Гийом Мюссо - Потому что я тебя люблю Страница 7

Прошло три месяца…

Наступает конец зимы, начинается весна.

Бледно-розовая заря поднимается над Ист-Ривер,[28] предвещая солнечный день.

Неподалеку от реки возвышается церковь Божьей Матери, маленькая испанская молельня, зажатая между складом и неказистым зданием. В этом доме находится центр временного приюта бездомных. Все устроено здесь с допотопных времен, плитка ободрана, канализация работает плохо… но, тем не менее, место пользуется хорошей репутацией среди тех, кто живет на улице. Бомжи знают, что здесь, в отличие от официальных заведений, им не станут задавать вопросы, а просто дадут пищу и чистую одежду.

В спальне, расположенной в подвале, с десяток бомжей еще досыпают на походных кроватях, а в общем зале нижнего этажа первые проснувшиеся уже сидят за скудным завтраком. Это диккенсовский «Двор Чудес» XXI века: сидя за столом, молодая, но уже беззубая женщина лакает кофе из чашки, как кошка; рядом с ней здоровяк русский с ампутированной рукой неловко крошит сухарь, запасаясь впрок; возле окна старый костлявый негр, равнодушный к пище, сворачивается в спальном мешке и все бубнит и бубнит свои навязчивые причитания…

Внезапно открывается дверь, и входит человек с густой бородой, одетый в черное пальто. Он здесь не ночует, но он — завсегдатай этого места, и с некоторых пор часто приходит сюда, чтобы зарядить телефон в зале приюта.

Погруженный в себя, равнодушный ко всему окружающему Марк Хэтэуэй протащился в угол комнаты и, прежде чем свалиться около розетки, успел присоединить к ней свой хромированный аппарат.

Марк ни разу не видел жену с того самого Рождества. Теперь он походил неизвестно на кого. Волосы торчат в разные стороны, как у безумного, потухший взгляд, на лице — слой грязи. Он давно покинул мир живых, чтобы жить в постоянном мраке — на последней ступени перед падением.

У вас новое сообщение.

Металлический голос в трубке ничто не пробуждает в нем, как вдруг…

— Марк? Это я…

Этот голос, он узнаёт его. Это голос его жены. Хотя мозг его затуманен, он все же чувствует, что Николь рыдает.

— Перезвони мне, это срочно.

Короткая пауза, затем:

— Мне нужно кое-что тебе сказать…

В этот момент Марк уверен, что Николь собиралась объявить ему, что найден труп Лейлы. Перед ним предстает душераздирающее видение: людоед, зверь, маленькая девочка, вопящая в ночи, но…

— А ведь ты был…

Он уже больше не мог дышать. Сердце стучало у него в висках.

— …А ведь ты был прав, — вновь проговаривает Николь.

Опять молчание. На этот раз он ничему больше не верит, он больше ничего не понимает. Затем:

— Они ее нашли…

Он закрывает глаза, находит в себе силы пролепетать молитву, адресованную сам не знает кому.

— Она жива, Марк.

Горячая волна проходит по всему его телу и пригвождает его.

И теперь плачет он.

— Лейла жива.

6

Она жива

Любить — это взять на себя заботу об одиночестве другого, не имея возможности ни заполнить, ни познать его.

Марк даже не стал прослушивать послание еще раз. Лейла жива! Минутой ранее он принадлежал к отряду мертвецов, но теперь чувствовал, что родился заново, новость, которую он только что услышал, придала ему новые силы.

Он покинул приют и побежал, задыхаясь, вдоль Стэнтон-стрит к Маленькой Италии.[30] Несколько раз он пытался поймать такси, но никто не хотел его везти. Да и все равно у него не было денег. Люди — сволочи! Ну, им хуже: он поедет до Бруклина на метро зайцем.

В поезде Марк повалился на сиденье, чтобы перевести дух. Он не мог больше дышать, перед глазами стоял туман, но сдаваться было нельзя. Только не сейчас. Он должен был успокоиться и взять себя в руки. И неважно, что у него разламывалась голова, а сердце билось 160 ударов в минуту.

Встряхнись. Ты должен стать прежним. Сделай это для Лейлы. Она жива. Ты всегда это знал. Ты не совсем понимаешь — почему, но ты знал это всегда.

Он закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок.

Из-за этого ты противился желанию покончить со всем. Чтобы быть там, когда ее найдут. Сейчас ты должен помочь ей. Ты должен быть сильным — ради нее.

Он долгое время сидел вот так, открывая глаза только затем, чтобы узнать название станции, когда поезд подходил к ней.

Внезапно среди полной беспорядочности мыслей, царящей в его голове, что-то промелькнуло. Скорее это была интуиция, нежели умозаключение.

Какого числа? Вспомни, когда?!

На одном из сидений перед ним лежал утренний номер «Нью-Йорк пост». Он схватил газету, лихорадочно пробежал по ней глазами, ища сегодняшнее число: суббота 24 марта 2007 года. Телефонное послание Николь было вчера вечером. Так, значит, Лейлу нашли вчера.

23 марта 2007 года!

Сама по себе эта дата ничего особого не представляла, но в его сердце и сознании она была выжжена каленым железом.

Было 23 марта 2002 года, когда исчезла Лейла.

Ровно пять лет назад.

День в день.

Марк приехал на маленькую спокойную улицу Бруклина, приютившую дом, который раньше был его домашним очагом. На тротуаре он заметил полицейскую машину, припаркованную в неположенном месте.

Одним махом он взлетел по ступенькам крыльца, забарабанил в дверь, даже не думая звонить.

В приоткрытой двери появилось лицо Николь. В ее взгляде было все: страдание и искренняя сильная любовь… Их объятие прервал агент ФБР, стоявший позади Николь.

— Здравствуйте, доктор Хэтэуэй, — сказал полицейский, показывая свое удостоверение. — Фрэнк Маршалл, отделение ФБР Калифорнии, я думаю, вы помните меня.

Марк повернулся к нему. Николь, должно быть, ввела его в курс дела, так как человек, казалось, нисколько не удивился, увидев перед собой бродягу. Выглядел он солидно — а ла Эд Харрис:[31] приземистый, с короткой стрижкой и рассеянно-благодушным видом. Это он вел расследование о похищении Лейлы.

— Где она? — одними губами спросил Марк. — Где Лейла?

Николь хотела ответить, но Маршалл опередил ее:

— Не нужно торопиться, доктор Хэтэуэй, — предупредил он, направляясь к ноутбуку, установленному на столе в гостиной. — Пока мы не совсем уверены, что речь идет о вашей дочери. Сейчас проводится анализ ДНК, который даст нам окончательный ответ.

Маршалл нажал на кнопку, и на экране появилось лицо девочки.

— Эту фотографию сделали вчера вечером, через несколько часов после ее появления.

Марк склонился над экраном.

— Это Лейла! — заявил он без колебаний. — Это наша дочь.

— Я так и думал, — ответил Маршалл.

— Я хочу ее видеть!

— Она не в Нью-Йорке, доктор.

Марк двинулся на Маршалла:

— Где она?

— В Лос-Анджелесе, в медицинском центре, в больнице Сент-Фрэнсис Мемориэл Хоспитэл.

— Как… как она?

— Пока сказать еще трудно. Врачи проводят всевозможные исследования. Еще рано, чтобы…

— Ее избили, изнасиловали?

— По правде сказать, мы ничего не знаем.

Марк взорвался:

— Как это вы ничего не знаете?

Он почти вплотную подошел к полицейскому и угрожающе посмотрел на него.

— Успокойтесь, — посоветовал ему Маршалл, отступая. — Я все вам расскажу, как и вашей жене.

Николь позвала их в кухню и приготовила кофе. Мужчины сели рядом за стол, и Маршал вытащил из кармана блокнот, как будто хотел быть уверенным, что ничего не забудет.

— Маленькая девочка, лет десяти, была обнаружена вчера после полудня, точнее, около 17 часов. Она бродила по торговым рядам галереи Сан-Шайн-Плаза округа Ориндж в Лос-Анджелесе.

Марк обхватил руками голову. Маршалл продолжал:

— Ее возраст, сходство, родимое пятно, шрам на подбородке — все дает нам повод предположить, что речь идет о вашей дочери.

— Это торговый центр, где…

— …она исчезла ровно пять лет назад, день в день, — закончил его фразу Маршалл.

Выражение недоверия промелькнуло на лице Марка.

В то же время, в том же месте, с промежутком в пять лет…

— И это, конечно, нельзя назвать случайностью, я согласен с вами.

— А Лейла, что она вам сказала?

— В этом все и дело, доктор Хэтэуэй, ваша дочь нам ничего не сказала.

Марк нахмурился.

— Со вчерашнего вечера она не сказала ни одного слова, — пояснил Фрэнк, — ни нам, ни медперсоналу, который за ней ухаживает.

— Полное расстройство речи?

Марк уже размышлял как врач. Неоднократно за годы своей практики он оказывал помощь детям, страдающим мутизмом,[32] обусловленным психологическими факторами.