Александр Ласкин - Дом горит, часы идут Страница 7

Странные это формулы, но необходимые. Если их просто произнести, то что-то возвращается.

В первую очередь устанавливаешь дистанцию. Даешь понять, что это – ты и твои единомышленники, а это – все остальные.

Многое значит каждое из этих слов, но знаки препинания тоже не такая пустяковина.

Очень важны запятые, тире и двоеточия, а особая роль принадлежит кавычкам.

Ведь они что говорят? Что бы сейчас ни случилось, это уже когда-то произошло.

Людям с развитым воображением вспомнится ночь, теплая постель и любимая книга в свете луны.

В этой книге все уже сказано, а теперь как бы повторено. Так дерево на сцене напоминает оригинал.

“Переночевав там в „лучшей“ гостинице Мордвинкина, – сообщает Роше, – нерушимо сохранившей еще с гоголевских времен и полураздетого полового, и миллиарды клопов, кусающих хуже любой цепной собаки, мы на другое утро выехали целым караваном в с. Шаран…”

Почему-то ему весело… Особенно после того, как он увидел, что над этой бедностью, подобно мошкам, реют упомянутые кавычки.

2.

Немного передохнули, и опять вперед. Когда прибыли на место, стали распределять обязанности.

Ритм рассказа совершенно спокойный. Не выделяющий ничего из потока необходимых дел.

“Сообразуясь с местом еженедельных ярмарок и базаров, на которых могли приобрести продукты продовольствия, – пишет Константин Константинович, – мы разделили предоставленную нам часть уезда на несколько участков, среди которых открыли три склада для муки, крупы и соли. Закупку и доставку во все склады и по всем участкам муки, крупы и соли, кирпичного чая и сахара, а также заведование главным складом, сопряженными с этим разъездами и общее руководство продовольственными делами я принял на себя. Затем участки поручили следующим членам отряда: первый участок с центральным при нем главным складом в с. Ратманово в составе двух сел и одного поселка, 504 дворов и 1 582 душ обоего пола поручен К. К Роше и А. М. Гликбергу; второй участок с центральным складом в с. Акборисов о, в составе десяти сел, 481 двора, 2 931 души – О. И. Грабовской и Н. И. Блинову; третий участок с центральным складом в с. Базтееве, восемь сел, 905 дворов, 5 114 душ – сестре милосердия Н. И. Петрашевской и А.С . Васьковскому; четвертый участок – сестре милосердия Е. З. Будзинской – З села, 234 двора, 1484 душ обоего пола; пятый участок – 5 сел, 415 дворов, 2 718 душ обоего пола – сестре милосердия Е. С. Москаленковой. Всего же в шести участках заключается 31 населенный пункт, 2 773 двора и 15 300 душ”.

Важнее всего для Роше “и”. Еще недавно они с Сашей существовали по отдельности, а вдруг образовался этот союз.

Вот так – Роше и Гликберг. Трудно выразиться точнее, чем сказано в этой заметке.

Кстати, не просто Гликберг, а А. М. Гликберг. Словно Саша чуть ли не ровня мировому судье.

Коля представлен как “Н. И.” После такой аттестации как-то неловко оставаться учеником десятого класса.

Никогда эти двое не ощущали такого внимания. Если бы перед их фамилиями стояло “князь”, они бы удивились меньше.

Как бы Саше хотелось показать газету учителю алгебры. Тому самому, что намеревался оставить его на второй год.

Коле тоже есть кому статью предъявить. Вариантов тут даже больше, чем у товарища.

Может, учителя стали бы обращаться по имени? А то получается, что у них есть имя, а у гимназистов его нет.

Так и стоит в ушах: “Блинов, к доске! Опять весь вечер мечтали и не выучили урок?”

Особенно непросто с Гликбергом. Тут и сама фамилия оказывается непроизносимой.

Палец ткнется в лицо, согнется крючком и потянет на себя. Саша приподнимется и пойдет отвечать.

Еще учитель постучит по столу. Точно такой звук получается тогда, когда хотят войти.

Тук-тук, тук-тук… Убедится, что ломится в пустое пространство, и, довольный, раскроет журнал.

Во время поездки Коля понял, что Саша – еврей. Он и раньше знал людей этого племени, но дружбы почему-то не получалось.

Тут именно дружба. Когда полдня не видятся, то оба начинают переживать.

Однажды Коля себя спросил: если бы его приятель был русским, был бы он хотя бы чуть-чуть другим?

Потом сам возмутился этому вопросу.

Как-то не к месту здесь сослагательное наклонение. Потому он так любит Сашу, что он не хуже и не лучше, а такой, как есть.

3.

Прежде в статье Роше мог перейти на стихи, а теперь избегал прилагательных.

Вместо восклицательных и вопросительных ставил точки. Этот знак говорил о том, что возмущения и сомнения позади.

В их положении главное спокойствие. Уверенность в том, что каждый день продвигаешься вперед.

Шаг, а потом еще… Глядишь, и на безопасное расстояние отодвинулись от края пропасти.

“Разъехавшись по своим участкам, – писал Константин Константинович, – мы немедленно приступили к исследованию материального положения людей с тем, чтобы оказать помощь только совершенно неимущим семействам, дряхлым старикам, больным и детям. Для этого заведующие участками обходили все дворы своих деревень и по показаниям сельских старост и почетных стариков, а также после полного осмотра домов и хозяйств составляли именные списки нуждающихся…”

Недавно Константин Константинович был уверен, что слово вмещает все. Что оно больше и горя, и самой смерти.

Нет, не вмещает… Даже такое сомнение закрадывается: вдруг он вообще не писатель?

Таково благотворное воздействие этой поездки. Думаешь не о впечатлении или славе, а только о насущном.

Хорошо бы всех графоманов отправлять на голод. Тогда им станет понятно, каким нелегким делом они занялись.

4.

Ох, и трудно не быть писателем. Хорошо, если выдержишь несколько дней.

Потом опять как заноет. Подумаешь: вдруг сегодня вдохновение не подведет?

В который раз штурмуешь эту крепость. Во всю глотку кричишь: “Сдавайся в плен!”

Слово, конечно, сопротивляется. Только что оно было у тебя в руках, а затем куда-то испарилось.

Ищешь подходов с другой стороны. Пусть остается таким, как есть, но ты прибавишь определение.

Сколько бы ни было лишних слов, они не заслоняют главного. Пропустишь ненужное и видишь все как есть.

“Половину комнаты занимают низкие нары, на голых досках неподвижно сидят полуголые, оборванные, грязные ребятишки, или лежат на невероятных лохмотьях больные, изможденные и опухшие от голода люди… Все протягивают к вам руки, все просят лекарства, наивно веря, что вы одним волшебным словом или прикосновением можете прекратить их муки”.

Обратите внимание, как все надеются на то, что Константин Константинович придет на помощь.

Вот тут все слова на месте. И “протягивают руки”, и “наивно веря”, и “прикосновение”.

Мизансцена известная, только ему в ней неловко. Чем сильнее желание чуда, тем отчетливей мысль: ну какой из меня Христос!

5.

Мечтатель – человек безответственный. Сидит себе в уютном кресле и предается фантазиям.

Иногда заберется так высоко, что не хочется возвращаться. Больно радужные перспективы он нарисовал.

Представляет себя в разных обличьях. С легкостью становится тем или другим.

При этом позу не переменит: только что был Наполеоном, а вот уже Робеспьер.

После поездки они уразумели, что так не бывает. Чтобы стать на кого-то похожим, следует оставаться собой.

К примеру, Константину Константиновичу надо быть Роше. В самых трудных ситуациях не изменять своей фамилии.

Быть Роше – значит чувствовать ответственность. Понимать, что если ты не сделаешь этого, то тебя никто не заменит.

Как бы ему хотелось, чтобы всегда было так. Чтобы никакой разминки в ожидании того, что сейчас что-то случится.

Уж событие так событие. Не какие-то текущие треволнения, а переживания о судьбах мира.

Еще путешественники смекнули, что наравне с другим временем существует другое пространство.

Саша хоть немного поездил, а Коля добрался лишь до Бердичева. Если и догадывался о том, что мир больше, то только благодаря глобусу.

Теперь они могут узнать настоящие масштабы. Река Усень в сто раз шире улицы, а степь не меньше десяти площадей.

Смотришь вдаль и не видишь горизонта. Понимаешь, что раз Господь нас не обидел, нам не следует оставаться в долгу.

Вообще в этой поездке Бог очень помогает. Каждый вечер раскрываешь Вечную книгу и убеждаешься: все именно так.

Тут ведь обо всем сказано. И о долгом пути, и о роли Первого, и о том, что идея невозможна без эха.

Говорите, чудеса и небывальщина? Какая же небывальщина, если у них тоже кое-что получилось.

И в то, что хлеб может быть один, не верите? Тогда Роше или кто-то из его спутников могут немного рассказать.

В Белебее все тоже начиналось с горы муки. По мере того как запасы истаивали, они превращались в буханки.

Вот такая тут арифметика.

Один, поделенный на множество частей. И не пять тысяч, а пять тысяч на пять.