Михаил Чулаки - У Пяти углов Страница 66

Тут уж не выдержала Лиза. Не для того она всю жизнь посвятила литературе — имеет она право так сказать про себя как библиотечный работник! — чтобы слушать дома ублюдочные слова!

— Может быть, у тебя балдеж, или как теперь называется, ну а для нас такое занятие не касается!

В запальчивости она неловко построила фразу — ну и пусть! И она ведь высказалась только про пресловутый балдеж — а уж про название музыкальной пьесы она вообще не могла ничего сказать от возмущения! При матери! При ее — ну знакомом!

— Ладно, у нас балдеж, а у вас культурный досуг, — с обидной снисходительностью согласился Федя. — Досуг.

— «Ради досуга выпьем досуха!» — похоже, Александр Алексеевич вспомнил строчку из какой-то частушки. И под частушечный тост допил свою рюмку и налил снова.

Лизе показалось, что Федя насмешливо улыбается, глядя, как Александр Алексеевич пьет из той самой рюмки.

Гречневую кашу больше никто не ел. Пора было ставить чай… Лиза же давно поставила чайник! И забыла. Она вскочила.

— Федя, ты не выключал чайник, когда вошел?!

— Выключил, не бойся. Вот как надеяться на несовершенство памяти. Вот установлю систему…

Лиза только отмахнулась.

— Все равно, наверное, выкипел, надо доливать. И заварю.

Она вышла на кухню, немного опасаясь, что бы Федька еще как-нибудь не надерзил Александру Алексеевичу без нее, но из комнаты не доносилось голосов — только музыка, и действительно, «Сексуальная могила» оказалась довольно тихой и интимной. Федька, конечно, нахал, что произносит такое вслух при матери и ее госте, но сейчас, одна, Лиза невольно улыбнулась, вспомнив.

Звякнул телефон, Федя ответил — и почти сразу же в кухню вышел Александр Алексеевич.

— Молодому человеку позвонили. Какая-то дама, судя по первым словам. Я — чтоб не мешать.

Лиза молча возилась с чайником. Александр Алексеевич потоптался странно нерешительно и заговорил:

— Ты понимаешь, Лизавета, твой Федор умный мальчик, и он в чем-то прав. Мое положеньице здесь довольно двусмысленное. Гость — не гость. Мне и самому становится трудно, я не привык бывать в двусмысленном положеньице. Находиться. И за определенность. Следовательно, я хотел бы, чтобы мы официально узаконились.

«Следовательно», — сказал следователь… Какое-то слово сегодня употребила Евка: «усовершенствовать свою жизнь», что ли? Лиза не помнила точно. Вот Александр Алексеевич и решился. Потому-то и цветы. И заявился, не заходя домой. А твоя семья?

Я же тебе объяснял неоднократно, что моя семья давно стала фикцией. Я подал на развод, у нас двухкомнатная квартира, мы разъедемся с моей бывшей женой, найдем варианты обмена. А может быть, моя бывшая согласится на твою — она не так уж плоха: и отдельная, и в центре, и лифт, и телефон. Моя бывшая жена мечтает вернуться в центр. Помешана на этом. Когда мы жили на Мойке, ютились, можно сказать, у нас все было нормально, а получили квартиру, переехали на Ветеранов — и с этого все началось. В смысле, начало конца.

Лиза совсем недавно сама думала, что раз уж так получилось, раз есть Александр Алексеевич и никого другого нет, то надо им официально пожениться, покончить с двусмысленным положением. Если бы он заговорил не сегодня! Почему она именно сегодня вспоминает Фила, именно сегодня сравнивает с ним Александра Алексеевича?! И ведь не Фил ее тогда бросил, они разошлись по взаимному согласию, и может быть, в тогдашней взаимности ее доля была даже большей. Но вот теперь кажется, что он бросил ее и обрек на воспоминания о минувшем счастье. Но почему именно сегодня? Ах да, из-за этого дурацкого объявления: пропала собака! Роковая собака! Когда-то она много способствовала тому, что Лиза разошлась с Филом; теперь эта же собака мешает Лизе выйти за Александра Алексеевича. Не в собаке, конечно, дело, собака — повод… Зато в сыне — в сыне все дело, в Феде… Неужели Лиза хоть на минуту поверила, что стоит им с Александром Алексеевичем официально узакониться, и Федя перестанет приветствовать его шутовским «здрасьте», перестанет разыгрывать дурачка, путая «гегемона» с «гематогеном»?! Федя уверен, что в их семейном разладе виноват отец, и не хочет признать никого, кто занял бы место виноватого и отсутствующего отца! Вот и мужская логика…

— Что же ты молчишь? Понимать как знак согласия?

Ах, она, оказывается, еще ничего не сказала вслух. Показалось, что предложение настолько нелепо, что и незачем отвечать вслух.

— Нет, Саша, ничего у нас не выйдет.

— Но почему?! Мне казалось!.. И раз мы… Я как честный человек… Иначе я не пошел бы на…

— Значит, я такая развратная: пошла на легкомысленную связь, а в законный брак не хочу! Пошли пить чай.

Но теперь после твоего отказа… Немотивированного отказа… Я не могу! Лизе сделалось смешно.

— Не можешь выпить чаю? Перестань! Там и вино еще, кажется. Давай: «Ради досуга допьем досуха!»

— Но я надеялся… Я прямо к тебе из Москвы, не заходя домой… Я надеялся, что мы выпьем за нас!..

Ему и так было обидно, а ее смех только усугублял обиду. Лиза прекрасно понимала — и не могла сдержаться:

— Давай и выпьем за нас. За нас по отдельности, чтобы каждый остался сам по себе. Знаешь, сейчас модно разводиться празднично: звать друзей, пить шампанское. Давай и мы.

Счастливая легкость, какая давно не переживалась, бродила в Лизе. Стоило сказать: «Нет, ничего у нас не выйдет!» — и сразу сделалось легко не только на душе, но, кажется, во всем теле. Значит, давно хотелось это сказать, и как удачно, что Александр Алексеевич заговорил именно сегодня, когда, прочитав дурацкое объявление, Лиза перенеслась в прошлое, — а то вдруг бы согласилась из одной бабьей боязни одиночества, — согласилась бы, и никогда не было бы больше такой легкости! Даже и самого Александра Алексеевича хотелось пожалеть, ободрить — такая легкость на душе!

Да не вешай ты, Саша, носа. Найдешь моложе и лучше! Какую-нибудь очаровательную подследственную. Лично уведешь с пути порока. А пока давай пить чай. И вино ради досуга — досуха!

Она и Федьку не могла оставить в покое — такая переполненная легкость! По телефону сын уже отговорил, лежал на тахте под сенью своих стереодинамиков. А прямо над головой у него там какой-то лохматый идол с гитарой. Лучше бы красивую девочку повесил, Лиза не возражала бы и против полуголенькой, — чем такого дикаря!

— Федька, кончай там балдеть, иди с нами чай пить! И рюмку третью тащи, нечего строить из себя!

Федя ничего не понял — или понял наоборот, что мать собралась замуж? — но с готовностью вскочил, увлеченный настроением Лизы. И даже Александр Алексеевич, хотя и обескураженный неожиданным отказом — он-то ожидал благодарностей, восторгов: ведь как честный человек предлагает узаконить отношения — мужчина! первый! предлагает! — не устоял перед ее внезапной веселостью.

За милых женщин! — скучноватым своим голосом провозгласил он гусарский тост. И прикрикнул на Федю: — Мужчины пьют стоя! Настоящие!

Федька смешно вскочил, смущаясь, что он настоящий мужчина.

Александр Алексеевич вошел в удар, стал рассказывать случаи из практики, чего обычно избегал, и случаи как на подбор смешные, как будто следователь— самая веселая профессия на свете:

А то еще подают в суд на одного композитора. Фамилию нельзя, профессиональная тайна. — Он закашлялся и покраснел: очень ему хотелось, чтобы уговорили его выдать профессиональную тайну.

Но Лиза коварно поддакнула: Да-да, конечно, не выдавай!

— Очень известная фамилия, но выдавать нельзя даже родным и близким. У него дача, как у известного композитора. А за самым забором дом отдыха, потому что фешенебельное место. И в доме отдыха с утра до вечера репродуктор говорит и поет, как полагается, для культурного досуга. У самого забора. Композитор жаловался, что нет возможности работать, а ему в ответ совершенно резонно: «Трудящиеся приезжают отдыхать, как же им без музыки и радиовещания?!» И наконец тот композитор темной ночью перелез через забор и сломал репродуктор. Починили, а он опять за то же самое: сломал и унес.

— Как же узнали, что он сломал динамик, если и унес? — переспросил Федька.

— Узнали! И в третий раз как следует починили и повесили новый репродуктор.

— И новый, и починили? — фыркнул Федька.

— И новый, и починили для надежности. Но тут уж сели в засаду добровольцы. Чтобы поймать с поличным. И схватили того самого известного с полным поличным — когда ломал и уносил. Естественно, подают в суд за хулиганство и порчу социалистической собственности. И порчу, и хищение. Думает, если известный, ему все позволено! А хищение соцсобственности — статья серьезная. Ну, мы все же не приняли к производству, учитывая особые обстоятельства, что срывается творческая работа. Не только не приняли к производству, но и посоветовали авторитетно руководству дома отдыха убрать репродуктор вообще, потому что известный композитор — неудобно. Но сами отдыхающие, следующие смены, когда услышали от персонала всю историю, обиделись: как так, из-за того, что он известный, нельзя им полноценно отдыхать с музыкой?! Народ ведь привык к культуре, тянется. И что придумали: стали нарочно собираться под самым забором, где раньше висел репродуктор, и петь песни. А как отдыхающие поют — без слуха, без голоса — сами знаете. Похуже репродуктора. И не выключишь, и не сломаешь! Да, очень известный композитор, — с нажимом закончил Александр Алексеевич, и Лиза снова назло не стала выпытывать фамилию.