Руслан Белов - Встретимся через 500 лет! Страница 65

Профессор усмехнулся.

– Каналя, притчу во языцех? Нет, не могу. Расчленив труп, Каналь бы тут же его сшил.

– Я имел в виду Катэра. Насколько я знаю, он был мужем мадам Пелльтан.

– Послушайте, господин Жеглов, вы согласились расследовать все это, вот и расследуйте! – вскипел профессор, фразы его вылетали как ошметки грязевого вулкана. – Я сообщил вам все, что знаю. Сегодня у меня напряженный день, с вами я могу многое не успеть, это скажется на самочувствии, по меньшей мере, пяти пациентов. Заберите вашу голову, ей место в морге, может быть, мы ее сумеем…

Профессор осекся. Глеб понял, что тот едва что-то тайное не выболтал.

– Пришить? – умышленно рассеял он мгновенный испуг Перена.

– Нет, найти на фрагментах трупа ДНК маньяка. Расчленяя тело он мог порезаться.

– Ищите, – сказал Жеглов, забирая голову. – Хотя, мне думается, вы ничего не найдете.

– Надеюсь, наша генетическая неудача будет компенсирована вашей детективной. А голову оставьте, я распоряжусь насчет нее.

Пожав плечами, Глеб вернул голову на стол профессора. Покинул он кабинет, насвистывая арию головы Руслана из оперы Даргомыжского.

Оставшись один, профессор нажал кнопку звонка и вперил усталый взгляд в тускло-медное лицо Мартена Делу.

– А в самом деле, кто тебя расчленил? – спросил он, не найдя прежней мужской приятности в чертах запомнившегося ему пациента. – Не скажешь, знаю…

Вошла старшая медсестра Катрин Вюрмсер.

– Вы вызывали меня, профессор, – сказала она, став в верноподданническую стойку.

– Придумайте что-нибудь с Сандраром. Пусть копает только на Кроличьей Поляне и в непосредственной близости от нее.

– Хорошо, господин Перен.

– Нет, ничего не придумываете. Передайте ему через… через Жерфаньона, что по моему мнению, а также мнению доктора Мейера, им, Сандраром, обнаружена сцена ритуального убийства, совершенного на месте сокрытия волшебной чаши Грааля. Другой человек, скажем, Жюльен Пирар, пусть скажет ему, что человек, вне всякого сомнения, убит и расчленен соумышленником, не пожелавшим делиться найденными сокровищами. Для укрепления довода прошу закопать в неоконченном раскопе Сандрара вот это.

Профессор достал из центрального ящика стола несколько древних монет, изъеденных временем. Положив их на край стола, ближний к старшей медсестре, он придвинул к себе стопку историй болезни, и ушел в них без остатка.

…В фойе Глеб увидел Шарапова. Тот сидел на диване, делая вид, что внимательно читает книгу с раскладки расхожей литературы, а не поджидает запропастившегося напарника. Усевшись рядом, Жеглов вяло рассказал другу о находке на Кроличьей поляне и последующем визите к профессору.

– Я думаю, версия профессора о том, как Делу очутился на Кроличьей поляне, вполне правдоподобна, – сказал Луи де Маар, подумав.

– А кто расчленил?

– В нашем заведении полно сумасшедших. Кстати Перен некорректно отверг кандидатуру Каналя…

– Почему это?

– Каждому известно, что Каналь тырит одежду у пациентов с тем, чтобы ее распороть и сшить заново…

– Ты думаешь, Каналь украл и расчленил труп Мартена Делу с тем, чтобы сшить его заново??

– Ты ведь почти уже поверил в это Глеб…

– Да, почти поверил, здесь это легко. Знаешь, пойду-ка я прогуляюсь за ворота, подумаю над всем этим.

– Один пойдешь?

– Да, Володя, ты уж извини.

– Пациентам запрещено ходить далеко. Можно только до поселка и кладбища.

– А я до поселка и пойду. Ну, может быть, поднимусь еще к подножью Апекса. Самовольно.

– Ну, тогда до обеда?

– До обеда, Володя, до обеда, – встал Жеглов.

Поднявшись следом, Шарапов пожал ему крепко руку и двинулся к себе валяться на диване.

17. Антимираж

Было солнечно, снег на склоне таял с охоткой, и шлось с охоткой. Выйдя за ворота, Жеглов прошел поселок, никого не встретив. Это удивило – поселок без детишек? Странно. Стало грустно – жизнь без детей обрывается с лучшей стороны, и он решил подняться повыше, чтобы взглянуть на нее свысока. Один ботаник, хороший друг, как-то говорил ему, что на все надо стараться смотреть свысока. Только так можно остаться человеком, и просто остаться, потому что когда ты приближаешь сердце к сердцу, то видишь то, чего видеть не следует. Видишь человеческую слабость, эклектику сознания, зоологические чувства, жадность до признания всего этого ближними. А станешь подальше, да повыше, все как-то обобщается до средней температуры и становится вполне приемлемым.

Он шел вверх по скалистой гривке, шел оглядываясь. Чем выше он поднимался, тем больше санаторий становился похожим на игрушечный. Светло-коричневые черепичные крыши, резные башенки Эльсинора, обнаженные деревья и обнаженные статуи, яркая зелень сосен, клумбы, почерневшие от тоски по цветам, и трава, изо всех сил старавшаяся позеленеть, даже жесткая кладбищенская щетина, вызывали у него теплые чувства, грели простой человеческой природой, желающей лучшего.

Вот и снежная линия… Он с удовольствием пошел по уступчивому снегу, пошел, оборачиваясь, потому что тот ботаник как-то раз вещал ему, в очередной раз обомлевшему от жизни:

– Когда трудно, иди по снегу, по снежной целине, иди и смотри – ты оставляешь следы, и, значит, жив и все еще идешь. Идущий человек оставляет следы, остановившийся – ничего не оставляет и ни от чего не может уйти…

– А если лето? – спросил тогда Жеглов. – И снега нет?

– Когда лето, я иду в лес и ломаю веточки, – признался ботаник. – Сломаешь со вкусом пару-тройку хрустких еловых веточек, и начинаешь верить, что способен переломить и другое. В том числе и то, что заводит в сумрачный лес.

Тогда Жеглов смеялся и жалел друга, а сейчас шел, оборачиваясь, и смотря на оставляемые следы, шел, пока снег не стал глубоким. Постояв, глядя на близкий теперь Апекс, ракетой рвавший голубое небо – к нему стремилась гривка, – обернулся… и санатория не увидел. Его не было!!! Не было вовсе! Знакомые складки местности были, был сосновый лес с тремя дубами, была речка внизу, было даже кладбище, щетиной крестов уходившее в жиденький туман, но санатория не было!

– Черт… Что это такое?.. – подумал он, безвольно опускаясь в снег. – Мираж? Нет, не похоже… Твою мать! Что делать?! Куда идти?! Через перевал, в город? А есть ли он, этот город?! Есть, должен быть! И Эльсинор чертов есть, только его не видно! А его невидимость – это мираж… Горный мираж. Да, конечно, мираж, точнее, антимираж!

Ему вспомнилось имя. Огюст Фукс, кажется, коммивояжер. По словам Шарапова через день после выписки из санатория тело его нашел доктор Мейер. Нашел вон там, за хребтом. И его, Глеба Жеглова найдут мертвым.

Он посмотрел на руки. Увидел их безжизненными, в трупных пятнах. Потом, освободившимся вдруг зрением, увидел себя. Откуда-то с небес. Увидел свой труп. На нем – черная птица за трапезой. Когда она, резко зримая, саданула клювом в глаз, вскочил, как ужаленный, ринулся вниз. Ринулся, презирая себя, спотыкаясь и падая, ринулся, не отрывая глаз от распадка, где только что был этот чертов санаторий, где был его кров, его жизнь, где должны были быть всесильный Перен, друг Шарапов, Рабле со своей кухней и эта сладкая Генриетта. Но их, всего того, что составляло его существование, не было! Жеглов чувствовал их отсутствие на всей Земле всем своим запуганным нутром.

Он споткнулся перед самой снежной линией. Упал ничком на камни. Полежал. Когда боль в ушибленных коленях унялась, и сердца не стало слышно, трусливо поднял голову.

Санаторий был!!! И не казался теперь игрушечным. Из трубы котельной торопко высвобождался призрачный дым. Высвобождался, чтобы тут же без остатка раствориться в голубеющем небе.

Жеглов встал. Отряхнулся. Оглянулся. Увидел свои следы. Следы неспешного подъема и бега назад. Постоял, решая, стоит ли экспериментировать. Решил, что стоит. И пошел вверх. Почти через каждый шаг оборачиваясь. Санаторий стал исчезать на девятом. На двенадцатом твердыня Эльсинора стала девственной. Пару раз пройдя взад-вперед с тем же результатом, Глеб лег в снег навзничь. Растворил взгляд в небе. Сказал вслух надломлено:

– Ну, скажи что-нибудь, скажи!

Небо молчало. Ему было все равно, что пластается под ним. Труп с черной птицей или человек.

– Надо привести сюда Маара, – решил Жеглов. – Если он не увидит санатория, значит, я здоров, и санаторий – мираж. Или все остальное мираж.

Решительно встав, он кинулся вниз.

18. Замкнут, как человек

После обеда Глеб вернулся к злополучному месту с Шараповым. Испытав те же чувства, которые испытал Жеглов, не увидев Эльсинора на законном лежбище, тот предложил пройти вдоль склона, чтобы установить, что собой представляет граница раздела видно – не видно в геометрическом смысле. Пойдя километра два частью по снегу, частью по грязи, они пришли к выводу, что ее проекция на поверхность земли, скорее всего, представляет собой правильную окружность.