Мария Арбатова - Кино, вино и домино Страница 7

Ольга оглянулась улыбнуться ему и увидела, что коротко стриженная вертлявая девушка пытается через проход положить Ашоту на плечо руку.

– Че это за коза сиреневая? – шепнула Вета Ольге. – Где он ее подобрал? Она с нами разве летела?

– Я ее не видела, – ответила Ольга. – Но ведет себя не комильфо.

– А хрустальные слезы – это лирический образ? – спросил Руслан Адамов.

– Это призы фестиваля. Земля плачет хрустальными слезами. Представляете? Их заказали самому Василию Картонову! И вот они пропали! – повернувшись, покачала головой Наташа; ей, конечно, хотелось посочувствовать на тему Ветиной габбаны-шмабаны, но тогда бы не было повода огласить через фразу, что она знакома с самим Василием Картоновым.

– Картонову? – усмехнулся Руслан Адамов. – Невосполнимая потеря…

– А вам не нравится творчество скульптора Василия Картонова? – изумилась Наташа, она, видимо, не вымыла голову и ехала, не снимая все той же идиотской огромной розовой шляпы, так что всей шляпой развернулась назад.

– Пусть расцветают все цветы, – мягко ответил Рустам Адамов, для него Василий Картонов был примерно тем, чем Алла Пугачева была бы для Монтсеррат Кабалье, если бы знала, кто это такая.

– А я мечтаю заказать ему скульптуру! – с вызовом ответила Наташа.

Руслан пожал плечами.

– Вам не нравится Картонов потому, что вы ни хуя не понимаете в искусстве! – неожиданно вступила в бой Инга, перебравшая молодого вина.

Автобус заржал так, что итальянец за рулем испуганно обернулся. Во всем автобусе о том, что Руслана Адамова при жизни покупают Третьяковка и Эрмитаж, не знали только Инга и итальянец за рулем. Наташа пнула Ингу в бок, и та стала оправдываться:

– Ну, бля, ну я откуда знаю? Ну, он же у меня не лечится…

И все тут же забыли о дольчегаббане, политой в Ветином пропавшем чемодане хрустальными слезами работы Василия Картонова. Потому что, осознав статус Руслана Адамова, Инга достала пудреницу, попудрилась пьяной неверной рукой, села вполоборота к художнику, направив на него глубокий разрез юбки, как пистолет, и начала:

– Извините, я не знала, что вы такой великий…

Руслан Адамов пожал плечами. Ольга увидела, что Инга не просто пьяна, а феерически пьяна. Это было неожиданностью, на прошлых фестивалях она вообще не пила.

– Меня зовут Инга. Я тоже великая. И тоже зарабатываю деньги руками! Обо мне пишут, я вам покажу журналы! Меня снимает телевидение! – продолжила Инга. – Для меня нет авторитетов. Они все у меня в руках, когда на столе… И я вам сразу честно скажу по вашему габитусу, что вы очень больны и должны лечиться в моем центре. И я вас вылечу!

– Спасибо, я справлюсь сам.

– Нет-нет, готовьте большие деньги. Я вас вылечу. К тому же я очень люблю больных мужчин. Они меня возбуждают! – настаивала Инга, пытаясь строить Адамову мутные глазки.

– Ингусик, малыш, смотри, какие горы! – пробовала отвлечь подругу Наташа.

– Горы, как у нас в Армении, – включился Ашот Квирикян.

– Мне кажется, это больше похоже на Черногорию! – возразила Наташа.

– А я бы сказала, что на южную Германию, – дополнила Ольга.

За окном была невозможная красота, золотое облако садилось верхом на гору посреди отмытых итальянских красок. Навстречу окну летели ярко-красные фуры и розово-сиреневые кусты олеандра.

Итальянское дорожно-строительное рукоделие выглядело восхитительно. Было непонятно, как они строят трассы в таком сложном ландшафте; то навешивая мостами, то засыпая под них впадины, то прорубая горы под тоннели…

– Мне кажется, по этой дороге отступал Спартак! – заметил Руслан Адамов.

Поехали над сияющим морем. Замолчали все, даже постоянно токующая коротко стриженная девушка, все больше и больше преодолевающая преграду прохода между своим сиденьем и сиденьем Ашота Квирикяна.

Вышли из транса от того, что Вета повернула назад лебединую шею танцовщицы, наморщила курносый носик и спросила у девушки, уже лежащей щекой на колене Ашота Квирикяна, зависнув над проходом, как итальянская дорога над пропастью:

– А ты откуда взялась, я так и не поняла?

Девушка доверчиво улыбнулась всеми зубами и отчиталась:

– Я прилетела из Лондона. Я там учусь живописи. Меня зовут Таня.

– Я сначала подумала, что ты дочка… А это, оказывается, наш Ашотик приперся со своим самоваром! – заметила Вета.

– Или внучка, – подключилась Инга, развернувшись на Ашота Квирикяна.

– Фафик, – обрадовалась коротко стриженная девушка, не меняя позы, – удочери меня! Только не наказывай ремнем и не ставь в угол!

– Я очень добрый, Куколка! Тебе все это подтвердят! – ответил Ашот Квирикян, довольный, что все обратили внимание на его востребованность молодым поколением. – Ведь Ашот в переводе означает «надежда мира»!

– Вы учитесь живописи? – спросил Руслан Адамов, видимо, из вежливости.

– Фафик считает, что у меня есть талант, – кивнула девушка, не меняя полулежачего положения.

– Фафику, в его семьдесят три года, лучше искать девушку с талантом медсестры, хорошо попадающей в вену, – отметила Инга, которая то засыпала, то включалась в общую беседу.

И все заржали.

– Инга, ты сама в прошлом году говорила, что у меня тело молодое, только жопа старая, – громче всех захохотал Ашот Квирикян.

– Жопу не помню, но кардиограмму – в деталях. С твоей ишемией я бы всех куколок обходила стороной…

В прошлом году на фестивале был устроен рыбный пикник на острове. Кульминацией его стал конкурс купальников, плавно перешедший в стриптиз. Первую премию среди женщин получила, конечно, Вета. Она выступила в золотом купальнике, в состав которого входили трусы-штанишки, трусы-бикини и трусы-стринги из золотых ниточек. И когда начала снимать вторые трусы, аудитория заорала так, что распугала всю рыбу вокруг острова, и та рванула в соседние государства. Потому что никто не ожидал, что под ними стринги.

Первое место среди мужчин занял Ашот Квирикян. Когда он вышел в центр острова, женщины истерически заорали:

– Кви-ри-кян! Кви-ри-кян!

Понимая, что в семьдесят три стриптизы выигрывают не бицепсами, Ашот пошел ва-банк. Сняв плавки после купания, он был в джинсах на голое тело. Что и продемонстрировал всему фестивалю.

Явленное миру оказалось достаточно помятым жизнью, так что первое место присудили не за качество, а за мужество. Но Инга, сидевшая в шезлонге с другой стороны острова, заорала:

– Спереди не вижу, а сзади, как врач, скажу – тело молодое, но жопа старая!..

С тех пор фестивальные шутили: «Квирикян с молодым телом и старой жопой».

– Ишемия-мишемия! – передразнил Ашот Квирикян Ингу не тогда, на пляже, а уже сейчас в автобусе. – Не занимайся негативным программированием! Я здоров как бык! Как бык, похищающий Европу! Как говорят армяне, пусть коньяк, который мы пьем, будет старше куколок, с которыми мы спим!

– Дорога займет три часа! – сообщила скучным голосом в микрофон для экскурсоводов переводчица Лера. – После этого вы размещаетесь в отеле, переодеваетесь, принимаете душ. Вас ждет ужин в ресторане и просмотр фильма. Извините, я забыла название – расписание у Дины в том автобусе…

Инга опять начала пьяно цепляться к Руслану Адамову, а Наташа отвлекать и переключать ее как перевозбудившегося ребенка.

При всей своей странности их альянс был прочно сцементирован Наташиным «нездоровьем как профессией» и одиночеством вкалывающей Инги, нуждающейся в плече и тепле подруги-бездельницы.

Наташе не везло с врачами. Она была из тех, кто экономит на спичках, промотав на шампанском. И при всей ее совковой бережливости и коэффициенте прибедняемости, на ее лице было написано: «Освободите меня от лишних денег», читаемое профессионалами по этой части за километр.

Когда она заходила в любую «разводильную медклинику» мира – а она почему-то заходила исключительно в них, – ей в течение пяти минут умудрялись навязать самую дорогую и опасную для ее здоровья услугу. Она влюблялась в эту услугу, как влюблялась в подруг, а потом долго лечилась от результатов этой услуги другой разводильной медициной.

И влюблялась уже в эту услугу, с восторгом рассказывая о ней месяцами. Ей нужны были события. Хотя бы даже такие. Страсть к разводильной медицине стояла у Наташи на втором месте после страсти к «культуре-мультуре». И была прописана жирной строкой в бюджете.

На культуру она тратилась редко. Но метко. И все с удовольствием пересказывали друг другу историю треугольника пианиста Иванова и Сестер Бери. Иванов, носивший и оправдывающий на Рублевке кличку Сейф, был господином большого физического и творческого объема.

Сестрам Бери очень хотелось с ним дружить – дружба с известными людьми была для них такой же необходимостью, как вещи с этикетками дорогих фирм.

Однажды объемная Наташа в белых кружевах столкнулась с пианистом Ивановым в коридоре дорогой израильской клиники. Они никак не могли разойтись в очень узком коридоре, и у Наташи появилась секунда простонать: «Я не только ваша поклонница, но и ваша соседка». Вечером они уже вместе пили оздоровительный чай на террасе с видом на море.