Ирина Ратушинская - Наследники минного поля Страница 69

— Света, молодец, что выбралась! А мужа куда задевала?

Наспех поздоровавшись, Света взяла Инну под руку:

— Минутку, ребята, нам надо посекретничать.

ГЛАВА 28

Инна сообразила, что сейчас будет, только когда они оказались на самом краешке обрыва. Вырвать руку она не могла: Света её прихватила за кисть с большим знанием анатомии и расположения нервных узлов. Метров на двадцать внизу, прямо под ними, зелёные волны бились об очень неприятные скалы. Острые.

— А теперь ты, сука, им расскажешь всё, или мы полетим отсюда вместе.

И весёлым голосом Света позвала всю компанию:

— Э-эй, ребята! У Инны для нас сносгсшибательные новости!.

У Инны, ясное дело, сомнений не оставалось. Эта кошка бешеная готова была исполнить именно то, что обещала. Как-то даже радостно готова. Инна ощутила это всем хребтом. Поэтому она сопротивляться не пыталась: обмякла и боялась сделать хоть слабенькое движение.

— Сколько времени ты работаешь на КГБ?

— Я… не работаю. Я в штате не состою, честное слово!

— А без штата — когда в последний раз доносила?

— В Москве ещё. А тут — нет…

— Про что рассказывала? Громче, моя милая!

— Ну… меня спрашивали про религиозную литературу. И — другую всякую.

— Кого называла?

— Я старалась — как можно меньше. Про Вову они сами спросили…

— Инночка, моё терпенье кончается. Ну, быстро!

Света качнулась немного. Ох, с каким наслаждением она и вправду туда сейчас полетит! С этой… Прямо так, спиной назад. Но ещё дело недоделано. Какая-то струйка внизу зажурчала, Света не обратила на это внимания.

— Всех и сразу, духом! Смотри, золотко, не пропусти никого!

— Диму с Аллой, Вову, Сергея, Алёшу, тебя, Саню Барышева, это в Москве, ещё Марину с Петей Кузиных…

Дальше пошли имена незнакомые, и Света бесцеремонно прервала:

— Тут в Одессе — как должна была докладывать?

— В Городском саду, послезавтра, на скамейке, где львица, в одиннадцать двадцать, Шурику.

— Кто такой Шурик?

— Не знаю… должен подойти и сказать, что он Шурик.

Инна хотела унять дрожь, чтобы Свету не сердить, но не могла. Она ревела уже:

— Я… не хотела…

Света отпустила её руку и свою отряхнула. Чего эта дрянь не хотела — пускай сама теперь рассказывает. Без её помощи. Прошла сквозь полукольцо обалдевших приятелей и стала спускаться вниз, не оглядываясь.

Теперь можно было и домой.

Ку-да?

Добираться до города было около часу, и было время подумать, что теперь делать. Собраться и уйти с детьми к Наташе? Вышвырнуть Алёшины вещи из квартиры, и пусть сам убирается на все четыре стороны? Нет, раньше — просто посмотреть ему в глаза. Это просто ужасно — что можно любить человека так, что теперь от этого непонятно, что делать, только трудно дышать от боли.

Она звонить не стала, открыла дверь своим ключом. Миша сидел в их комнате, крутил Алёшин приёмник перед пепельницей, полной окурков. Вскинулся:

— А Алёшка где?

— Не знаю я, где.

— Постой, ты что, сама приехала? А Алёшка?

— Что ты мне про Алёшку!

— Так он же поехал за тобой. Ему позвонили, сказали, что тебе плохо, он сразу сорвался…

— Откуда позвонили?

— Ну, оттуда… Ты видела его?

Света села. Миша налил ей компоту из холодильника.

— Светка, ты только не волнуйся. Я слушал: только тех арестовали, что в Москве вышли на площадь, больше, получается, пока никого. А он же даже протест не писал, он только не подписал ту телегу. Ты пей компот давай, и будем сидеть и ждать. Он просил меня пока побыть тут на телефоне.

Телефон уже год как провели в их квартиру, он стоял на тумбочке в коммунальном коридоре. Но никто не звонил, и к десяти вечера стало ясно, что Алёша домой не вернётся. Тогда сел названивать Миша. А Свету, чтоб не мешала, чай погнал заваривать.

Она уже заварила, поставила чашки с синими блюдечками. Спохватилась, что Миша голодный, наверное, и накроила докторской колбасы с хлебом. Алёша всё забывал наточить оба ножа, они резали один паскудней другого.

Сидела на тахте, балансировала ложечкой на кончике пальца. Ложечка качалась, как маленькое коромысло: туда-сюда.

Миша вошёл в комнату, сияя.

— Всё выяснил! Его повязали по хулиганке на пятнадцать суток, он в спецприёмнике сейчас. В три часа взяли. Значит, и выпускать будут в три. Не дрейфь, Светка, это же не срок, это так — административный арест. Значит, его пугают просто. Соли на хвост вместо отпуска… Если бы срок — сразу взяли бы по-настоящему.

Это Миша врал. Знал, что бывало и такое: раньше сутки, а потом уже — предъявление обвинения. Света на него взглянула и поняла, что врёт.

— Ну, Светка, ну погодим. Я завтра постараюсь выяснить по контактам, что к чему. Я сейчас только Ленке позвоню, ладно?

Он позвонил Лене и сказал, что ночует у Светки. Её не надо сейчас оставлять одну. Ну, он потом объяснит. И путь бы Ленка тоже приехала. Ну конечно, и Илюшу одного на ночь нечего оставлять. Но с утра! Ему ж на работу завтра, а Светку, он же говорит…

Лена была на Гаванной в восемь утра, как штык. Во второй половине дня приехал Петрик. Миша появился ближе к вечеру. Что мог — узнал, но наверняка такие вещи не выясняются, КГБ ж не спросишь впрямую. И звонить туда — дураков нет: они того и ждут теперь.

Но, если всё сопоставить, получается так: в КГБ Алёша пробыл недолго. Не вышло, видимо, разговора. Его выпустили и взяли на улице под вымышленным предлогом. И, если бы хотели арестовать надолго — уже бы обыскивали квартиру, литературу бы искали. Кстати, литературу — ох же, он задница, не сообразил вчера! — надо немедленно из квартиры унести. На всякий случай. Ах, они с Леной уже? Хорошо жениться на умных женщинах!

Но, раз до сих пор не обыскивают — вряд ли и начнут. Видимо, Алёша просто отказался с ними говорить, вот они злость и срывают. Воспитательное мероприятие. Чтоб кисло в чубчик. Так часто делают. Только Света не должна волноваться, если ему там, в спецприёмнике, ещё полмесяца добавят, это обычная практика.

Петрик выложил на стол пятьсот рублей. Всякой там фигнёй с конвертами он ни себе, ни людям голову не морочил.

— Ты не брыкайся, Светка, ты слушай сюда. Ты знаешь, когда вдруг могут понадобиться? Пока вернётся, пока то да сё. Чтоб ты это время на трамваях не ездила. Завтра заделаем ему передачку. Я лучше твоего знаю, что не принимают! А твоё дело — приготовить. Ну, пожрать там и прочее. Щётку зубную, свитерок. Там постели не дают. А я концы найду передать. Их на консервный завод на работу гоняют, я знаю.

Следовало поехать к Павлу на дачу и сообщить, что произошло. Что он не станет хвататься за сердце — Света была уверена. Вот потом — может сказаться… Петрик её отвёз.

— Это ты правильно. И там и сиди с малыми. А мы с Мишей названивать будем.

Пашка встретил её у калитки, почти скрытой диким виноградом.

— Дядя Петрик, здравствуйте! Мама, а я что сделал!

Он помчался вперёд длинными прыжками. Они ещё были у калитки, а он уже мчался назад с каким-то куполообразным чёрным сооружением в руках.

— Смотри, мама, смотри! Я его пробовал сегодня: класс! А папа надолго в командировку уехал?

Так. Значит, дядя Павел и тётя Аня уже что-то знают и приняли меры. Света чмокнула сына в нос и поскребла за ушком. От него пахло разогретой на солнце детской шкуркой и донником.

— Дай ты мне со всеми поздороваться, и потом мне всё покажешь.

Петрик заходить не стал, включил фары и развернулся, вздымая пыль. Они помахали вслед и двинулись к дому.

Свету встретили как обычно, только Анна чуть крепче обняла. Павел, улыбаясь уголками глаз, предоставил Пашке хвастаться гениальной конструкцией. Теперь Света рассмотрела, что в основе её был чёрный дождевой зонтик, залатанный в нескольких местах. От концов спиц к ручке шли натянутые капроновые шнуры. Как объяснил Пашка, «чтоб не вывёртывалось». Если залезть на камеру, а они с Катериной добыли здоровенную камеру, и эту штуку держать по ветру — то развивается совсем неплохая скорость. Сегодня как раз волны небольшие, и ветерок — что надо. Они полдня так плавали, только по очереди не в кайф. А дома ещё какого-нибудь зонтика нет ненужного? А если соседей спросить?

Можно было восхищаться выдержкой стариков: ни вопросительных глаз, ни признаков озабоченности. И руки были тоже спокойны. До чего же у них обоих похожи руки, Света никогда раньше не замечала! Пока дети не лягут — не следует ни о чём говорить. Они были уверены, что Света и не станет.

Катерина похорошела, загар свёл огорчавшие её прыщики на лбу и подбородке. Одета она была по-индейски: купальник и завязанный на пузе лихим узлом погонный метр цветастого ситца. К ужину, разумеется, переоделась в сарафан поприличнее и волосы закрутила на макушке. Сидела пряменько, чуть откинув голову на тонкой шейке. Кой-какие манеры дед с бабушкой внушили своим буйным внукам, ничего не скажешь.