Сара Уотерс - Бархатные коготки Страница 64

Диана в тот вечер превзошла красотой самое себя. Она изображала одноименную греческую богиню, в свободном одеянии и в сандалиях, не скрывавших ее длинный второй палец; волосы у нее были высоко зачесаны, в прическе сидел полумесяц, за спиной висел колчан со стрелами и лук. По словам Дианы, стрелы предназначались для охоты на джентльменов, однако позднее я слышала от нее, что они должны пронзать сердца юных дев.

Собственный костюм я держала в секрете и никому не показывала; мой план состоял в том, чтобы явиться пред очи уже собравшихся гостей и преподнести хозяйке подарок. Костюм был не то чтобы особо пикантный, но очень остроумно выбранный, потому что он имел отношение к подарку, который я для Дианы приобрела. Перед ее прошлым днем рождения я выпросила у нее денег на подарок и преподнесла ей брошь, которая, похоже, ей понравилась. На этот же раз я задумала нечто более грандиозное. Тайком я выписала по почте мраморный бюст римского пажа Антиноя. О нем я прочла в газете в Кэвендишском клубе и, пока читала, не переставала улыбаться: его история (за исключением, конечно, печали и добровольной гибели в водах Нила) напоминала мою собственную. Вручила бюст Диане за завтраком, он ей сразу полюбился, и она установила его на пьедестал в гостиной. «Кто бы мог подумать, что этот мальчик так умен! — сказала она чуть погодя. — Мария, признавайся, это ты за него выбрала подарок?» Теперь, когда все гости собрались внизу, я трепетала перед зеркалом у себя в ванной, наряжаясь самим Антиноем. У меня имелась коротенькая, до колен, тога и к ней римский пояс. Щеки я напудрила, чтобы придать себе томный вид, глаза подвела тушью, чтобы сделать их темнее. Волосы упрятала под черный парик с кудрями до плеч. На шее у меня висела гирлянда из лотосов — и, скажу я вам, их было всего труднее достать в Лондоне, среди зимы.

Была припасена вторая гирлянда, для Дианы; ее я тоже повесила себе на шею. Приложив ухо к двери и убедившись, что все тихо, я метнулась к Диане, вынула у нее из чулана плащ, закуталась в него и подняла капюшон. В таком виде я отправилась вниз.

В холле я наткнулась на Марию.

— Нэнси, мальчик мой! — воскликнула она. В просвете между бакенбардами проглядывали ее губы, очень красные и влажные. — Меня послала Диана, я тебя ищу. В гостиной собралась целая толпа, и всем не терпится взглянуть на твои pose plastique![8]

С улыбкой (толпа зрителей — этого-то мне и хотелось!) я последовала за Марией в гостиную и далее, не снимая плаща, в нишу за бархатным занавесом. Скинув плащ и приняв позу, я шепотом известила Марию, та дернула за веревку с кисточкой, занавес разошелся, я оказалась на виду. Когда я проходила сквозь толпу, все притихли и приняли умный вид, Диана (она стояла как раз удачно — рядом с бюстом) подняла брови. Когда же я появилась в тоге и поясе, по гостиной пронеслись вздохи и шепот.

Дав гостьям время опомниться, я шагнула к Диане, сняла с себя вторую гирлянду и надела ей на шею. Опустилась на колени и поцеловала Дианину руку. Диана улыбнулась, дамы вновь зашептались и принялись восторженно аплодировать. Ко мне приблизилась Мария и тронула кайму моей тоги.

— До чего же ты сегодня ослепительна, Нэнси, ну просто жемчужина! Правда, Диана? Мой муж зашелся бы от восторга! Ты как картинка из компендиума про содомитов!

Диана, засмеявшись, с ней согласилась. Взяла меня за подбородок и поцеловала в губы так крепко, что я ощутила, как ее зубы впиваются в мою нежную плоть.

Тут в комнате по другую сторону холла заиграла музыка. Мария принесла мне теплого вина с пряностями и в придачу сигарету из особого портсигара Дианы. Одна из Марий Антуанетт, пробравшись сквозь толпу, приложилась к моей руке.

— Enchantee,[9] — проговорила она. Это оказалась настоящая француженка. — Какое же вы нам подарили зрелище! В парижских салонах ничего подобного не увидишь…

Сплошные приятности; не исключено, что мой успех как кавалера Дианы достиг в тот раз наивысшей точки. Но все же и мой остроумный замысел, и успех костюма и живой картины не принесли мне удовольствия. Сама Диана (как-никак это был день ее рождения) отдалилась от меня и занялась другими вещами. Не прошло и двух минут, как она, объяснив, что цветы не сочетаются с ее нарядом, сняла с шеи лотосовую гирлянду и повесила на угол пьедестала, откуда она вскоре свалилась; позднее я заметила у одной дамы в петлице лотос из этой гирлянды. Непонятно отчего (видит бог, я терпела от Дианы куда большие обиды и только улыбалась!) меня разозлило ее небрежное обращение с гирляндой. Опять же в комнате было не продохнуть из-за жары и разнообразных ароматов; особенно тяжело было мне: парик грел голову, кожа зудела, а снять его я не могла, чтобы не испортить свой наряд. После Марии Антуанетты ко мне подходили другие дамы, чтобы высказать восхищение, но каждая пьяней и развязней предыдущей, так что скоро они мне надоели. Чтобы стать такой же беззаботной, я опрокидывала бокал за бокалом вина с пряностями и шампанского, но от выпивки — а скорее, от гашиша в куреве — настраивалась не на веселый, а на циничный лад. Когда одна из дам, проходя мимо, потянулась погладить меня по бедру, я грубо ее оттолкнула. «Что за дикий звереныш!» — восторженно вскричала она. Под конец я спряталась в полутемный угол и наблюдала оттуда, потирая себе виски. Миссис Хупер за столом разливала вино; я заметила, как она взглянула в мою сторону и вроде бы улыбнулась. Зену послали обходить гостей с подносом сладостей, но, когда она попыталась встретиться со мной глазами, я отвела взгляд. В тот вечер я не испытывала теплых чувств даже к ней.

Я почти обрадовалась, когда, ближе к одиннадцати, настроение в комнате переменилось, Дикки потребовала больше света, пианистка кончила играть, и все гостьи, собравшись в круг, замолкли.

— Что такое? — громко спросила одна из дам. — К чему такой яркий свет?

Эвелин отозвалась:

— Мы будем слушать историю Дикки Рейнольдс, как ее описывает в книге один врач.

— Врач? Она что, больна?

— Это о ее vie sexuelle![10]

— Vie sexuelle?

— Дорогая, я уже читала, это ужасно тягомотно…

Реплика принадлежала женщине, одетой монахом, которая стояла в тени неподалеку от меня; я повернулась, чтобы ее разглядеть, а она зевнула и потихоньку выскользнула из комнаты — поискать других развлечений. Прочие гостьи, однако, проявили интерес, что должно было понравиться Дикки, которая стояла рядом с Дианой. Книга, о которой говорила Эвелин, была у Дианы в руках — маленькая, темная, плотно заполненная буквами и совсем без иллюстраций, она совсем не походила на те, что дарили Диане в ее коллекцию. Тем не менее Диана увлеченно листала страницы. Одна из дам наклонила голову, читая надпись на корешке, и наконец вскричала:

— Да это по-латыни! Дикки, что толку от грязной истории, если чертова книга написана по-латыни?

Дикки важно поджала губы.

— Латинское только название, — объяснила она, — а кроме того, никакая это не грязная книга, а очень хорошая. Ее автор старался объяснить обыкновенным людям, что мы собой представляем.

Дама, одетая Сапфо, вынула изо рта сигару и смерила Дикки недоверчивым взглядом.

— Эта книга пойдет по рукам и в ней описана твоя история? История твоей жизни, твоя любовь к женщинам? Дик, ты что, спятила? Похоже, этот врач вовсю катает порнографию!

— Она, конечно, взяла nom-de-guerre,[11] — вмешалась Эвелин.

— Пусть так, Дикки, все равно это безумие!

— Ты не понимаешь, — отозвалась Дикки. — Это ведь совершенно новое слово. Эта книга нам поможет. Она нас сделает известными.

По всей комнате пробежала волна дрожи. Сапфо с сигарой покачала головой.

— В жизни не слышала ни о чем подобном.

— Поверь, услышишь еще не раз, — пылко заявила Дикки.

— Вот сейчас и послушаем! — крикнула Мария, еще кто-то подхватил:

— Да, Диана, почитай нам, пожалуйста!

Принесли еще свечей и поместили рядом с Дианой.

Дамы расселись поудобней, началось чтение.

Что там говорилось дословно, я не помню. Знаю только, что Дикки была права: это не была сплошная грязь — скорее сухое, научное изложение. И все же сам скучный авторский язык придавал истории известную пикантность. Пока Диана читала, дамы то и дело отпускали непристойные замечания. После истории Дикки зачитали другую, еще скабрезней. За ней последовала история из раздела, посвященного джентльменам, — совсем уже забористая. Атмосфера сгустилась больше прежнего; даже я, хоть и дулась, не могла не поддаться воздействию сугубо формальных докторских описаний. Книга пошла по рукам, Диана закурила еще одну сигарету. Одна из дам сказала:

— Об этом спросите Бо, она семь лет провела среди индусов.

— Что? О чем нужно спросить? — встрепенулась Диана.

— Мы читаем историю об одной женщине, у которой клитор был размером с член ребенка! Она тут уверяет, будто заразилась этой болезнью у одной молодой индианки. А я сказала, будь тут Бо Холлидей, мы бы спросили у нее, она ведь, пока жила на Индостане, близко общалась с индусами.