Мария Арбатова - Меня зовут женщина (сборник) Страница 64

Бытовухой прилежно занимались ученики, воспитываемые в жестоком повиновении и разнообразном истязании. Совок, помноженный на вседозволенность ламаистского наставничества, оставлял от группы ощущение садомазохистского ПТУ. Ученики исчезали, но на место их приходили новые, это всегда были юные провинциалы, задохнувшиеся в своих городах, растерявшиеся в Москве и остро нуждающиеся в причастности к чему-то такому, оправдывающему унизительность их неустроенных будней. Большинство из них сделались потом прилежными буржуа, меньшинство погибло от пьянства и наркотиков.

– Тебе не кажется, что ты вешаешь им лапшу на уши? – как-то, расхрабрившись, спросила я Самсона.

– Я даю им то, за чем они приходят. Они уходят от меня более счастливыми, чем приходят. Они заблудились и сами никогда не выйдут на тропу. Я выгоняю их туда палкой, а не конфеткой потому, что они не верят в конфетку, жизнь приучила их искать истину на конце палки, а не конфетки.

– А зачем они тебе? Почему бы тебе не уехать в Бурятию, жить в дацане?

– Все, что мне необходимо для жизни, я имею здесь. Только глупцы считают, что, забравшись на гору, они существенно приближаются к звездам.

Подбираясь к главной цели, однажды я игриво провела ладонью по его волосам. Самсон наморщил лоб, включил бегущую строку, считал с нее, что это значит на мирском языке, и сказал:

– Я не В., люди для меня уже много лет окрашены не полом, а уровнем духовных притязаний.

– И тебе совсем неинтересно женское тело?

– Оно относится к вещам, которые мне безразличны.

– То есть у тебя погасли некоторые системы рефлексов?

– Мне достаточно нажать на кнопку, чтобы они включились. Я могу оказать услугу твоему любопытству, но тебя ждет разочарование. Ты рассчитываешь на полет по золотым воронкам, а я могу предложить только голую физиологию.

Когда это произошло на циновке, заменяющей Самсону постель, я чуть не умерла от страха. Обжив пространство болтовни за чаем, здесь я оказалась в контакте с роботом, методично и качественно выполняющим программу, оставив не взрыхленной мою эмоциональность. Глаза его казались еще мертвее, чем обычно, тело представляло собой оболочку, хозяин которой отлучился по делам.

Если в беседе мы находились в партнерском контакте, то в сексе со стороны Самсона контакт даже не предполагался.

Эта часть его естества не нуждалась в диалоге. Я умоляла бога, в которого не верила, чтобы это кончилось раньше моей смерти, потому что существо, в объятиях которого я находилась, казалось мне незнакомым и не откликающимся на просьбы.

– Ну вот видишь, ты летаешь совсем не в ту сторону, в которую собиралась, – наконец сжалился Самсон.

– Но почему, почему с В. все было по-другому? Ведь ты – профессионал, а он – дилетант.

– Наоборот, – усмехнулся Самсон.

– А если добавить дыхательные техники и наркотики?

– Неужели ты до сих пор не поняла, что дыхание и таблетки – это театральные эффекты, если бы они могли это давать, то человечество развивало бы культуру в этих направлениях.

– А что же тогда?

– Твой тип психики, помноженный на его тип психики, помноженный на то, что вы подразумеваете под словом «любовь». – Это был главный урок Самсона.

Последние годы мы практически не общаемся. Я звоню ему только в экстремальных ситуациях. Однажды, когда мы в очередной раз разводились с первым мужем…

– В доме зацветет цветок, вы уедете на юг и проживете вместе еще столько же, – сказал Самсон.

– Но у меня в доме нет цветов, которые могут зацвести, – завопила я.

– Зацветет, – сказал Самсон и положил трубку. Мы взяли билеты на Украину, для летнего выпаса детей, за два дня до отъезда кактус, который цветет раз в сто лет, выбросил четыре огромных лотосоподобных цветка. Мы действительно прожили вместе еще ровно столько.

Иногда Самсон немного ошибался, в июне девяносто первого, например, позвонил:

– В июле будь в Москве, получишь возможность утолить свой гражданский темперамент.

Досидев до конца июля, я уехала отдыхать, тут-то все и началось. Однажды в междубрачный период я позвонила Самсону. Мы болтали, как и все тогда, о политике. На прощание он сказал:

– Доделай все дела, подбери хвосты. Через два месяца ты выйдешь замуж за иностранца, который даст тебе возможность реализоваться во многих областях сразу. – Я ужаснулась, потому что иностранцы, находившиеся к этому моменту в моем гардеробе, мало походили на людей, способных дать кому-то возможность в чем-то реализоваться. Самсон ошибся только в подданстве моего мужа, петербуржца, родившегося в Риге, правда, его предки пару веков назад пришли из Шотландии, о чем свидетельствуют фамилия и утверждение свекра, что они в родне со Стюартами. Муж же мой в генеалогические игры не играет и презирает мое деление людей на тех, кто ест ножом и вилкой, и тех, кто только вилкой.

Самсону я давно не звоню и телефона его никому не даю, для всех, действительно нуждающихся, жизнь материализует его сама.

В юности я обожала стихи Л. и мечтала стать его ученицей. Он не входил в число крикливых шестидесятников, строивших биографию на недовольстве режимом в рамках дозволенного, с западными дивидендами, потребностью все время быть на виду и прозвищем «разночинцы на „Жигулях“». Интеллигентностью и изяществом были пронизаны не только стихи и переводы Л., но даже слухи о нем.

Однажды, сидя за столиком цэдээловского буфета, я увидела идущего из ресторана хрупкого пластичного седого мужчину в очках на невероятных глазах.

– Посмотри внимательно, – сказала я собеседнику. – Я не знаю, кто это, но это мужчина моей мечты.

– Если бы только твоей, на нем все помешаны, это же Л., – ответил собеседник.

Видимо, выражение лица у меня было такое безумное, что Л. остановился, разглядел его подробно и своими невероятными глазами дал понять, что ему чрезвычайно приятно такое и что в любой, более удобной ситуации… и медленно пошел прочь.

– Ты видел, как он на меня смотрел? Он уходит! – застонала я.

– Через двадцать лет ты будешь точно так же смотреть на красивых молоденьких мальчиков. Если хочешь, я тебя с ним познакомлю, – предложил собеседник.

– И что дальше?

– Ты скажешь, что он мужчина твоей мечты, он достанет из сумки книжку и подпишет ее тебе.

– Дальше?

– Под автографом будет телефон, по которому ты сможешь высказать восхищение. Дальше он пригласит тебя послушать новые стихи, когда жена будет на даче. Впрочем, его месяц назад бросила очередная жена, так что он сейчас актер без ангажемента.

– Дальше!

– У вас начнется бурный роман, тебе будет жаль его, ведь он такой неприспособленный. Ты начнешь варить ему обед, отнимая время от семьи, придумывать, как бы уйти от мужа, а Л. будет охотно принимать услуги, вешать лапшу на уши и, чтобы не лишиться музы и домработницы в одном лице, начнет советовать тебе укрупнять и наращивать личность, поменьше думать о твоих успехах и побольше о его, пока не затопчет тебя как личность. Ну что, догоняем его?

– Нет. Ты абсолютно прав. Мы встретимся, но не сейчас, а когда я буду твердо стоять на ногах, – тяжело вздохнула я.

Прошло два года. Я стояла в любимом арбатском букинистическом, решая извечную студенческую проблему: купить книжку себе или фрукты детям, в пользу последнего.

– Третьего дня я купил здесь прижизненного Брюсова, – нежно сказал мучительно-приятный голос, я подняла глаза, ко мне обращался Л. – Какой из арбатских букинистических вы больше всего любите?

– Около зоомагазина, – растерянно пролепетала я.

– А я этот. Он крохотный и уютный, как диссидентская кухня.

Я придурковато молчала.

– Могу я подвезти вас? – спросил Л.

– Нет, – завопила я. – Я живу в этом доме! – И бросилась прочь, преодолевая немыслимый соблазн.

Прошла еще пара лет, и мы оказались за одним столиком в Доме литераторов.

– Мне нравятся ваши глаза. Я бы хотел подарить вам книгу стихов и написать свой телефон.

– Спасибо, – замурлыкала я. – Пока вы будете подписывать, я пойду позвонить, – вышла и, наступив себе на все, поехала домой.

Влюбленность моя в этот период достигла такой экзальтации, что я написала ему анонимную открытку с текстом, казавшимся мне тогда пределом совершенства: «Спасибо вам за то, что вы есть в нашей литературе!»

Прошло много лет, и когда мне самой начали приходить подобные оценки, изложенные более подробно, я поняла, какие придурки являются их авторами.

Прошло еще два года, мне позвонил молодой кагэбэшник, работавший директором студии, в которой шла моя пьеса.

– Здравствуйте, Мария Ивановна, у меня тут одно мероприятие серьезной организации в ЦДРИ. Люди хочут культурно отдохнуть. Кого из известных писателей порекомендуете выступить?

– Л.! – закричала я. Такой вечер был царским подарком его амбициям.

– Кто это? – удивился собеседник. Я изовралась по поводу огромности вклада Л. в отечественную словесность и о том, что ему завтра дадут «нобель».