Хербьёрг Вассму - Наследство Карны Страница 62

Когда ящик прибыл и один из грузчиков увидел его, он засомневался, что подъемный кран выдержит такую тяжесть. Другой предложил поставить ящик на ребро, чтобы он лучше висел на ремнях.

В это время по трапу бегом поднялась фру Дина, крича что-то по-немецки, чего никто не понял. Но сведущие в немецком люди считали, что это была брань.

За ней поднялся Вилфред Олаисен. Он хотел проверить сопроводительные бумаги. Пока он проверял, у него за спиной толпились грузчики.

Все верно! Этот ящик не тяжелее того железного груза, что он сгрузил несколько дней назад. Олаисен бодро кивнул Дине и пружинистым шагом поднялся на мостик, чтобы лично наблюдать за погрузкой. Разве не он хозяин и пристани, и крана? Разве не на нем лежит вся ответственность?

Дина следила, как поднимали рояль. Несколько раз она порывалась что-то сказать. И несколько раз чуть не свалилась с ящика, на котором стояла, потому что всем телом повторяла движение рояля. Правда, в последний момент она всегда успевала ухватиться за поручни и снова принять гордую осанку.

Когда драгоценный груз висел между небом и землей, возникла другая трудность — как опустить его точно на телегу, чтобы везти дальше. Достичь такой точности было трудно, хотя к крюку был прикреплен направляющий трос.

Пришлось спустить груз, чтобы прикрепить еще один трос. Ящик сильно раскачался. Все затаили дыхание.

С моря несло мелкий дождь и тяжелый влажный туман. Это изрядно затрудняло работу. Прикрепление троса и новые попытки поставить ящик на телегу заняли много времени. Олаисен нервно покрикивал. Люди начали терять терпение.

Помощник пекаря коротал время, объясняя парнишке из кузницы Олаисена, что ящик, висящий над пристанью, ни за что не пройдет в двери «Гранд Отеля».

Самодовольный парень, в обязанности которого входило подметать кузницу, высказал мнение, что ящик надо просто бросить на телегу как есть и послушать, остался ли в нем еще хоть какой-нибудь звук.

Подружка толкнула его в бок и испуганно покосилась на Дину. Ее только что взяли в «Гранд» заправлять постели, и она боялась, что поведение ее дружка сочтут слишком непочтительным. Поправив чепчик, она с оскорбленным видом отошла прочь, и ее друг остался в полном одиночестве.

Растрепавшиеся от ветра волосы мешали Карне смотреть. Каштановые пряди то и дело закрывали ей все лицо. К тому же ее беспокоил укус клеща. Она все время наклонялась, чтобы почесать ногу, убирала с лица волосы и не отрывала глаз от висящего ящика.

Как, интересно, выглядит настоящий рояль? Она видела его на одной бабушкиной фотографии. Хороший рояль делался непременно из лучших сортов палисандра, полированного, с темными разводами. Подставка для нот, которая могла подниматься и опускаться, была похожа на украшение.

Звуки такого рояля, как и пароходные гудки, будут слышны во всем Страндстедете, и она, сидя дома, сможет слышать, что бабушка играет у себя в «Гранде».

Рояль стоял на медных колесиках, и у него были округлые формы. Он был очень тяжел, и с этим приходилось считаться. По словам бабушки, чтобы перекатить его на колесиках по комнате, требовалось двое сильных мужчин. А о том, чтобы его поднять, не могло быть и речи. Но при перевозке без этого было не обойтись.

Лебедка скрипела и скрипела.

Несколько недель Карна сердилась на бабушку, которая решила, что во время концерта в честь освящения рояля играть на нем будет не Карна, а Анна. Бабушка будет играть на виолончели, а Карна только петь.

Карна знала наизусть много мелодий, кроме Брамса. Но бабушка сказала, что кто угодно не может играть на новом инструменте. Карна обиделась, услыхав слова «кто угодно», но промолчала.

Она пожаловалась Анне, и Анна сказала, что это бабушкин концерт и бабушкин рояль.

— Мы должны постараться и сделать все, что в наших силах. А поешь ты очень, очень красиво. — Больше Анна не захотела говорить на эту тему.

Карна пожаловалась и папе, но он ответил, что с ее стороны будет умно не донимать этим бабушку. Он знает Дину: если она рассердится, она не разрешит Карне и петь.

— Тебе двенадцать лет, и ты уже достаточно взрослая, чтобы понять: бабушка относится к роялю как к святыне.

— Нельзя поклоняться идолам.

— Оставь при себе свои библейские проповеди!

Но позже, когда в гостиной не осталось никого, кроме них, и никто не мог их видеть, он подул ей в шею, как бывало в детстве. Карне стало щекотно, и она засмеялась.

Каждый день они репетировали свою программу, и Карна невольно виделась с бабушкой. Но разговоров с ней она избегала.

Однажды ночью Карне приснилось, что они с бабушкой на чердаке в Рейнснесе играют сонату для виолончели и фортепиано Брамса. На чердаке было не так темно, как обычно. Свет с шумом лился со всех сторон.

Во сне Карна помнила концерт Брамса почти наизусть. И бабушка не возражала, когда она села за рояль. Неожиданно Карна поняла, что звучит вовсе не бабушкин новый рояль — звуки лились из ее пальцев. Музыка рождалась в ней. Это была ее музыка!

Неизвестно, понимала ли это бабушка, потому что она продолжала играть на виолончели. Но вдруг виолончель умолкла. Бабушка водила смычком, но ни одного звука не было слышно.

Вокруг них по-прежнему с шумом лился свет, и бабушка незаметно исчезла. Осталась только виолончель. Смычок прикасался к струнам, но звуков не было.

Когда Карна проснулась, она больше уже не сердилась на бабушку.

Рядом с телегой стоял дородный человек в рабочей одежде, несколько лет назад он выполнял в «Гранд Отеле» столярные работы. Потом его пригласили на работу к директору банка и к Олаисену. А также к председателю местной управы.

Только сейчас столяр наконец понял то, над чем долго ломал голову и что представлялось ему неразрешимой загадкой.

Вопреки его вежливым протестам фру Дина настояла на том, чтобы дверь с задней стороны дома, которая вела непосредственно в столовую, была двустворчатой. Столяр считал, что с задней стороны дома такая дверь ни к чему. Все пользуются парадным входом, а с дороги эту красивую двустворчатую дверь никто не увидит. К тому же зимой из нее будет дуть.

— Будем больше топить, вот и все, — сказала фру Дина и настояла на своем. Столяр решил, что Дина так легкомысленно относится к зимним морозам, забыв, что здесь не заграница, где нет ни зимы, ни морозов и круглый год цветут цветы.

— Как вам будет угодно, — сказал столяр, — но помяните мое слово — здесь будет холодно!

Однако теперь, когда рояль раскачивался в воздухе между небом и большой кузнечной телегой Олаисена, столяр понял, что вещь эта обладает особой ценностью. Несколько лет двустворчатая дверь с задней стороны гостиницы ждала своего часа. Она должна была сослужить свою службу только один раз! Наверное, это и был тот самый раз?

Столяр уже радовался, что сможет сообщить людям необычную новость: фру Дина велела ему сделать дверь, которую никто не мог видеть, только ради какого-то инструмента!

Ни у одной женщины не хватило бы ума подумать об этом до того, как грузчики явятся сюда с этим чудовищным ящиком, который можно будет внести в дом, лишь разрушив стену. А вот она подумала об этом еще несколько лет назад!

Еще большее уважение внушал людям ее банковский счет. Откуда у нее столько денег? Рейнснес давно захирел. Там теперь никто не живет. Последним оттуда уехал доктор с женой. Может, правы те, кто говорит, будто эта женщина, живя здесь, торгует за границей домами, строительным лесом и кирпичом? Или, напротив, правы другие, утверждающие, что она продала дом и вложила деньги в бумаги? Столяр никогда не понимал, как это люди держат состояния в бумагах, так что в последнем он сомневался.

А может, фру Дина пользовалась кредитом и хотела внушить людям, будто она очень богата? Но это не было похоже на правду. Она расплачивалась со всеми, кто у нее работал. И никто не замечал, чтобы она находилась в стесненных обстоятельствах.

Зато она строго придерживалась того, что называла уговором; столяр же, со своей стороны, называл это просто сдельщиной. Уговор состоял в том, что он за одну работу получает одну плату, но за следующую работу ему платят уже иначе.

Вначале планы и разные расценки Дины сбивали столяра с толку. Но потом он просто стал делать вид, будто разбирается в расчетах.

Конечно, он записывал все на оберточной бумаге, но так и не понял, обманула ли она его хоть раз. Подозрение так мучило столяра, что однажды он не выдержал и спросил у нее, почему всякий раз он получает по-разному.

Дина пригласила его в свой кабинет, который находился за стойкой в приемной. Там она разложила на столе пачку бумаг с чертежами и начала объяснять. С цифрами, скобками, плюсами и минусами. Время от времени она поднимала на него глаза и спрашивала:

— Понятно?