Виктор Пономарев - Записки рецидивиста Страница 7

— Что, вор?

Глядя на Фунта снизу вверх, я ответил:

— Сидел на малолетке за убийство, бежал, пока был на свободе, воровал. Поймали, добавили три года. Куда же мне еще идти?

— А товарищ твой? — спросил Фунт.

— Такой же, как и я. Вместе сидели, вместе бежали.

— Неплохо, неплохо начали. В натуре говорю. Ладно, оставайтесь, — сказал Фунт. — А что вы еще можете делать?

— Володя Нос на гитаре бацает, я цыганочку с выходом могу.

— Ты смотри, артисты, ансамбль целый, — хмыкнул Фунт. — А какой номер «кони-лошади» ты носишь?

— Сороковой, — ответил я.

Воры слышали наш разговор. Фунт обернулся к ним, крикнул:

— «Кони»!

Через момент на середину образовавшегося круга кинули хромовые сапоги. Это были настоящие хромачи с белым рантом. Я быстро натянул сапоги. Принесли два баяна и три гитары и очень мастерски стали играть выход цыганочки.

С криком:

— Вот ровно год как я женился, и умерла моя жена, другой бы с горя удавился, а я… собака лаяла на дядю фраера, — я выскочил в круг и начал плясать цыганочку.

Я такие отрывал колена, такие выделывал номера, что образовалась большая толпа, «мужики» ржали, тянулись через головы посмотреть, что там за человек, которого воры так встречают.

Когда я кончил плясать, Фунт сказал:

— Накрыть стол.

Этот вечер и ночь мы гуляли до утра. Не знаю почему, но в то время в зоне не было ни отбоев, ни подъемов.

В один из вечеров, сидя в бараке на нарах, я рассказывал зекам еще в детдоме прочитанную книгу «По тонкому льду». Да так увлекся, что вокруг собралось человек тридцать. Все сидели, кто на нарах, кто на корточках, и внимательно меня слушали. Я рассказывал, как герой книги Дим Димыч ловил Дункеля, совершал чудеса храбрости. Я сам был в восторге от Дим Димыча и, видимо, в рассказе его сильно хвалил и выделял.

На другой день я пошел в столовую. Там сидели мужики, которым я рассказывал книгу. Увидев меня, они закричали:

— О, Дим Димыч к нам идет. Привет, Дим Димыч.

Я ответил:

— Привет.

С этого момента кличка Дим Димыч наглухо пристала ко мне. С нею я прошел всю жизнь.

На соседних с моими нарами спал зек Кирюша Хамурар, молдаванин. Сам он из банды «Черная кошка», срок — двадцать пять лет. На свободе осталась жена Маруся. Он мне сказал, что жена посылает ему посылки, а махнота их у него отнимает. Я говорю:

— Кирюша, когда пойдешь в следующий раз на вахту за посылкой, позови меня.

Этот день пришел, мы с Кирюшей пошли к вахте.

— Заходи, — сказал я.

Кирюша зашел. А возле вахты уже толпились шесть человек махноты. На всякий случай у меня за пазухой была швайка. Кирюша получил посылку, и мы направились в барак. Махнота нас не тронула, только проводила злобным взглядом.

По весне меня на год посадили в камеру на спецрежим. Получилось так. Наша бригада строила на берегу новый причал, забивали сваи. В это время по морю со стороны Магадана шла «шуга», плыли громадные льдины размером с двухэтажный дом. У старого причала стоял сухогруз «Красноярск», готовился к приемке груза. Показалась колонна машин, груженных женщинами, было очень много конвоя. Женщины были в основном «я изменила Родине», которые жили с немцами или работали у них. Их в трюмах должны были отправлять в Магадан. Когда началась погрузка, женщины стали кричать: «Мальчики, до свиданья! До свиданья, мальчики!» Шум, гам на причале, конвой с собаками и пулеметами бегает взад-вперед.

Ко мне подошли двое зеков, один говорит:

— Дим Димыч, надо дать «отвод» ментам, сделай на барже цыганочку.

У причала стояла полузатопленная баржа. Принесли баян, я выскочил на палубу и стал плясать. Бабы орать стали еще громче. Двое зеков с баржи пошли в море, стали прыгать с льдины на льдину. Кто-то из конвоя заметил, крикнул: «Ложись» — и дал очередь из автомата. Зеки побежали. Теперь и другие конвоиры стали палить в побегушников из автоматов и пулеметов, а те уходили все дальше и дальше. Один зек, взмахнув руками, упал; другой, видимо, спрятался за льдину. Когда осколки и пыль ото льда улеглись, на горизонте уже никого не было. Стрельбу прекратили и опять начали погрузку женщин в трюмы. Потом пароход дал прощальный гудок и отчалил от причала, нас сняли с работы и повели в зону. Выстроили возле бараков, и «хозяин» (начальник) лагеря объявил:

— Кто способствовал побегу, будут строго наказаны.

Меня и еще нескольких человек посадили в камеру на спецрежим. Здесь сидела вся «отрицаловка». Дают полгода, год или до конца срока. Попавшие на спецрежим уже считаются особо опасными рецидивистами. Мне дали год. Так в возрасте пятнадцати лет я стал особо опасным рецидивистом. Мечтал стать пятнадцатилетним капитаном, а стал пятнадцатилетним рецидивистом. Вот как может судьба играть человеком.

Став взрослым, я часто задумывался над словами «особо опасный» и пришел к выводу: это не что иное, как своеобразная награда Родины, почетное звание за особые заслуги перед ней. Есть же на свободе почетные звания: «Заслуженный изобретатель», «Заслуженный учитель», «Заслуженный деятель науки и искусства». Про нас как-то неловко было бы говорить «Заслуженный бандит», «Заслуженный деятель воровских наук». А понятие «особо опасный», да еще и «рецидивист» объединяет заслуженных людей нашего преступного мира. Услышав о ком-либо, что он — особо опасный рецидивист, сразу подумаешь: «Этот человек не халам-балам», и на него начинаешь смотреть уже по-иному.

На спецрежиме пайка урезана. В сутки дают четыреста граммов хлеба и баланду. Но с зоны из общака в БУР идет постоянно «подогрев»: еда, чай, морфий, анаша, «колеса» — барбамил, кодеин. Володя Нос посылал мне все, что надо. Передавал через шныря (дневального) БУРа или через раздатчика баланды.

По зоне прошел слух: в Ванино этапом идет Пивовар. Это был период «сучьих» войн. Сам Пивовар раньше был вором в законе, имел свою банду. Потом его сломали, он отказался от воровских законов, дал подписку на сотрудничество с ментами и пообещал, что он сломает не одного вора.

Управление тюрем и лагерей выделило в его распоряжение десять человек. Они ездили по воровским зонам, где правят бал воры. Ночью их кидают в зону, они врываются в барак, и начинается резня. К утру все готово. Утром Пивовар выходит на середину зоны и говорит:

— Мужики, слушайте меня. Вас мы не трогаем, только воров. Зона мужицкая, а если есть придерживающиеся воровских законов, то уходите из зоны.

Некоторые уходили: сначала в изолятор, потом на этап. Так многих воров Пивовар сломал. Эти слухи стали доходить до наших воров. Был сходняк, и приняли решение зарезать Пивовара. Воры стали готовиться к встрече: точили швайки, финки, «шестеркам» дали задание дежурить круглые сутки, и не дай Бог, если кто проспит.

В камере БУРа, где я сидел, было человек сорок, нары двухъярусные. Летом в камере невозможно сидеть: жара, духота, море клопов. Стены камеры красные от кровавых разводов; это зеки лупят клопов, да и развлечение все какое-то. Обычное занятие зеков: кто клопов бьет, вшей давит, кто в карты играет, кто поет. В тот вечер я сидел, играл на гитаре и пел. Открылась дверь камеры, и завалил Пивовар со своей кодлой. У нас в камере был один вор в законе по кличке Огонек, мужчина среднего роста, русский, но лицо темное и похож на кавказца.

Пивовар, проходя мимо нар, спросил:

— Воры есть?

— Я вор, — сказал Огонек и поднялся с нар.

На верхних нарах лежал молодой парень. Спросил соседа-старика: «Кто это?» — «Пивовар», — ответил зек. Парень потихоньку вытащил из-под матраца швайку и, когда Пивовар проходил мимо нар, направляясь к Огоньку, всадил швайку в шею Пивовара. Второго удара не понадобилось, удар был настолько силен, что швайка вылезла с другой стороны.

— Наконец-то мы с тобой познакомились, Пивовар, — сказал парень, — суке сучья смерть.

Остальные зеки, перегородив дверь и отрезав путь к отступлению, кинулись на опричников Пивовара. Живым не ушел ни один. К утру трупы выкинули из камеры. Утром возле БУРа собралось много вооруженных до зубов надзирателей, пришли «хозяин», «кум» с ментами-следователями. Нас начали по одному дергать из камеры и спрашивать: «Кто зарезал Пивовара?» Ни один из зеков не сказал. Перед этим в камере уговорились: дело берет на себя один «козел-пидор» проигранный. Для него это тоже был шанс снова называться человеком.

Из Москвы потом приедет большая комиссия, человек восемь: генерал, подполковник, майоры. Зайдут к нам в камеру, и генерал скажет пространную речь:

— Люди, опомнитесь, возьмитесь за голову. Поставьте точку на преступном прошлом. Выходите на свободу, включайтесь в созидательный труд советского народа. В стране сейчас строятся заводы, фабрики, электростанции. Нужны рабочие руки, которых стране не хватает. А вы в большинстве своем молодые, здоровые люди. Даже во время войны, когда Родина была в опасности, среди преступного мира были тысячи и тысячи добровольцев, шли в штрафные батальоны и в первом же бою искупали свою вину перед Родиной, их включали в состав регулярных войск. А сколько героев среди бывших преступников, а какими ловкими и бесстрашными были они разведчиками, совершали рейды по вражеским тылам, беспощадно громя ненавистных фашистских захватчиков.