Роман Сенчин - Полоса Страница 7

Шулин, как мог, боролся. Аргументов, чем дольше полоса была недействующей, находилось всё меньше, и он чаще и чаще давил тупым, самому себе смешным: “Нельзя… не положено”. Да и какие действительно аргументы? Двенадцатый год не приземлялся здесь ни один самолет.

Но то ли нежелание драться и очень уж ожесточенно скандалить (а Шулин не отставал, пока машину не убирали, бревна не увозили прочь), то ли нечто другое заставляли временцев, пусть нехотя, матерясь, освобождать злосчастный бетон. Ненужный для авиации, но такой удобный для хозяйственных дел.

Ведь как — приехал человек за грибами. Вот, метрах в двухстах начинается тайга, древняя, щедрая. Можно на машине и дальше лезть, но зачем? Грязь, болотины, разбитые колеи — есть риск выхлопушку сорвать, поддон пробить. Лучше здесь оставить, припарковать, цивилизованным языком выражаясь, а самим с ведрами, корзинами, торбами — вперед. Пройти немного и — чуть влево, чуть вправо от тропинок — грибы, ягоды, островки кедрача попадаются, можно шишек набить (хотя если лесник с колотушкой поймает, обязательно потреплет нервы)… Да, оставил машину и пошел. Но тут прибегает бывший начальник аэропорта и начинает: “Уберите. Нельзя. Не положено”. А если уйдешь, по колесам пинает, чтоб сигнализация верещала, если же нет сигнализации, бродит, ищет владельца машины, телеги, кучи бревешек…

В общем, пунктик у человека в голове. И пунктик этот засел накрепко.

Десятого сентября Алексей Сергеевич Шулин поднялся с готовым уже распорядком на день. Умывание, завтрак, чистка стаек, а перед обедом поездка на полосу. Будут нарушения — ругань, не будет — и слава богу. Вечером должны машину дров привезти (заказал), отберет, что на столбики пойдет — забор надо подновить, остальное в ближайшую неделю нашинкует на чурки, поколет, а жена сложит в поленницу за баней. Если же не привезут дрова — вскопает пару-тройку грядок в огороде. Всё поменьше личинок и окрепших корней на весну останется.

Проснулся около семи. Не вскочил — некуда торопиться, а в избе тепло, масляный радиатор включен на слабый обогрев, но для такой погоды хватает; печку подтапливают раза два в неделю, чтобы сырость из дома выгнать… Да, полежал, подержал себя между дремой и явью… Сентябрь входит в права. Сейчас золотая осень, а дней через десять может ухнуть снег. По реке пойдут льдины, сперва мелкие, тонкие, как стеклышки, но с каждым часом, с каждым порывом холодного ветра они будут расти, расти. И буквально через два-три дня река окажется заваленной ледяными глыбами. Они станут тереться друг о друга, трещать, ломаться. И эта борьба не скоро закончится победой мороза — течение, живые струи воды несколько недель не дадут сковать реку, надежно спаять льдины между собой. И эти-то несколько недель будет работать аэропорт. Пусть даже в виде вертолетной площадки.

Шулин будет встречать и провожать сине-белые Ми-8, его жена Маша бесплатно, на общественных началах, что называется, займет место за кассой — станет продавать билеты, взвешивать багаж, выпускать пассажиров на вертолетный квадрат… И, главное, на этот период Алексей Сергеевич с женой станут не просто супругами, прожившими друг с другом почти тридцать лет, а — соратниками. Они займутся одним, и не маленьким, своей семьи, делом, снова почувствуют ответственность за других людей, свою значимость; вечером им будет о чем важном поговорить, что обсудить, ощутить приятную усталость.

В предвкушении этого Шулин и жил все последние дни, торопил время, призывал холод, снег, шугу на реке, хотя и понимал умом, что чем дольше продержится мягкая погода, тем лучше всем. Больше времени на подготовку к зиме, да и сама зима отодвинется, сократится ее мертвое царствование. Весна придет в свой срок — во всяком случае, с середины февраля дни станут заметно расти, свет солнца — теплей и теплей, и пусть ночами будет за тридцать, но зато днем — радостно. Это не гнетущий сумрак ноября… А за февралем будет март, там — апрель, и Шулин с женой снова окажутся нужны: по Изьве пойдет лед, сперва широкими полями, а потом глыбами, осколками, крошкой, и во Временный будут летать вертолеты. Четыре-пять недель.

Пройдет лед, и снова пустоватая, мелкая жизнь; из начальника вертолетной площадки Алексей Сергеевич превратится в обычного, одного из многих, живущих вроде бы лишь для себя и своей жены, внутри своей ограды, но с пунктиком, что на бетонной полосе, в пустующих зданиях аэропорта нельзя находиться посторонним.

Правда, иногда ему приходилось уступать. Зимой в зале ожидания часто ночевали дальнобойщики, ставили фуры вообще-то на площадку перед главным зданием, но могли загнать и на полосу; в прошлом году, под нажимом администрации, Алексей Сергеевич пустил в аэропорт дорожную бригаду. Она ремонтировала трассу. И хоть летом трасса все равно становилась непроезжей, но и для зимника необходимо сохранять основу — строить лывины через парящие и в самый лютый мороз ручьи и ключи, кое-где класть гать, лежневку, делать отсыпку, вырубать кусты и деревца, которые постепенно, год за годом, сужают просеку. Без основы по болотам и зимой ездить рискованно: под слоем снега и льда — жижа, заглатывающая все, что в нее попадает. Легкий джип может проскочить без проблем, а большегруз — провалится.

Дорожники прожили в здании аэропорта три месяца — с конца июля до начала октября. Не раз Шулин ругался с ними из-за машин на бетонке, мусора и грязи в здании; вообще все эти месяцы он не находил себе места. Словно в его доме чужие хозяйничают. Приходил в аэропорт каждый день, наблюдал за дорожниками, делал им замечания, злил. Когда они уезжали на трассу — прибирался на полосе и возле здания, и это тоже раздражало дорожников, — оставит сварщик электроды на крыльце или механик пробитую покрышку на бетонке, а вернутся, их нет. То ли воровством это считать, то ли граничащей с дурью тягой к порядку.

Съехали дорожники, когда зимник стал схватываться, и через несколько дней отключили свет в аэропорту. Тут как раз подошел сезон воздушных перевозок, — зал ожидания и кассу как-то нужно обогревать, а главное — освещать вертолетный квадрат. Ми-8 прилетал утром, затемно… Стали выяснять, кто должен платить долг по электричеству — администрация района, “Комиавиатранс” или дорожники. Бодались из-за нескольких тысяч рублей ожесточенно больше месяца. А Шулин сажал вертолеты по кастрюлькам — разжигал костерки в кастрюлях по четырем углам. Люди стыли в промерзшем темном помещении, Мария пальцы поморозила… А купленные Шулиным большей частью на свои деньги электрические калориферы (дизель не работал давным-давно) стояли мертвыми железяками. И погода давила за тридцать.

В конце концов вопрос с долгом по электричеству решился — деньги, скрипя зубами, перечислили дорожники, и последние полторы недели отправка и прием пассажиров происходили с относительным комфортом. Габаритные огни горели, в здании аэропорта было выше десяти градусов тепла.

А как этой осенью? За год опять накопился солидный долг, хоть Шулин изо всех сил старался экономить. Летом даже подстанцию отключал на всякий случай… Да, как сложится осенняя навигация… В любом случае непростые недели ему предстоят, но все же он ждал их с нетерпением, приятным волнением. Следил, не вытащила ли Мария из залавка зимнюю одежду — хотелось отметить этот момент, увидеть, как она проверяет бушлаты и ватные штаны, чинит шерстяные носки, рукавицы-шубинки…

С этим ожиданием, тайным, но острым нетерпением проснулся и десятого сентября.

Жена поднялась раньше и уже ушла во двор. На выключенной, но еще горячей плите томилась каша. По запаху Алексей Сергеевич определил, что гречка. Съесть тарелку с молоком — и полдня голода не чувствуешь…

Проходя через кухню, покосился на лавку возле двери, куда обычно выкладывала жена зимнее, перед тем как вынести на двор, выхлопать… Нет, пусто на лавке… Ладно, действительно торопиться некуда. Надо успокоиться и просто ждать.

Но на улице, хоть и сразу почувствовал, что почти по-летнему тепло, первым делом глянул в сторону реки. Она была чистая, весело серебрилась течением.

Мария во времянке крошила кочан.

— Доброе утро, — сказал Шулин. — Что так рано поднялась?

— Да не спится… Состояние какое-то… — Но не стала заражать его тревогой. — Да и пора уж капусту солить.

— М-да…

— Позавтракаем, кадку обработай, и в подвал спустить надо.

Шулин покивал, пошел к сортиру. По пути потрепал подбежавшего Пирата. Колючая шерсть напомнила, что надо побриться. Бритье потянуло мысль о поездке на аэродром. Посмотреть, как что. Два дня не был, а пора такая — что угодно там натворить могут. Вроде и народ неплохой, но что без присмотра оставишь, по кусочкам растащут. Был тут двухэтажный барак — когда-то заежка. После строительства гостиницы барак этот остался пустовать. Конечно, здание старое, аварийное — нижние венцы бруса погнили, шифер в трещинах, — но думали под что-нибудь приспособить или как-то отремонтировать капитально. Пока думали, решали, прикидывали — его растащили. Кто стекла и рамы, кто целые еще листы шифера, кто балки, брус. И года через три даже следа не осталось. Заросли крапивы…