Дина Рубина - Белая голубка Кордовы Страница 66

Время от времени он появлялся в Иерусалиме на разных университетских затеях, и тогда они с Кордовиным обязательно встречались, стараясь о политике не говорить — они придерживались разных взглядов на светлое будущее этой страны и ее беспокойных окрестностей.

Утренняя прогулка в тесном сопровождении заботливого «форда» со счастливым номером не выходила из головы. И пока читал лекции второму и третьему курсам, пока разбирал статью для сборника с аспиранткой, молодой религиозной женщиной (царственный разлет соболиных бровей, полуопущенный взгляд из-под хитроумной цветастой чалмы и очень высокая прямая шея в тесном воротничке), пока ждал запаздывающего Илана у дверей университетской библиотеки, — он продолжал обдумывать последовательные ходы, которые должен предпринять.

— Что ж ты запыхался, гевер,[37] зарядку не делаешь?

— Гевер, вот когда у тебя родится третий и ты всю ночь с ним проколбасишься, тогда я наутро погляжу на твою дыхалку.

Первые минуты встречи они всегда отдавали общеармейскому тону своей молодости.

— Не возражаешь, если мы посидим не тут, а в приличном месте? — спросил Кордовин. — Хороший стейк гарантирую.

— Да уж, пожалуйста. Иначе я отожру половину твоей задницы, у меня с утра ни крошки во рту.

Они оставили тачку Илана на университетской стоянке и сели в машину Кордовина. И буквально на второй минуте после поворота он увидел за собой белый «форд». Сидит, круглоголовый, стриженный бобриком, в темных очках… Выходит, они знают его расписание в университете. Ну, это нетрудно сделать через секретариат — так же, как они отыскали его в Толедо.

И поскольку некоторый план на поздний вечер уже был им составлен, воскресший белый «форд» не только не испортил, а скорее, улучшил его настроение.

Нет, положительно здешний водила должен иметь железное терпение! Ползущая впереди «ауди» остановилась рядом с пешеходом на тротуаре, и над приспущенным стеклом замелькали руки. Руки здесь необходимы даже для короткого «ах!». Пожилой господин на тротуаре принялся обстоятельно объяснять дорогу, тоже, само собой, пустив в ход руки и лицо. Забавно: по его жестам можно понять маршрут следования «ауди»: автобусная станция. Плавное закругление ладони вело дорогу влево… затем меж двумя приподнятыми предплечьями родилась водонапорная башня, завершив движение в круглых взлетевших бровях; взмыла вверх «лестница Якова» — дурацкий памятник, косо торчащая лестница в никуда: ребро ладони пересчитало все ступени… и затем уже отсыпающим, благословляющим посылом обеих рук: все прямо, и прямо, и прямо…

Илан рядом с ним наблюдал эту сценку с меланхолическим удовольствием.

— Ты не находишь, — заметил он, — что родиться глухонемым здесь гораздо милосерднее — по судьбе, — чем в любой северной стране?

Кордовин удачно припарковал машину недалеко от Кошачьей площади, на платной стоянке, замечательной своей теснотой и требованием сторожа отдавать ключи, дабы перегонять машину с места на места. Всегда терпеть этого не мог, а тут даже обрадовался: вот уж сейчас тачка будет под строгим приглядом.

Все время пути Илан совершенно серьезно рассказывал о гениальности своего младшего, пятимесячного сына. Он все понимает, все, говорю тебе — он глазами следит за каждым называемым предметом! Двое старших тоже умницы, но этот — просто гений!

Поднялись по высоким каменным ступеням в «Иерусалимские дворы», узкую щель-проулочек, где, в тесноте да не в обиде утрамбованы были несколько баров и ресторанов, в том числе этот, ресторан Эльдада — две комнаты, забитые по углам и вдоль стен сентиментальным старым барахлом: патефонами, кувшинами для воды, допотопными ламповыми радиоприемниками и швейными машинками «Зингер». Под потолком висела корзинка с яйцами, что, вероятно, должно было означать: вот только из-под курицы… Давно покойный Эльдад, дед нынешнего владельца ресторана, дал жизнь своему детищу в тридцать шестом году. Не такая уж седая старина, но приятно думать, что это заведение пережило Британский мандат и все здешние войны. Здесь готовили мясо под благоуханными, чуть островатыми соусами. Ресторан назывался «Эльдад, и всё». Точка, мол. Все, мол, этим и сказано.

Он дал Илану сесть лицом к окну — не только потому, что так лучше видел, о чем тот говорит, но и потому, что с удовольствием всегда наблюдал за живой мимикой его неправильной, со слишком крупным носом и скошенным подбородком, слишком густыми бровями, слишком близко посаженными зелеными глазами, все-таки обаятельной физиономии, всегда жалея, что должен зарисовывать ее по памяти, дома, и что не может сейчас вытащить блокнот и на протяжении обеда набросать ряд мгновенных изменений удивленного, смеющегося, нахмуренного лица своего друга.

— Детка, прежде всего, — попросил Кордовин официантку, — тащи этому страдальцу булочки с маслом, а потом мы сделаем заказ.

Девочки здесь были, как на подбор — тонкие, в черных брючках и черных тесных свитерках, — немного, некоторой порывистостью, что ли, — в данном случае, служебной, — похожие на Пилар. Как все же его задела эта девушка, подумал он в сотый раз. Моя сирота… Завтра вышлю денег.

—...понимаешь, она ни черта не успевает, — он рассеянно слушал голос Илана, — обеда нет никогда. Зато диссертацию пишет. Я говорю: отлично, разводиться с тобой я не стану, просто возьму в дом вторую жену. А что? Это в нашей национальной и религиозной традиции. Все наши праотцы имели по нескольку жен.

— Ицхак, — вставил Кордовин, — довольствовался одной Ривкой.

— Ну, Ицхак! Тот просто был травмирован.

— Чем же это?

— Ну, как! Его же папа хотел зарезать!

Илан набросился на булочки и некоторое время с набитым ртом обсуждал с официанткой и другом — что заказать. Синта шла под чесночным соусом, зато антрекот подавали с грибами. Непростой выбор. Официантка предупредительно выжидала рядом, иногда вставляя замечания.

— Да, я люблю пожрать! — заявил Илан. — Так и знай, красавица, настоящий мужчина должен быть обжорой.

— И соней, — вставил Кордовин. — Однажды этот тип заснул на посту, и не где-нибудь, а в Дженине. И наш славный сержант Цахи…

— …полное имя которого было «ебаный-сержант-Цахи-вынувший-душу»…

— …да, застукал его. После чего неделю гонял еженощно всю роту, как зайцев.

— А вот этот предусмотрительный тип, — перебил Илан, тыча в Кордовина пальцем, как пистолетом, — вот этот наглец, что сидит сейчас напротив и строит из себя святошу, однажды явился на ночное построение с кроватью на спине.

— Как?! — ахнула официантка.

— Ну, как. Наш славный «ебаный-сержант-Цахи», оттачивая нашу воинскую бдительность, повадился красть по ночам наши ружья, которые, как известно, ты обязан обнимать даже в момент оргазма. И тогда вот этот тип…

— Этот мудрец, хотел ты сказать…

— Этот гнусный тип, который считает себя умнее других, замкнул ружье на замок и пристегнул к кровати. А ночью грянула тревога и в темноте он не смог отыскать ключ, взвалил кровать на закорки, и с ружьем в руке…

— …как и полагается по уставу, болван!

— …с ружьем в руке и с кроватью на горбу встал в строй пред очи «ебанного-сержанта-Цахи».

Отсмеявшись, девушка проговорила:

— У нас тоже был такой сержант. Мы называли его «ебаный сержант Миха».

— В каких войсках служила, малышка? — строго спросил Илан.

Она обыденным тоном произнесла название элитной разведчасти и звание: лейтенант. Оба клиента, не сговариваясь, прекратили жевать и молча встали, уронив с колен салфетки.

— То-то же, — довольно проговорила девушка. — Вольно. Так я, значит, принесу и синту и антрекот, чтоб попробовали друг у друга…

Минуты через две она принесла салаты и разложила приборы для мяса. Когда ушла, Кордовин, провожая ее взглядом, заметил: наши официантки имеют самый высокий в мире «айкью», ты согласен? И его друг восторженно согласился: да, самый высокий «айкью», и в данном случае самую симпатичную среди разведчиков попку.

— Ну, так что тебя интересует в уделе моих высокородных предков? — наконец, спросил Илан, набирая в тарелку зелень.

— Откуда ты знаешь, может, и моих — тоже?

— Нет уж, не примазывайся к нам, сиди в своих хазарских степях.

— По крайней мере, мы, хазары, отлично воевали, — весело возразил он, — и несколько сотен лет держали в страхе окрестные народы, в том числе, славян, в то время как вы…

— А что — мы?! — взвился Илан. Смешно, как он всегда воспламеняется, даже в шутливом разговоре, с какой любовью и страстью готов сражаться за честь своих сефардов, как досконально знает предмет — неутомимо перебирая имена, факты, цепочки событий… — Ты знаешь, поц[38] хазарский, убогий кочевник, — какое положение занимали сефарды в средневековой Испании? Еврейские деньги питали королевскую казну — в Кастилии, например, — на 82 процента! Еврейские военачальники, такие, как Иегуда ибн Эзра, возглавляли кастильские армии, сражавшиеся с альмохадами… Они были учеными, военными, архитекторами, врачами, строителями, финансистами королевских дворов, одевались, как испанские гранды, и носили оружие.