Владимир Маканин - Старые книги Страница 7

— Красавица! — говорит Бабрыка про церковь.

— Отремонтирована, — отмечает Светик. — Видно, денежки у них имеются.

Перед церковью они высматривают крохотное место — нечто вроде площадки. Туда и подруливают. Светик играет в переглядушки с одним молодым монашком. Тот клюет. Светик уже побаивается, не задымится ли от взглядов монашка ее новенький свитер.

— Уйди-ка, пожалуйста, — говорит Светик Бабрыке.

— Куда?

— Куда хочешь.

Монашек стоит и разговаривает с каким-то пожилым мужчиной.

— А потом пойду, — окает монашек, — к отцу Василию.

Светик слушает, стоя поодаль. Отец Василий — это тот самый, кто ей нужен.

А голос у монашка просто блеск — бархатный. И глаза черные. Светик — всего в нескольких метрах от монашка — разглядывает старинную надпись на воротах. Но монашек слишком робок. Клюнуть клюнул, а подойти не решается. Если же Светик сама подойдет, он, пожалуй, насторожится. Они такие.

Светик понимает, номер пустой: чтобы тот осмелел, Светику здесь придется простоять полгода. Не меньше. Что делает с человеком религия!

А затем Светик отправляет Бабрыку обратно. Она одна лучше справится с делом.

Машина слишком пугает монахов.

— А ты? — спрашивает Бабрыка.

— Я доберусь домой сама.

— Электричкой?

— Да.

Светик в сером свитере и в темной юбке. Она просто прелесть. У нее милое, привлекательное лицо. У нее большие серые глаза. У нее хорошая фигура.

А плюс к этому у нее Бабрыкин фотоаппарат. У нее Олино удостоверение отдела рукописей (старое, Оле уже было не нужно, и Светик выпросила). И в руках — собственный Светика чемоданчик.

Светик одна.

Некоторое время она прохаживается возле домика, что рядом с церковью. Обычный деревенский домик. Светик обращается к пожилой женщине. Та идет из церкви.

— Добрый день.

— День добрый.

Светик стоит совсем скромненькая. Совсем ненавязчивая. Одна-одинешенька.

— Чего тебе? — спрашивает женщина. — Ночевать, что ли? — И с участием смотрит на Светика.

Светик такая молчаливая, такая скромненькая. Когда Светик глядит овечкой, даже рецидивисты вспоминают далекое детство, маму и елку с игрушками. И как папа подбрасывал их до потолка.

Женщина приглашает Светика к себе, поит чаем и уступает ей на ночь свою кровать.

Кровать — это уж слишком. И Светик отказывается — она просит постелить в сенях. Потому что она любит свежий воздух.

Когда они пьют чай, Светик спрашивает:

— А вы что в церкви делаете?

— Убираюсь там. Пол тру.

— Отца Василия знаете?

— Знаю.

— Ой, как хорошо — мне ведь нужно с ним поговорить. О старых книгах. Я из Москвы приехала. Я филолог. — И Светик застенчиво просит: — Вы отведите меня, пожалуйста, к отцу Василию.

— Можно, — говорит женщина просто. — А хочешь — сама сходи.

— Все-таки будет лучше, если вы, Анна Григорьевна, меня приведете. Если обо мне скажете…

— Что сказать-то?

— Так, мол, и так — приехала девушка-филолог из Москвы. И очень хочет поговорить с отцом Василием о старинных книгах.

— О книгах. — Женщина кивнула.

Некоторое время отец Василий и Светик молчат.

Светик видит, что отец Василий стар. Стар и плох. Руки его подрагивают. А глаза влажные, будто вот-вот вытекут.

— Садись, — говорит он.

Светик садится.

— Мы посылали к вам запрос, — начинает она. — Нас очень интересуют старинные книги. Они нужны для народа…

Светик говорит бойко. И в то же время мягко. Это ведь просьба.

— Мы просим вас помочь, — говорит Светик. — Помогите нам ознакомиться с вашими книгами.

Отец Василий вздохнул. И молчит. Время остановилось — так кажется Светику. Можно сидеть, состариться, умереть сидя, а он все будет молчать и молчать.

— Документ, — говорит отец Василий. — Какой есть документ?

— Вот.

Светик извлекает удостоверение Оли — протягивает.

— Без фотографии, — говорит он.

— У нас всегда без фотографии. Мы ракеты не делаем.

Глаза у отца Василия слезятся. А руки — он рассматривает удостоверение — ходят ходуном. Старость. Но голос — всем голосам голос. У Светика даже мурашки пошли по спине от его баса. Ничего себе голосок.

— Что же вы хотите?

— Например, сфотографировать книгу.

— Какую?

— Посмотреть бы надо, отец Василий… Увидеть бы надо.

Он вздыхает.

— Это конечно. Это я понимаю… Да ведь штука в том, что крадут книги.

— Что вы!

А он молчит. Опять минут на десять, а может, навсегда. Не сдвинешь.

Светик тоже некоторое время молчит.

— Знаете, отец Василий, — подступает она к делу. — Нам ведь для науки. Нам ведь только фотокопии нужны. Для изучения.

И теперь Светик берет быка за рога. Пора. Самое время.

— Например, с одной вашей книги мы уже сделали копию. Изучаем ее. Исследуем. И теперь сама книга нам не нужна.

— Какая книга?

— Один ваш служка продал ее нам. Мы ее купили, сняли фотокопию, а теперь можем книгу вам вернуть…

— Он украл ее.

— Понимаем, что это ценность. Ваша ценность… И потому возвращаем вам…

Светик открывает свой симпатичный чемоданчик — протягивает «Житие».

Отец Василий берет книгу. Сглотнул ком — и опять ходят ходуном его старые руки.

— Пес, — говорит он тихо. Почти без укора говорит. И повторяет: — Пес.

Оба некоторое время молчат.

— Портятся люди, — говорит отец Василий задумчиво.

Светик насчет людей не говорит ничего. На ее взгляд, люди как люди. Разные бывают.

А потом она принимается за свое:

— Мы, отец Василий, даже не просим книги на день-два.

— А?

— Мы просим сделать фотокопию. Здесь же. На ваших глазах. Не вынося книгу ни на минуту.

Он говорит:

— Может, у меня, дочка, не такие уж ценные для вас книги. Иди смотри.

Он встает с трудом.

Он ведет Светика в дальнюю комнату — там аж четыре сундука. У Светика захватывает дух, когда он откидывает первую крышку. Сундук полон на две трети. Старинные переплеты. Тиснение. Уголки книг отделаны под золото. Все это глядится как сокровище.

— Ой! Ой! — вырывается у Светика.

Отец Василий говорит:

— Один пока осмотри. Другие открывать не стану… На первый раз вам хватит.

— Я осторожненько. Не волнуйтесь, — говорит Светик.

Светик и в самом деле не дышит. И голова кружится. И в коленях слабость — надо ж так!.. Светик перебирает книги одну за другой.

— Список? — спрашивает Светик.

— Перечень, — кивает головой отец Василий.

Список приколот к крышке сундука. Светик тут же аппарат в руки — щелк! И еще раз. Для верности — щелк!.. На батюшку электровспышка производит, видимо, не самое сладкое впечатление. Он морщится. И трет глазки. А потом уходит.

Вместо него появляется Анна Григорьевна. Сидит поодаль и не сводит со Светика глаз. Могла бы и не сидеть.

Светик роется в книгах. С уважением. И вдруг… Светик не верит своим глазам. Она всматривается.

Она опять и опять всматривается. Она ведь еле-еле разбирает буквы. И тем не менее Светику удается прочитать. «КНИГА ПЕЧАЛЕЙ И РАДОСТЕЙ».

— С этой книги я сниму фотокопию, — объясняет Светик, хотя это объяснение лишнее. Потому что Анне Григорьевне все едино. С этой, значит, с этой.

Светик начинает щелкать — страницу за страницей. При первых вспышках Анна Григорьевна потихоньку крестится. Потом привыкает.

У Анны Григорьевны Светик и заночевала. Но заснуть сразу не смогла — ночь, тишина, а Светика распирает радость. И что-то еще. Этому и названия нет.

Она ложится, а потом опять встает. Не может спать. И говорит Анне Григорьевне, что пойдет прогуляется.

— А не боишься?

— Нет.

Светик идет по окраине деревни — ночь и луна. На душе покой. Вся энергия Светика улеглась, как будто и нет жизни. Не хочется ни деятельности, ни денег, ни суеты, ничего.

— А-ууу! — кричит Светик, проходя вдоль оврага. И тут же эхо: ууу! — с самого дна оврага.

Светик подошла к его окнам. Как все просто. Как все спокойно!.. Сидит ее чудачок и что-то переписывает. Трудится.

Светик входит.

— Здравствуйте, — говорит она.

И сразу же показывает ему книгу. Фотокопию то есть. Всю прошлую ночь ее делала. Тоже трудилась.

Каратыгин берет книгу — он как стоял, так и сел. Только губами шевелит.

— Не… не… не может быть.

— Что, — спрашивает Светик, — что не может быть?

А он все не приходит в себя — остолбенел. Светик не удивляется. Она же знает, что у него не все дома. Он шевелит губами — смотрит, не отрывается. Потом чуть ли не бегом к телефону.

— Олег! Олежка!.. Радуйся!

И он сообщает какому-то олуху (видимо, фил-олуху), что такая книга есть, существует, и более того — он, Каратыгин, сию минуту может ее приобрести.