Анна Гавальда - Я ее любил, Я его любила Страница 7

И еще я думала: «Нужно подыскать другую квартиру, наша хороша, но темновата…» Ждала, когда Адриан придет в себя, чтобы с ним поговорить, - видела, что он в последнее время не в своей тарелке… Раздражительный, обидчивый, усталый… Я беспокоилась о нем, думала: «Они угробят его на этой безумной работе, какой идиот так составляет расписание?»

Он отвернулся к камину.

- Благополучная жизнь, но не слишком веселая, правда?

Я ждала его к ужину. Ждала часами. Часто даже засыпала… Он, в конце концов, возвращался - понурый, с виноватым лицом. Я шла на кухню, потягиваясь. Старалась взбодриться. Он, конечно, не хотел, есть, у него совершенно пропал аппетит - на это ему совести хватало. Возможно, они успевали перекусить вместе? Вполне…

Как же трудно ему, наверное, было сидеть напротив меня! Какой нелепой я ему казалась с моей привычной веселостью и сериалом о жизни в доме близ сквера Фирмен-Жедон. Думаю, он ужасно мучился… У Люси выпал зуб, мама плохо себя чувствует, польская няня маленького Артура встречается с сыном соседки, я сегодня утром закончила, наконец, тот мраморный бюст, Марион постриглась, и это просто ужасно, у тебя усталый вид, отдохни хоть день, дай мне руку, хочешь еще шпината? Бедняга… какая пытка для неверного, но совестливого мужа. Какая пытка… Но я ничего не замечала. Никаких признаков, понимаете? Как можно быть такой слепой? Как? Либо я полная тупица, либо слишком доверчива. Впрочем, это одно и то же…

Я откинулась назад.

- Ах, Пьер… Какая же сволочная штука жизнь…

- Хорошее вино, правда?

- Очень. Жалко только, что не держит обещаний - не гонит хандру…

- Я впервые его пью.

- Я тоже.

- Это как твой розовый куст - я купил бутылку из-за этикетки…

- Ну да. Какая глупость… Бог знает что такое.

- Хлоя, ты ведь еще так молода…

- Нет, я старая, я чувствую себя старой. Я совершенно разбита. Я никому больше не верю. Буду теперь смотреть на жизнь через глазок в двери. Никому не открою больше дверь. Отойдите. Покажите правую руку. Хорошо, теперь левую. Наденьте тапочки. Стойте в дверях. Не двигайтесь.

- Нет, такой женщиной ты никогда не станешь. Не сможешь, даже если захочешь. Люди по-прежнему будут входить в твою жизнь, и уходить из нее, и ты снова будешь страдать, и это очень хорошо. Я за тебя не беспокоюсь.

- Конечно, нет…

- Что конечно?

- Что вы за меня не волнуетесь. Да вы вообще ни за кого не волнуетесь…

- Ты права… Не умею заботиться о других.

- Почему?

- Не знаю. Наверное, потому, что меня никто не интересует… -…никто, кроме Адриана.

- А что Адриан?

- Я думаю о нем.

- Вы за него беспокоитесь?

- Думаю, да… Да. Во всяком случае, за него я тревожусь больше всего.

- Но почему?

- Да потому, что он несчастен.

Я обалдела.

- Вот это да! Да вовсе он не несчастен… Совсем наоборот, очень даже счастлив! Сменил помятую жену-зануду на веселую белошвейку. И жизнь его стала куда приятней, не сомневайтесь.

Я вытянула руку. Ну-ка, посмотрим, который сейчас час… Без четверти десять. Где наш маленький страдалец? Где же он? Может, в кино или в театре? Или ужинает где-нибудь? Они, должно быть, уже съели закуску… он щекочет ей ладошку и думает о том, что будет потом. Осторожно, официант идет! Она отнимает руку, улыбается ему в ответ. Или они уже в постели? Скорей всего… Если я правильно помню, в начале романа часто занимаются любовью…

- Ты цинична.

- Я защищаюсь.

- Что бы ни делал Адриан, он несчастлив.

- Хотите сказать - он несчастлив из-за меня? Я порчу ему все удовольствие? О, неблагодарная…

- Нет, не из-за тебя - из-за себя самого. Из-за этой жизни, в которой ничего не происходит так, как тебе хочется… И все наши усилия просто смехотворны…

- Вы правы, ах он бедняжка!

- Ты меня не слушаешь. - Нет.

- Почему ты меня не слушаешь? Я откусила кусок хлеба.

- Потому что вы как бульдозер - все разрушаете на своем пути. Мое горе… Что вам мое горе? Уже сейчас оно вас обременяет, а скоро начнет раздражать, я уверена. А тут еще и кровные узы… Дурацкое понятие… Вы были неспособны, прижать к груди своих детей, хоть раз сказать им, то вы их любите, но при этом я точно знаю, в любой ситуации вы встанете на их защиту. Что бы они ни сказали, то бы ни сделали, они всегда будут правы перед нами, варварами. Перед нами, у которых другие фамилии.

Ваши дети не слишком часто вас радовали, но критиковать их позволено только вам. Вам одному! Адриан смылся, оставив меня и девочек. Вам это, конечно, не нравится, но я не надеюсь, что вы его обругаете. Хотя бы пара крепких выражений… это ничего бы не изменило, но мне было бы так приятно! Так приятно! Да, знаю, это выглядит жалко… Я и сама жалкая. Но всего несколько точных, обидных слов, как вы это умеете… Почему нет? В конце концов, я это заслужила. Я жду приговора патриарха, сидящего во главе стола. Все эти годы вы судите всех без разбора. Хороших, плохих, кто достоин вашего уважения и кто нет. Все эти годы я терплю ваши речи, ваше самоуправство, высокомерие, молчание… Всю эту липу. Показуху… Сколько же лет вы нас дурачите, Пьер…

Знаете, я ведь простая душа, мне нужно, чтобы вы сказали: «Мой сын - мерзавец, и я прошу у тебя прощения». Мне это необходимо, понимаете?

- Не рассчитывай.

Я взяла наши тарелки. - А я и не рассчитывала.

- Хотите десерт? - Нет.

- Ничего не хотите?

- Значит, все пропало… Я потянул не за ту ниточку. Я больше его не слушала.

- Узел еще больше затянулся, и мы сейчас как никогда далеки друг от друга. Итак, я старый дурак… Чудовище… И что там еще?

Я искала тряпку вытереть стол.

- Так что же еще?!

Я посмотрела ему прямо в глаза.

- Послушайте, Пьер, я много лет прожила с человеком, который ни на что не годился, потому что отец никогда не был ему настоящей опорой. Когда мы познакомились, Адриан вообще ни на что не мог решиться, так боялся вас разочаровать. А если он и брался за что-то, то это меня угнетало, потому что делал он это не ради себя, а для вас. Чтобы вас удивить или насолить вам. Спровоцировать или доставить удовольствие. Это было так трогательно. Мне было всего двадцать, и я пожертвовала ради него своей жизнью. Чтобы слушать его и гладить по голове, когда он не выдерживал. Я ни о чем не жалею, тогда я просто не могла поступать иначе. Я просто заболевала из-за того, что такой парень, как Адриан, занимается самоуничижением… Мы ночи напролет пытались разобраться, анализировали обстоятельства. Я тормошила его. Тысячу раз повторяла, что его история совершенно банальна! Мы принимали правильные решения и не следовали им, находили новые, и, в конце концов, я оставила учебу, чтобы он мог продолжить свою. Засучила рукава и три года подряд доставляла его на факультет, прежде чем отправиться на работу в подвалы Лувра. У нас был уговор: я не жалуюсь, а он больше не говорит мне о вас. Я не ставлю это себе в заслугу. Я никогда не говорила Адриану, что он лучше всех на свете. Я просто любила его. Лю-би-ла. Понимаете, о чем я?

Теперь вы понимаете, почему мне сегодня так хреново? Я вытерла тряпкой стол, огибая его руки, лежащие на нем.

- Доверие вернулось, блудный сын изменился. Он стал вести себя по-взрослому, вот он уже меняет старую кожу на новую под растроганным взглядом злого папочки. Согласитесь, неприятно?

- Вам нечего ответить?

- Нет. Я иду спать.

Я включила посудомоечную машину.

- Ладно, спокойной ночи.

Я кусала губы.

О многом, очень неприятном для меня я так и не сказала.

Я взяла стакан и села на диван. Сняла туфли и прилегла на подушки. Встала, чтобы взять бутылку на столе. Поворошила огонь в камине, погасила свет и снова зарылась в подушки.

Я жалела, что так и не смогла напиться. Я жалела, что приехала сюда. Я жалела… Я жалела об очень многом… Об очень многом…

Я положила голову на подлокотник и закрыла глаза.

- Ты спишь? - Нет.

- Он налил себе выпить и сел в кресло рядом со мной.

На улице по-прежнему завывал ветер. Мы сидели в темноте. И смотрели на огонь.

Время от времени один из нас отпивал глоток из своего стакана, другой делал то же самое.

Нам не было ни плохо, ни хорошо. Мы устали.

Потом он, наконец, заговорил:

- Знаешь, я бы не стал тем, кем стал - по твоим словам, - будь у меня побольше мужества…

- Что вы хотите этим сказать?

Я тут же пожалела, что откликнулась. У меня больше не было сил обсуждать все это дерьмо. Я хотела, чтобы меня оставили в покое.

- Всегда говорят о горе брошенных… А ты когда-нибудь думала, о тех, кто уходит?

- «Господи Боже ты мой! - ужаснулась я. - Чем этот псих собирается забивать мне голову?» Я поискала взглядом туфли.

- Завтра, Пьер… Мы вернемся к этому разговору завтра, а сейчас… С меня довольно.

- Ведь те, кто приносит несчастье, тоже страдают… Тех, кого бросают, все жалеют, утешают, но как быть с теми, кто уходит?

- Так им еще чего-то не хватает?! - разозлилась я. - Может быть, лаврового венка? Моральной поддержки?