Аноним Кикиморра - О детях и прочей нечисти Страница 7

-- Ой красота-а... -- вздыхает матушка, окидывая взглядом наш шикарный вид на Дол. -- Вот это дворец, я понимаю... Ой, Лиза, а какой у тебя там гобелен висит! Вроде и сделан просто, а такой выразительный! И не побоялась самого Ирлик-хона выткать.

Я хихикаю.

-- Так это я за успех кампании старалась... Мне сказали, надо Ирлика делать. Я, правда, до победы только половину соткала, остальное потом, времени-то не было совсем.

-- Небось первый твой гобелен? -- матушка качает головой.

-- Второй, первый с рыбками в детской висит.

-- Ой, я и не заметила, у вас эта детская так завалена барахлом...

-- Ты на малыша-то посмотреть не хочешь? -- перебивает её Азамат. Видимо боится, что сейчас нам станут читать нотации.

-- Хочу, хочу! А где?

Азамат мягко подталкивает матушку к кроватке, а дальше всё тонет в возгласах восхищения, таких сладких, что мне хочется принять инсулина. М-да, бабушка из неё вышла качественная. Бойонбот и Тирбиш сходят с террасы в сторонку, чтобы не вмешиваться в наши семейные дела.

-- Сама кормишь? -- строго спрашивает у меня Ийзих-хон.

-- Конечно, -- серьёзно киваю я.

-- Правильно, хорошо, -- одобряет она. -- Я вот тоже сама кормила, вон какой здоровый вымахал! -- она похлопывает Азамата по спине. Он ужасно доволен.

После так сказать смотрин мы усаживаемся пить чай, и матушка всё заглядывается на бескрайнюю гладь Дола.

-- Рыбки бы тут половить... -- мечтательно вздыхает она.

-- Легко, -- кивает Азамат. -- Лодка есть, снасти тоже, можем завтра утром выбраться.

-- Правда что ль? -- удивляется матушка. Потом щурится: -- А прикормить?

Азамат смеётся.

-- Ты просто очень хочешь в лодке по Долу покататься. Ладно, сейчас устроим. Только переоденься, ради богов!

Матушка даже не спорит. Я показываю ей комнату, в которой она будет спать, и через пять минут она выходит в плотных широких домотканых женских штанах и кожаном жилете с грубыми металлическими заклёпками.

-- Ну я собралась! -- бодро сообщает она. -- Где у тебя лодка?

-- Сейчас всё будет, -- усмехается Азамат, которому тоже надо переодеться во что попроще.

Ему, как и ожидалось, надарили тонну подарков, и поток всё не иссякает, так что он теперь на людях исключительно в дарёной одежде ходит, да и камней на нём болтается, как на Ирлике, по крайней мере, на работе. Самое забавное -- это серьги. Уши у Азамата не проколоты (на Муданге этого вообще не делают), а серьги вешаются на дужки вокруг уха, как очки. Первые месяца два Азамат стонал и выл, что отвык носить украшения, уши у него чешутся, пальцы от колец не гнутся и шея устаёт, не говоря уж о том, что выглядит он смешно в таком наряде. Но ничего, довольно быстро привык обратно. В молодости-то он любил приодеться.

Ещё мне пришлось выдержать небольшую стычку с Советом Старейшин из-за Аравата. Он написал Старейшине Асундулу, что отменяет отречение, так что Азамат теперь официально считается его сыном. Сам Азамат по этому поводу предпочитает молчать и сохранять отсутствующее выражение лица. А я исхожу ядом -- хорошо устроился старый гриб, как сын Императором стал, так конечно, признал мгновенно! Я даже не поехала его осматривать повторно, Янку послала, а то ненароком отравлю.

Но это всё Совета не касается, только нашего духовника немного, а он обязан сохранять тайну исповеди, и не может сообщить на Совете, что сын и отец, мягко говоря, не в лучших отношениях. Правда, по-моему, это и так должно быть понятно, но... Муданг... В общем, Совет намекнул Азамату, что раз у него теперь снова есть отец, то нехреново бы постричься. Азамат, как всегда, промолчал, но мне почудилось, что он колеблется. Я побегала по потолку, покудахтала, подняла Унгуца посреди ночи и принялась его пытать, как можно избежать экзекуции. Он два дня просидел в архиве, пока я бдительно караулила Азамата, чтобы не дай боги не поддался на провокацию. Наконец Унгуц возник на пороге Дома Старейшин, покрытый библиотечной пылью, и, чихая, объявил, что до сих пор Императорами Муданга становились исключительно старшие мужчины в семье и, соответственно, волос никогда не стригли. А если стричь, то встаёт вопрос, куда девать остриженное, так чтобы никакой злоумышленник ни одного волоска не спёр, а то ведь по волосу порчу навести -- нечего делать. К тому же следует прибавить, что существуют гимны, восхваляющие Императора, где его именуют "Старший Отец Народа", так что хотя бы поэтому знак старшинства следует оставить. Унгуц приводил ещё какие-то веские мифологические доводы, которые я не совсем поняла, но в итоге Совет единогласно принял решение оставить всё, как есть.

Я слегка задумываюсь о вечном, когда чувствую, что меня саму кто-то трогает за волосы. Оказывается это матушка.

-- Забавные у тебя кудряшки, -- улыбается она, поглаживая меня по загривку. -- Какое счастье Азамату перепало всё-таки!

-- Да он сам счастье, -- пожимаю плечами.

Счастье является нам в камуфляже и кликает парней: Тирбиша на службу, а Бойонбота помогать с лодкой. Азамат, как и обещал, сделал рядом с лестницей к воде эскалатор, так что я тоже с ними спускаюсь ручкой помахать. Плавать меня совершенно не тянет. Азамат вытягивает лодку из пещеры-сарая при помощи сложной верёвочной конструкции, и пока Бойонбот её придерживает, погружает туда матушку.

-- Я и сама могу на борт-то шагнуть!

-- Знаю, но так ведь быстрее, -- Азамат подмигивает.

Потом они с Бойонботом тоже грузятся в лодку и не торопясь отчаливают. Я, как и собиралась, машу вслед и поднимаюсь на эскалаторе обратно к террасе.

Там меня встречает немного растерянный Тирбиш.

-- Тут какой-то горец заходил, вас спрашивал, вот только что!

-- Какой ещё горец? -- моргаю. Я не знаю никаких горцев.

-- Молодой такой парень... Да вот только что за угол свернул! Сейчас я его окликну.

Тирбиш срывается с места, обегает террасу и дом, что-то кричит. Тишина. Он кричит ещё раз. Потом возвращается.

-- Не знаю, куда делся. Вот только-только вы отошли, тут он приходит. Паренёк меня младше, наверное. Красивый такой, для горца даже странно.

-- А как ты определил, что он горец?

-- Ну как же, у него волосы такие... -- Тирбиш прищёлкивает пальцами, подыскивая слово. -- Ну как ржавые. И на лице пятнышки мелкие. Такие только у северных горцев бывают.

-- Рыжий, что ли? -- уточняю. Никогда не видела рыжих муданжцев.

-- Можно и так сказать, -- кивает Тирбиш. Видимо у них в языке нет специального слова для обозначения этого цвета волос. Неудивительно, впрочем, если все одинаковые... ну или почти все. -- А вы точно никого такого не знаете?

-- Точно, -- категорически киваю я. -- Я бы запомнила.

-- Странно, он вёл себя так, как будто вы хорошо знакомы.

-- То есть?!

-- Ну, попросил с завтрашнего улова на его долю тоже рыбки приготовить.

Я хлопаю глазами так громко, что птицы на соседних деревьях затыкаются.

-- Рыбки?.. А откуда он мог узнать, что они на рыбалку собрались?

-- Вот и я удивился, -- пожимает плечами Тирбиш.

Я нервно проверяю, всё ли в порядке с ребёнком. Он сопит и в гробу видал галлюцинации под столом вместе с загадочными горцами.

-- К Алэку он не подходил, -- авторитетно заверяет Тирбиш. -- Даже на террасу не поднимался, только подошёл, вон там стоял.

Не то чтобы мне было сильно интересно, где он стоял, но я всё-таки подхожу поглядеть. Солнце перевалило за полдень, и на этой стороне террасы сейчас локальный ад, тени никакой, только на перилах чуть-чуть, и то непонятно, что её отбрасывает.

Я застываю. С усилием закрываю рот, пожимаю плечами и отхожу от перил с по возможности беспечным видом.

-- Ну, если он завтра придёт за своей рыбой, тогда и разберёмся.

Я не знаю, как Тирбиш отреагирует на визит Ирлика.

Наши рыбаки возвращаются очень довольные. Матушка у нас большой фанат водных пространств, если завтра рыбалка хорошо пройдёт, глядишь, и правда к нам переселится. Ребёнок как раз проснулся, напитался и потребовал общения, и матушка тут же откликнулась на призыв. Нет, мне серьёзно кажется, что я могу не принимать никакого участия во взращивании этого дитяти.

А пока пользуюсь случаем и отвожу супруга в сторонку.

-- Слушай, Азамат, тут походу Ирлик в гости заходил.

-- Когда? -- хмурится он.

-- Да вот пока я вас провожала. Сказал Тирбишу, чтобы на его долю рыбы наготовили.

-- И Тирбиш не окочурился и не стал заикой? -- Азамат поднимает бровь. -- Он, конечно, спокойный парень, но вот так невозмутимо поговорить с богом...

-- А он не понял, кто это был. Он мне его описал, а потом я тень заметила.

-- Что, хочешь сказать, Ирлик-хона можно не узнать? -- Азамат щурится в неверии.

-- Можно, -- киваю. -- Помнишь, я рассказывала, как он совсем человекоподобную форму принял? Тирбиш сказал, мол, горец какой-то заходил, рыжий. Ну а кто может с такой просьбой к нам тут зайти, спросить меня, а потом исчезнуть на ровном месте? Тем более, Бойонбот утром в кухне видел какого-то рыжего зверька.

-- М-да-а, -- Азамат чешет подбородок. -- Вообще, логично. Ирлик-хон ведь огненный бог, он воды боится, так что рыбу сам поймать не может. Ну ладно, угостим его, это не штука. Я, правда, думал попросить тебя сделать такие смешные рулетики, как ты делала пару месяцев назад, но на столько народа это долго, наверное...