Александр Огнев - Красным по черному Страница 7

— Добро.

Кривошеин щёлкнул по другой кнопке.

— Слушаю, товарищ генерал.

— Сейчас подойдёт Круглов, и — у нас совещание.

— Понял. Телефоны тоже перевести?

— Да.

Отключившись от селектора, Кривошеин обернулся к гостю:

— Круглов исполняет обязанности начальника оперативно-следственного отдела, но при этом остаётся лучшим следователем Управления. Мне бы ещё пяток таких, — добавил он с неожиданной теплотой, — и можно спокойно на пенсию. Засиделся. Да, так и что же вас?..

Генерал не успел закончить фразу — в кабинет вошёл подполковник Круглов, высокий, подтянутый, по-спортивному крепкий. Хотя видевшие его впервые находили что-то неприятное, что-то отталкивающее в его внешности, в лице с перебитым носом и белым рубцом на левой скуле, в чересчур пристальном и слишком холодном взгляде.

— Знакомьтесь, господа-товарищи: полковник Белов — из ФСБ, — почти весело произнёс генерал и, после того, как офицеры пожали друг другу руки, уже серьёзно добавил: — Тоже интересуется Лобановым. Так что давай, Олег, всё, что мы имеем на сегодня.

— Лобанов Геннадий Николаевич, он же Лоб, он же Профессор, сорок второго года рождения… — начал Круглов.

Он достал документы и фотографии, принесённые с собой, и, раскладывая этот «пасьянс» на столе, продолжил:

— Был наделён редчайшими математическими способностями и удивительной склонностью к всевозможным махинациям и авантюрам. За три с половиной года экстерном закончил с отличием финансово-экономический институт и вскоре защитил диссертацию. Делал весьма успешную карьеру, однако, будучи начальником отдела в Управлении Гострудсберкасс, в 1973 году был арестован за соучастие в известной афере с лотерейными билетами ДОСААФ. По делу проходило — в Ленинграде и Москве — четырнадцать человек, большинство — высокопоставленные работники Минфина, Госкомлотереи и ДОСААФа. Шестерых из них расстреляли, остальных приговорили к различным срокам тюремного заключения. Лобанов получил пять лет строгого режима, с конфискацией. Заключение отбывал в Коми. Там и познакомился с Монахом, который хотя ещё и не короновался, тем не менее авторитетом был уже общепризнанным. С тех пор — почти четверть века — они не расставались. Лоб являлся не просто другом — может быть, единственным другом — Монаха, он был «казначеем». Причём не только держал кассу, но и вёл всю бухгалтерию Монаха, а это… — Круглов запнулся и слегка пожал плечами, — я думаю, уровень графа Монте-Кристо. Минимум. Вас ведь, очевидно, именно это интересует? — обратился он к Белову.

— Это длительное время не даёт спать подполковнику Никитину из УБЭП, — не без скрытой иронии ответил тот, — и мои коллеги из Управления экономической контрразведки, насколько мне известно, занимаются этой темой. У меня же несколько иной профиль.

— Если вас не очень затруднит, подполковник Круглов, — сверкнул глазами на своего подчинённого Кривошеин, — продолжайте по существу и без вопросительных предложений, по возможности.

— Извините. Так вот, к вопросу о деньгах, судимости Лобанова и его дружбе с Монахом. Дело в том, что у Лобанова почти ничего не конфисковали — ну, за исключением мебели там, да всяких бытовых мелочей. У него просто ничего не нашли: ни денег, ни ценностей. Этим, а так же тем, что среди подсудимых он был самым… нижним чином в «табели о рангах», и объясняется тот факт, что он получил меньше всех, по приговору. Но! Во-первых, дело рассматривалось как групповое, основного организатора так и не удалось выявить. Поэтому, собственно, и мера наказания определялась не столько степенью вины подсудимого, сколько уровнем занимаемой им до ареста должности — замминистра расстреляли среди прочих. Однако, по общему убеждению следователей и по линии Генпрокуратуры, и по линии КГБ, главарь определённо был. Во-вторых, больше половины похищенных средств так и не смогли найти. Притом, что в казну было возвращено больше миллиона рублей! В-третьих…

— Понятно, — перебил генерал, — мысль ясна: Лобанов поделился «кассой» с Монахом, заложив основной фундамент их совместного будущего могущества. Возвращаемся в день сегодняшний!

— Вчера, точнее, позавчера ночью, Лобанов неожиданно покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры на Васильевском острове. И хотя окончательного акта экспертизы ещё нет, тот факт, что он покончил с собой, а не был убит, у меня лично сомнений не вызывает. Тем не менее, в свете событий последнего времени, я также убеждён, что и эту смерть нельзя считать случайной…

— Ты опять за своё? — снова перебил Кривошеин.

— С вашего разрешения, — обратился к нему Белов, — пусть подполковник выскажется до конца.

— У подполковника, видите ли, в последнее время появился нездоровый интерес к мистике и наметилась тяга к оккультизму, что явно не идёт на пользу делу и вряд ли будет вам интересно.

— Извините, товарищ генерал, — твёрдо произнёс Круглов, — но я хочу изложить только голые факты, которые объяснить с позиций доисторического материализма довольно сложно. Если б вы смогли помочь мне это сделать, я был бы только признателен.

— Доисторического, говоришь? Ах ты, миляга! — Генерал смерил подчинённого «ласковым, беззлобным» взглядом и перевёл глаза на гостя. — А говорят, у нас демократии мало. Вот вы, полковник, могли бы позволить себе подобную заявочку в разговоре с вашим, куда более молодым, чем я, начальником? Ну давай, сынок, — он вздохнул, — излагай свои голые факты!

— Как известно, в последнее время на преступный мир нашего региона неожиданно обрушилась «смертельная эпидемия». — Хладнокровие подполковника не уступало генеральской сдержанности. — При этом почти во всех случаях смерть носит естественный или, по крайней мере, ненасильственный характер. Помнится, на одном из оперативных совещаний вы, товарищ генерал, даже пошутили по этому поводу, что наконец-то Бог шельму отметил и что если так будет продолжаться, то мы можем вскорости без работы остаться…

— Да уж, — с откровенной иронией изрёк Кривошеин, — этот «голый факт» подтверждаю, было такое.

— Да, товарищ генерал, — парировал Круглов, — это было после того, как стало известно, что Зимин, он же Чара, умер во время операции по поводу перитонита, неожиданно прорвавшегося прямо во время торжества по случаю его пятидесятипятилетия.

Круглов нарисовал на листе бумаги кружок и, надписав его: «Зимин», продолжил:

— А за десять дней до этого, так же неожиданно, от инфаркта умер Баташов. — Второй кружок. — Не прошло и недели, как после зиминских поминок, которые проходили там же, где и юбилей, — на его даче в Комарове, разогретые сотоварищи, отправившись по морозцу, на ночь глядя, на Щучье озеро освежиться, потеряли Ивцова, который фантастическим образом, незаметно для остальных провалился под лёд. Тело его выловили и идентифицировали лишь два месяца спустя. — Новый кружок. — Затем двое — Никешин, он же Гора, и Самсонов, он же Самсон, проживавшие, кстати, в одном доме, — были госпитализированы в НИИ имени Бехтерева с одинаковым диагнозом: отягощённая паранойя. Этот случай хотелось бы выделить особо. Первым привезли Никешина. Однако, несмотря на интенсивную терапию и круглосуточное наблюдение на так называемом «заднем коридоре», на четвёртый день утром он был обнаружен мёртвым в своей постели. Врачи считают, что Никешин умер во сне, от страха. — Очередной кружок. — И в тот же день туда же, в первое отделение института Бехтерева, как я сказал, с аналогичным диагнозом был доставлен его многолетний друг, соратник и сосед Самсонов. Он, на сегодняшний день, ещё жив, но уже более месяца никого не узнаёт, не разговаривает, подобно коматозникам, находится на искусственном кормлении. Короче, абсолютно невменяем. Медики утверждают, что процесс принял необратимый характер. — Кружок. — Чуть больше двух недель назад Косов, он же Ноздря, был застрелен на охоте собственным сыном. Несчастный случай чистой воды. — Ещё один кружок. — И наконец, вот теперь — самоубийство Лобанова. — Опять кружок. — Я бы с удовольствием разделил материалистический взгляд на складывающуюся в итоге ситуацию, товарищ генерал, если бы не одна маленькая деталь, связывающая эти такие разные смерти в единый двойной морской узел…

Подполковник соединил перечёркнутые кружочки между собой, а в центре нарисовал красным фломастером — покрупнее — квадрат и надписал его: «Монах».

— Это — основа основ власти Монаха, его ближний круг… Которого больше просто не существует. И это уже позволяет говорить о том, что перечисленные смерти — не череда совпадений, а вполне очевидная система бандитского передела, чреватого очень серьёзными последствиями.

Кривошеин (давно уже вставший из-за стола и прохаживавшийся по кабинету) остановился у окна и какое-то время молча смотрел на улицу. Затем тихо сказал: «Садись, сынок…», взял на подоконнике пластмассовую леечку и полил великолепный мандарин с аппетитно розовеющими плодами. Только после этого он обернулся, уперев долгий взгляд «глаза в глаза» в Белова, и, вдруг усмехнувшись, по-прежнему тихо произнёс: