Туве Янссон - Путешествие налегке Страница 62

Самка гаги, одного цвета с землей, неподвижно лежала в гнезде. Она продолжала лежать, когда они заметили ее. Мальчики осторожно вылезли из ельника, поднялись на ноги и разошлись в противоположные стороны.

Наступила ночь. У самого горизонта на западе небо еще алело, но ночь уже вступила в свои права. Том спустился к берегу, туда, куда Аксель обычно подгонял моторку. Он дрожал всем телом и старался ни о чем не думать. «Давай-ка успокойся, успокойся, просто сядь на камень, — уговаривал он себя, — прижми руки к глазам и сиди спокойно». Сначала это помогло, но потом воспоминание бомбой взорвалось у него в голове, — воспоминание о том, как взорвался газ на маяке. Мама после спросила: «Аксель, что ты сделал, когда это стряслось?» А папа ответил: «Я полз, покуда глаза не стали видеть хоть немного, потом посадил Освальда в лодку и стал его успокаивать. Хорошо хоть, что погода тогда была тихая. Ничего не поделаешь, надо принимать все как есть, все как есть». А я сказал тогда: «Папа справится с чем угодно, он ничего не боится». А папа ответил: «Ошибаешься, я еще никогда за всю свою жизнь так не путался, как в этот раз».

Был час, когда небо на западе гаснет, чтобы уступить место восходу солнца на противоположной стороне небосвода. Стало ужасно холодно. Когда Том поднялся наверх, он различил силуэт Элиса на фоне моря.

— Теперь он скоро приедет, — сказал Том. — Видно, у него было важное дело, неотложное.

— Ты так думаешь? — спросил Элис.

— Да. Хорошо еще, что море спокойно. Надо принимать все как есть.

Они постояли, молча глядя на море. Несколько чаек с криком поднялись с мыса, потом снова наступила тишина.

— Иди давай, поспи немного, — сказал вдруг Том. — Я разбужу тебя, когда он приедет.

Аксель вернулся на рассвете. Сначала послышался стук его моторки, как слабое биение сердца, потом стук усилился, в сером предутреннем море маленькой черной точкой показалась моторка, она стала расти, и вот уже можно было различить белопенные усы у ее носа. Аксель плавно обогнул мыс и медленно причалил к берегу. Оба мальчика стояли как ни в чем не бывало и ждали его. Он понял все с первого взгляда. У одного из них до неузнаваемости распух нос, у другого еле открывался один глаз, и одежда на обоих была изрядно порвана.

— Ну вот, — сказал Аксель, — теперь, кажется, все в порядке. Дело в том, что мотор отказал — потек бензопровод. Мне жаль, что так вышло, но нужно принимать все как есть. Как вы тут?

— Нормально, — ответил Элис.

— Тогда прыгайте в лодку, поехали домой! Только не будите младших, они устали.

Они уселись возле машинного отделения, выбрали место потеплее и накрылись брезентом.

— Вот вам пакет с едой. Съешьте все, ничего не оставляйте, не то она рассердится. Кофе в термосе.

Пока моторка бороздила фиорд, небо на востоке посветлело, заалело, над горизонтом поднялась маленькая огненная верхушка солнца нового утра. Было холодно.

— Погодите-ка, не засыпайте, — сказал Аксель. — Я кое-что припас для Элиса, это ему понравится. А ну, погляди! Видел ли ты когда-нибудь такой красивый птичий скелет? Ты можешь похоронить его с музыкой!

— Он в самом деле очень красивый, — ответил Элис. — И с вашей стороны очень любезно подарить мне его, но, к сожалению, он мне не пригодится.

Элис свернулся калачиком на нижней палубе вплотную к Тому и мгновенно уснул.

Чужой город{34}

Мой внук и его жена давно приглашали меня погостить у них; они писали, что дедушка, мол, должен поскорее выбраться из холода и темноты, пока не поздно.

Я не очень-то люблю путешествовать, но решил принять их любезное приглашение. К тому же у них месяц назад родилась дочка… Нет, кажется, год тому назад. Они объяснили, что длительный перелет будет для меня утомительным, и удобнее всего сделать остановку, переночевать в приличном отеле и на следующий день продолжить полет. Это было ни к чему, но я с ними согласился.

Когда самолет шел на посадку, было уже темно.

В зале аэропорта я обнаружил, что забыл свою шляпу, и хотел было пройти назад в самолет, но на паспортном контроле меня не пропустили. От долгого сидения у меня занемели ноги. Я нарисовал шляпу на обложке билета, но они меня не поняли и показали на следующее окно. Я представил все бумаги — все бумаги, которые мне дал мой заботливый и аккуратный сын. Между прочим, большинство из них были уже проверены и проштампованы, но я показал их тоже, на всякий случай: во-первых, я был сильно обескуражен потерей шляпы, а во-вторых, терпеть не могу летать. В конце концов я понял, что они желают знать, сколько у меня при себе денег. Я достал бумажник и предоставил им самим посчитать; кое-что еще я нашарил в карманах. Эта процедура заняла уйму времени, почти все остальные пассажиры уже исчезли, и я боялся пропустить автобус в город. Меня отослали к другому окошку, куда я, по-моему, уже обращался. Я начал нервничать, видно, они поняли это и, обратив наконец на меня внимание, проверили мой багаж. Я никак не мог объяснить им, что волнуюсь исключительно из-за потери шляпы и боюсь пропустить автобус. Ну и, разумеется, из-за того, что терпеть не могу самолеты, правда, об этом я уже упоминал. Они позвали пожилого господина, который, спокойно поглядев на меня и на мой рисунок, сказал, очевидно, что-то вроде: «Неужели не понятно, что этот пассажир потерял свою шляпу». Во всяком случае, я почувствовал, что меня поняли, и нисколько не удивился, когда меня отослали еще к одному окну, откуда провели в маленькую комнату, где было полным-полно шляп, перчаток, зонтов и тому подобных вещей. Я достал свой рисунок и, чтобы им было понятнее, заштриховал его черным. Все пассажиры уже ушли, и в зале начали гасить свет; тележки с багажом покатили прочь, и я понял, что от меня хотят поскорее отделаться. Я указал на шляпу на полке и постучал тростью по полу. Когда мне подали ее, я понял, что шляпа не моя, но вся эта история так измотала меня, что я напялил эту шляпенцию на голову, подписал какую-то бумажку; разумеется, я поставил подпись не на той карточке, где надо, и им пришлось оформлять новый документ.

Наконец я выбрался на улицу. Она была пуста. Какая-то непонятная пустота, окружающая, как обычно, аэродромы, простиралась во все стороны. Ночь была холодная и туманная. Я прислушался к далекому шуму города, и меня охватило странное ощущение чего-то нереального. Но я тут же сказал себе: «Волноваться нет причины, правда, ситуация не слишком приятная, но она больше никогда не повторится. Успокойся. Наберись терпения». Я собрался уже было вернуться и попросить кого-нибудь заказать мне такси, ведь слово «такси» звучит, поди, одинаково на всех языках, к тому же можно нарисовать маленький автомобильчик. Но мне почему-то ужасно не хотелось возвращаться в темный зал аэропорта. Быть может, последний самолет уже улетел, а прибытия больше не ожидают, откуда мне знать, какое расписание у этих противных летательных машин, как их называли в дни моей молодости! Ноги у меня болели, настроение было скверное. Улица казалась нескончаемой с длинными темными промежутками между фонарями. Я вспомнил, что здесь экономят электричество.

Я стал ждать. Меня снова начало мучить сознание того, что память все чаще изменяет мне, это фатальное чувство часто охватывает меня именно тогда, когда я вынужден чего-то ждать. Я не могу не замечать, что стал повторяться, рассказывать одно и то же по нескольку раз одному и тому же человеку, но замечаю это только позднее, с неизменным чувством стыда. Слова исчезают из памяти, как шляпы, как лица и имена.

Когда я стоял и ждал такси, в голову мне закралась кошмарная мысль, сначала это было неясное подозрение, которое постепенно росло, крепло и превратилось в уверенность. Я понял, что забыл название отеля. Позабыл его напрочь, окончательно и бесповоротно. Я достал все свои бумаги и тщательно просмотрел их — никакого намека. Разложил их на чемодане, встал на колени, чтобы при свете фонаря разглядеть хорошенько все записи, еще раз пошарил в карманах — ничего. Мой аккуратный сын наверняка дал мне бумажку, подтверждающую, что гостиничный номер оплачен. Но где она могла быть? Где-нибудь в зале аэропорта? В самолете? Нет, я непременно должен вспомнить название отеля. Но как я ни напрягал свой мозг, ничего не получалось. И мне было известно, что номер в любом из здешних отелей нужно бронировать задолго до приезда. Теперь я уже не знал, зачем мне такси. От волнения я вспотел и снял шляпу. Между прочим, она была мне мала и сильно сжимала голову. И тут при тусклом свете фонаря я разглядел на чужой шляпе фамилию, владелец шляпы написал ее на подкладке. Я надел очки. И в самом деле, там была фамилия и адрес. Это было уже кое-что, хотя и слабое, но утешение, соломинка, за которую я уцепился. Все же какая-то информация. Я попытался сбросить с себя усталость. Когда я устаю, память вовсе ускользает от меня. Я подумал, что необходимо собраться с мыслями, быть внимательным, принять нужное решение, не распускаться, а не то и в самом деле можно заблудиться, потеряться. И нельзя повторяться. Люди это сразу замечают, становятся подчеркнуто вежливыми, до обидного участливыми. Я тут же понимаю, что повторялся, хотя спохватываюсь уже после… однако, я уже об этом рассказывал.