из подсознания пришел ответ, что это было на самом деле.

Ян на нетвердых ногах уже спешил к окну. Я слышала, как пули раскалывают асбестовую крышу с оглушительным грохотом. Я натянула на себя ботинки, подбежала к Яну.

Стоя рядом с ним у окна, я не видела ничего, кроме площадки перед школой, круглого участка голой земли, залитого мягким сумрачным светом звезд, и глухой темной стены окружавшего нас леса. Но в ушах у меня гремело «так-так-так» выстрелов и стук отлетающих от асбестовой крыши черепков, похожий на звон кафеля, разбиваемого о бетонный пол. Целятся слишком высоко, невольно подумала я. Это были давние слова Амилькара, теперь они всплыли у меня в памяти: африканские солдаты всегда целятся слишком высоко.

— Боже, Боже правый, — услышала я голос Яна. — Они здесь. — Он схватил меня за руку. — Бежим.

Мы бросились к двери. И услышали новые звуки. Мальчики отстреливались. В центральной комнате двое из них — в темноте я не видела, кто именно, — стреляли вслепую, из окон, откинувшись назад, отвернув лица; опиравшиеся на подоконник «калашниковы» подпрыгивали, мальчики, которым больше ничего не оставалось делать, высаживали их магазины в ночь. За окнами школы я впервые увидела желтые пики трассирующих пуль, световые копья, летевшие во всех направлениях.

Пригнувшись, мы выскочили с черного хода. Пятое Октября стоял возле него, прижавшись к стене. Справа, куда был устремлен его взгляд, я увидела, как разваливается, испуская клубы пыли, глинобитное вместилище «лендровера», я различила металлический лязг и буханье пуль, прошивающих жестяной корпус машины. Пятое Октября указал нам налево. Глаза у него были выпучены. Он что-то выкрикнул, но я не смогла понять, что. Мы, пригибаясь, пробежали по веранде и торопливо слезли в заросли сорняков, где прежде начинался огород. Как водится, теперь я стала думать о меньших опасностях: меня страшили змеи и скорпионы. На секунду или две огонь прекратился, и, как мне показалось, со всех сторон поляны из темноты послышались выкрики, хриплые, настойчивые, требовательные. Потом мальчик выстрелил из здания школы, и огонь возобновился. На нас начали сыпаться мелкие осколки асбестовой кровли.

Нам была видна примерно треть школьной площадки. От ее дальнего и ближнего конца под острым углом друг к другу отходили две дороги. В плане они напоминали согнутую руку, здание школы со службами и сама поляна — опухоль на локте. Еще в лес вело множество тропинок. Широкая и утоптанная была не дальше, чем в двадцати ярдах от нас, и, лежа в сорняках, напряженная и вздрагивающая, при свете звезд я отчетливо видела ее начало, темное пятно проема в серо-черной стене окружавших поляну деревьев.

— Вот эта, — я указала на нее Яну.

Я услышала шорох позади нас, оглянулась, изогнув спину и шею. Увидела, как трое мальчиков стремительно скатились с веранды и, промчавшись через заросли маиса и маниоки, исчезли в темноте буша.

— За ними? — спросила я.

— Нет, — сказал Ян. — Пошли.

Мы встали и, согнувшись в три погибели, побежали к черному проему в деревьях. Я не заметила, чтобы в нас кто-нибудь стрелял. Весь огонь был сосредоточен на здании школы. Мы вбежали в подлесок, я — впереди, и понеслись по тропе, уходившей вперед бледной, извилистой полосой. Я мчалась на полной скорости так долго, как только могла, — две минуты? — десять минут? — не помню, пока острое колотье в боку не вынудило меня остановиться. Я согнулась, корчась от боли. Какая-то сила внутри меня пыталась разнять мне ребра. Я рухнула на колени. От миссионерской школы по-прежнему доносились выстрелы.

— Вперед, — выдохнул Ян, минуя меня, и перешел на бег трусцой. Я заковыляла за ним, прихрамывая, согнувшись, перекосившись, чтобы пощадить свой пронзаемый болью бок. В глазах у меня плыло, в темноте я иногда теряла Яна из виду и впадала в панику, но потом впереди снова возникали его мелькающие на бледной тропинке ноги, и я гнала себя дальше.

Иногда лес становился реже, и нам открывался горизонт и ночное небо. Порой мы бежали среди высоких деревьев, мимо серебристых, похожих на колонны стволов. Тропа стала ровной и широкой. Я подумала, что наверняка мы скоро будем в деревне.

Потом я налетела на Яна: он стоял среди дороги как вкопанный, его локоть воткнулся мне в левую грудь, оставив горячее, размером с монетку, пятнышко боли. Я остановилась, бурно дыша.

— Молчите, — шепнул он. — Слушайте. Первое время я не слышала ничего, кроме шумов в собственном теле. Свист воздуха в легких, стук крови в висках, звон в ушах. Я постаралась успокоить дыхание, дышать неглубоко и ровно, прислушаться и пропустить сквозь себя звуки ночи.

Голоса.

Мужские голоса, они спорили, не препирались, скорее серьезно обсуждали что-то.

— Амилькар? — глупо спросила я. — Кто здесь?

— Назад, — скомандовал Ян. — Бегом.

Перед нами тропа сворачивала. Я увидела, как в кустах на ее изгибе шарит фонарик. Услышала, как топочет множество ног, бряцает и шуршит на бегущих амуниция и оружие.

Мы развернулись и снова помчались. Мы едва успели сделать десять шагов, как сзади заорали и луч фонарика накрыл наши мелькающие бедра и сверкающие пятки. Я услышала удивленные, недоуменные выкрики, какие-то приказы. Тропа свернула. В нас начали стрелять. Где-то слева от нас ломились сквозь лес, разрывая листья, ломая ветки.

— Быстрее, — взвизгнул Ян, нагоняя меня.

Справа от меня росли деревья. Ровные, правильно расположенные ряды стройных прямых стволов. Я инстинктивно свернула, Ян — за мной следом. Мы попали в череду взрывов. У нас под ногами был толстый слой листьев, сухих, как пергамент, огромных, как тарелки, хрустящих, как сухие хлебцы. Мне послышалось, что Ян застонал от отчаянья, но я продолжала нестись вдоль длинного ряда стволов. Я увидела, что луч фонарика пляшет слева от меня, потом он остановился на мне. Прежде Ян соскочил с тропинки в параллельный ряд, теперь он поравнялся со мной и начал обгонять. Мне послышалось, что звук выстрелов ворвался в умноженный эхом треск и хруст наших шагов. Потом за спиной я услышала крики и гиканье моих преследователей, я неслась со всех ног, моя тень прыгала и кривлялась на ломких листьях.