Михаил Елизаров - Библиотекарь Страница 68

Поутру отправил письмо, стал перед дверью – тюремщицы должны были видеть мое римское харакири – раздавил подошвой лампочку, взял с пола тончайший лепесток стекла и полоснул себя (даже не царапнул) по венам. Быстро отвернулся. Загодя я набрал полный рот кирпично-джемового эрзаца, который выплюнул на руки, продемонстрировал глазку уже залитые «кровью» запястья и сел за стол умирать – спиной к двери. Я помаленьку подливал из стакана свежей «крови», чтобы она стекала на пол тонким убедительным ручейком, и «слабел». На мой взгляд, картина была реалистичной.

Требовалась большая выдержка, чтобы показательно истечь силами, истаять, медленно, как снеговик. Я прилег щекой на тетрадь, замер. И начался устный отсчет: один, два, три, четыре, пять… и до шестидесяти – минута. Шестьдесят минут – час. Каждый новый часовой круг я уговаривал себя потерпеть и побыть еще немного умершим… Минула ночь. Как ни в чем не бывало, проснулся подъемник. Но престарелые мрази и не подумали явиться! Даже если они раскусили мою потешную голодовку, то с венами они не имели права сомневаться! Я ведь действительно почти умер!

Истина была тяжела. Никто за мной не следил. А если и следил, то плевать он хотел на позорные инсценировки! В припадке гнева я расколотил о дверь кресло, но потом снова собрал – сидеть на чем-то надо. С того дня я твердо знал, что если подохну, то бункер просто зарядят новым «внуком».

У неприятного открытия неожиданно обнаружились и позитивные моменты. Круглосуточный театр чудовищно утомил. Я наконец-то смог расслабиться. От нахлынувшего одиночества я не опустился. Ел аккуратно, обтирался спиртом, причесывался, брился, делал зарядку. За месяц показушного актерства гордая осанка засела в плечах как судорога. Приступы страха случались со мной все реже. Так неопытный ныряльщик в первые секунды чувствует в груди дискомфорт погружения. А нужно лишь перетерпеть позыв к вдоху, до настоящего удушья еще весьма далеко…

Чтобы отвлечь ум, я изобрел занятие. Ведь неспроста мне подложили чистые тетради и вязанку шариковых ручек.

Еще в незапамятном школьном детстве, по примеру комсомольцев шестидесятых, отправлявших приветственные капсулы в коммунистическое будущее, я тоже слал себе письма. Бывало, пишешь, заклеиваешь конверт и договариваешься, что распечатаешь лет через десять. Так я неожиданно узнал, что почерк старится вместе с человеком. Частенько я надрезал ключом мягко-голубую кору тополя, представляя, что когда-нибудь, спустя годы, повзрослевший, я прикоснусь пальцами к древесным рубцам и вспомню мальчика в дутой синей куртке и вязаном «петушке», царапающего ключом ствол, и это будет переданным через года приветом.

Работа с видом на Кремль увлекла, я совершенно не чувствовал себя обезумевшим Нестором, кропающим повесть своих временных лет. Я писал, в паузах гасил лампу и без света отдыхал. Кромешная темень превращала бункер в черный ящик, и я был пишущей начинкой, которую однажды отыщут и прослушают. Подошла к концу серая тетрадь, я взялся за коричневую…

Первой мой унылый досуг летописца скрасила Книга Силы – «Пролетарская». Сюжет ее был таков. Пять лет как отгремели бои. Страна перестраивает экономику на мирный лад. В военные годы план достигался нечеловеческим напряжением, сверхурочными сменами. Новая жизнь требует не только энтузиазма, но и новаторской мысли. Много трудностей встает на этом пути, в том числе и консерватизм некоторых руководителей предприятий. Непростая ситуация сложилась на шахте «Пролетарская». В центре повествования инженер Соловьев. Бывший фронтовик пытается сломать устоявшиеся порядки, добивается механизации в забое. Соловьеву противостоит начальник шахты Басюк. Он одержим стереотипами военного времени – любой ценой, хотя бы штурмовщиной, выполнить план. Басюк не в состоянии понять, что грандиозные перспективы мирного строительства требуют иных темпов и производительности, которых не достичь на устаревшем оборудовании. Отказ от своевременной модернизации систем безопасности приводит к несчастному случаю. Басюк пытается свалить всю ответственность за случившееся на Соловьева. Понадобилась вся решительность, суровость и прямота таких закаленных войной людей, как парторг Чистяков, бригадир забойщиков Личко, чтобы заслуженное наказание понес истинный виновник…

Начитавшись Книги Силы, я пытался выломать дверь. Напрасный и болезненный труд. Переизбыток дурной мощи чуть не оставил меня калекой. Я не заметил, как надорвался, поднимая тяжеленный дубовый стол, которым таранил неподатливую броню. Дверь не шелохнулась, прежде начал крошиться дуб. Действие Книги прошло, и меня скорчило от жуткой боли в животе и спине. Не мудрено, Книга Силы активизировала потайные физические резервы конкретного читающего индивида. В тот момент я был максимально сильным лишь в пределах моего организма, а дверь бункера не просадил бы и гранатомет.

Мне удалось, ободрав пальцы, слегка отогнуть заслонку пищеподъемника, заодно я убедился, что через шахту не сбежать, – стальной блок практически без зазоров перекрывал окно подъемника.

По всей видимости, я нарушил герметичность поврежденной заслонки, потому что в бункер лучше стали проникать звуки невидимой кухни: позывные радиостанции, музыка, перекликающиеся голоса поварих, лязг посуды в мойках.

В одно и то же время, между завтраком и обедом, на ретро-волне крутили советскую эстраду. Передача шла около получаса, и я не отказывал себе в удовольствии отвлечься и послушать Пахмутову, Крылатова или Френкеля.

Я предпринял очередную попытку переписки, отправил две цидулки шантажного толка: угрожал уничтожить Книгу Силы. А мне спустили Книгу Власти «Счастье, лети». Повесть на двухстах с небольшим страницах воспевала подвиг целинников. По зову партии молодежь со всех концов Союза двинулась осваивать невозделанные земли. Евгений Лубенцов недавно окончил сельскохозяйственную академию, его оставляют на кафедре аспирантом. Перед ним открывается заманчивая перспектива: защита диссертации, жизнь в большом городе. Однако Лубенцов принимает корчагинское решение поехать на целину агрономом. Он специально выбирает самую отсталую МТС. Лубенцову приходится проявить большие организаторские способности, чтобы наладить работу станции. Постепенно Лубенцов учится разбираться в людях. Дома он был влюблен в Элину Заславскую, девушку внешне эффектную и, как ему думалось, возвышенную и одаренную. Но на целине он почувствовал цену коллективизма, товарищества, что помогло ему раскусить мещанскую сущность Элины. Для нее героический, благородный труд во имя народа и страны – романтическая глупость. Лубенцов понимает, что Элина не может быть верным другом на всю жизнь. Новую любовь он находит в прицепщице Маше Фадеевой…

В художественном отношении повесть была намного слабее «Пролетарской». Отрицательные персонажи были выписаны излишне гротескно, как карикатуры в «Крокодиле». По тексту неистребимым газетным пигментом проступал очерково-популярный стиль: «Они радостно воспринимали величие и красоту природы, ее мудрость и щедрость, и не жалели сил, чтобы на пустовавшей земле заколосилась золотая пшеница».

Увы, мне не на кого было воздействовать Властью. Никто не видел царственную мимику, не внимал повелительным модуляциям голоса. Я вхолостую метал взгляды-молнии на стены, дверь и подъемник.

Третьей прислали уже знакомую Книгу Смысла с аккуратно подклеенным вкладышем, четвертой – Книгу Радости «Нарва», военную повесть о зенитчиках. Если опустить небольшие лирические притоки с описанием судеб главных персонажей, сценки прифронтового флирта и прочие пасторальные вставки в начале повести, сюжет развивался в пределах нескольких героических суток. Февраль сорок четвертого. Зенитно-пулеметный взвод лыжного батальона закрепился на западном берегу реки Нарва. При поддержке танков гитлеровцы атакуют позицию советских воинов. Оборону возглавляет лейтенант Голубничий. Основные силы батальона ведут упорный бой с танками и пехотой противника вдоль небольшого плацдарма за рекой. Переправить пушки с восточного берега на западный невозможно – лед на Нарве взорван. К исходу дня в строю пулеметчиков остаются всего трое – Голубничий и двое рядовых, Мартыненко и Тишин. Вечером к ним пробирается ефрейтор Скляров, он доставляет патроны. После сильного минометного налета гитлеровцы вновь наступают. Убит Мартыненко. Раненые Голубничий и Скляров снаряжают ленты, Тишин перебегает от пулемета к пулемету, чтобы враг не догадался, что невредимым на позиции зенитчиков остался один боец. Когда фашисты врываются в расположение взвода, Голубничий сигнальной ракетой вызывает огонь нашей артиллерии на себя. Над позицией бушует пламя разрывов, гитлеровцы в панике бегут. Прибывшие подразделения гвардейской стрелковой дивизии форсируют реку Нарва…