Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий! Страница 7

На довольно значительной высоте висит над аэродромом воздушный шар Лидии Задоровой.

Взвод солдат тащит «Сопвич» к месту старта. За самолетом поспешают механик Тихоныч и Валерьян. В пилотской кабине Иван Пирамида. Он в глубоком обмороке. Лишь один непогасший еще уголок сознания страстно и отчаянно поет по-итальянски арию Каварадосси.

Самолет на старте. Тихоныч включает зажигание, раскручивает пропеллер, отскакивает.

С чудовищным грохотом, выбрасывая языки пламени и клубы дыма, разбрызгивая горящее касторовое масло, начали вращаться девять цилиндров ротативного двигателя. От этого грохота за спиной (а мотор и пропеллер у этого аппарата были толкающего свойства) Юра вздрогнул и вынырнул из пучины обморока.

«Где я? На этом или уже на том свете?» – такова была его мысль.

Сквозь дым, заволакивающий самолет, он видел объективный мир – трибуны, аэродром, Лидию в шаре. Под руками и под ногами у себя Юра обнаружил множество рычагов, педалей и проволочек.

«Боже мой, я погиб! Где руль высоты, где газ, где руль поворота??? Может быть, драпануть сейчас через все поле и за забор – в Царевококшайск? Маманя! Папаша!»

Возник перед ним блаженной памяти холм над Царевококшайском. Беспечный отрок лежал в нежной мураве, окруженный любимой журнальной макулатурой, в руках держал Брэма.

– Траектория полета бабочки замысловата, но изящна, – мечтательно прочел он и вдруг бросился к одному из «страшных» журналов.

«Лили дю Марлен провожала коммондора Дюбуа, и, прежде чем дать газ и выдвинуть вперед рычаг, он…»

…Юра сунул ногу в угол кабинки, дернул длинный рычаг с эбонитовым набалдашником…

Трибуны ахнули. «Сопвич» не побежал на разбег, а, бешено взвыв, подпрыгнул и свечкой пошел в небеса.

– Вот это старт! – покачал головой Брутень и переглянулся с Тихонычем.

– Вандерфул! – сказали одновременно Рзарой-ага и граф Оладушкин.

– Париж, экселенц! – поклонился эмиру генерал Браульбарс.

– Дуэли не будет? – разочарованно промолвила юная баронесса, вчерашняя коломбиночка.

– Американская дуэль, Верочка, – охотно пояснил ей студент-белоподкладочник. – Брутень угадал карту, и теперь Пирамида наберет высоту и выпрыгнет из аппарата…

«Сопвич», натужно воя, продолжал набирать высоту, когда Юрочка вынырнул из второго обморока.

«Сомнений нет – я на том свете, – подумал он, видя вокруг кучерявые облака и любопытных балтийских чаек. – Позвольте, но я лечу! Я лечу-у-у!»

Юра глянул вниз, и его вдруг охватил восторг, типичная высотная эйфория. Он вскочил с сиденья и раскрыл рот в немом крике.

«Лечу! Лечу! Позвольте, но куда я лечу? Позвольте, но я лечу прямо на аэростат! Сейчас мы столкнемся!»

Весь аэродром оцепенел перед неминуемой трагедий. «Сопвич» Ивана Пирамиды летел прямо на шар Лидии. Протянув руки вперед, мужественная девушка с улыбкой ждала развязки.

«Что делать? Что делать?» – лихорадочно думал Юра и снова вспомнил. – «Траектория полета бабочки замысловата, но изящна…» «Вся жизнь прошла перед мысленным взором Джона Дерека-старшего, и тогда, стиснув зубы и рыча проклятия, он потянул ручку на себя!»

«Сопвич», сделав глубокий вираж, обогнул шар и вновь стал набирать высоту. Трибуны разразились овацией.

– Блистательный вираж, черт возьми! – воскликнул Брутень. – Он выиграл!

На крыше сарая «мастер» сказал товарищам:

– Хоть и пшют, но летать умеет, ничего не скажешь.

– Знаете, мастер, этот пилот чем-то похож на вас, – сказал Яша, глядя в бинокль.

– Полет из авантюрного романа, – сказал Вышко-Вершковскому изобретатель Казаринов. – Просто «Синий журнал».

– Такая скорость имель покоряльство только руссише летчику, – гордо пояснил генерал Браульбарс и подкрутил усы.

– Якши, якши, – бухарский эмир украдкой послал воздушный поцелуй группе курсисток.

Вдруг мотор за плечами Юры закашлял, аэроплан клюнул носом вниз. Ловкий юноша прибавил газу, выровнял машину, но в следующую секунду заметил, что пропеллер крутится все медленнее и что мотор «не тянет»…

– Не тянет, – тревожно сказал Брутень и схватил за плечо своего механика. – Тихоныч, в чем дело?

– Святой Никола-угодник! – ахнул механик. – Пробка, Валерьян Кузьмич! Давеча в среду вы с графом Оладушкиным шампанское пили возле аппарата и пробкой бачок заткнули, чтоб бензин не испарялся, а я и забыл!

– Конец, – прошептал Валерьян. – Он никогда не догадается.

Страшная новость мгновенно распространилась. В ужасе толпа следила, как теряет высоту аэроплан Пирамиды, как все медленнее и медленнее вращаются лопасти пропеллера.

Выпучив глаза, Юра смотрел, как приближается, дико раскачиваясь, поверхность земли. Оглянувшись, он увидел – лопасти винта крутились еле-еле, словно мельничное колесо. Не оставалось другого выхода, как уткнуться в белый пушистый шарф, последнее воспоминание…

Юра возбужденно прыгает на родном своем холму на Царевококшайском. В одной руке у него Брэм, в другой «Синий журнал».

«…траектория полета бабочки… кровь застыла в жилах лейтенанта Гонзалеса, когда он увидел, что винт его повис словно крылья раненой птицы. Финита ля комедиа, – с кривой улыбкой подумал он, но в следующую секунду… замысловата, но изящна… что дальше? что дальше? неужели забыл?.. но изящна, но в следующую секунду догадка, как молния, озарила его мозг. Пробка от шампанского!..»

Юра вскочил, схватился за стойки.

– Никола-угодник! – вскричал Тихоныч.

– Он догадался! – вскричал Брутень и подкинул вверх кепи.

– Вот это мужчина! – вскричали дамы.

Лидия в своем шаре восторженно аплодировала.

…Юра вырвал пробку из бака, и тотчас же поток бензина взбодрил двигатель «Сопвича». Пропеллер раскрутился, мотор взвыл.

– Ура-а! – загремели трибуны, когда за десять саженей от земли аппарат взмыл вверх.

Белый шарф опустился на голову бухарского эмира.

– О, якши, – блаженно вздохнул восточный владыка. – Какой парфьюм! Ля фам, ля фам! Якши!

…

Спотыкаясь, расставив руки, с застывшей бессознательной улыбкой герой дня шел от самолета к трибунам, а навстречу ему катила восторженная толпа. Мгновение – и авиатор окружен. Учащаяся молодежь подхватила Пирамиду на руки – качать!

Наконец первый восторг улегся, и генерал Браульбарс получил возможность высказаться.

– Мой друг, я волновайтс гут, шреклих, вундербар, вы получиль все призы сегодняшнего дня! Слава, глория, нашему руссише пилоту Ифан Пирамида!

– Гип-гип-ура! – взревела толпа.

– Общая сумма призов пять тысяч рублей, господа! Ура!

Все поплыло в глазах Юры, и лишь лицо Лидии, прекрасное лицо, прекрасное лицо…

– Лидия, я потерял все, что обрел, я потерял ваш шарф, – прошептал он и потерял сознание.

Юра лежит в «паккарде» Брутеня на груде цветов, словно знатный покойник. Собравшиеся вокруг друзья и поклонники чудо-пилота Ивана Пирамиды внимают малосвязным словам, слетающим с геройских губ.

– …воздух… небо… Лидия… Джек Лондон… деньги… любовь… страсть… метаморфоза…

– Тихоныч, гони к врачу, – говорит Брутень. – Тихоныч, отвечаешь.

В это время полковник Отсебятников в элегантном гороховом рединготе, играя тростью, напоминающей утонченное орудие пытки, улыбаясь дамам и нюхая многозначительную красную гвоздику, тихо говорил сам себе:

– Человек такого исключительного бесстрашия очень опасен. Нужно брать! Таковы законы тайной войны. Необходимо опередить журналистов. Выезжаем! (в сторону) Человек, бутылочку «Редерера»!

Перпетуум мобиле

Тихо катит по берегу реки «паккард» с Тихонычем за рулем. Юра очнулся среди кубков, статуэток и цветов.

– Тут бронзы, мусье Пирамида, на хорошую статую, – доброжелательно улыбнулся Тихоныч.

Юра увидел слева от себя свежую прелесть воды – остановите, пожалуйста! – и сиганул из «паккарда» прямо в реку.

Через минуту он вынырнул из воды прежним – бодрым, румяным и нахальным, да еще и с лилией в руке. Одна беда – усы и бакенбарды Ивана Пирамиды смылись с его лица и сейчас плавают рядом, а он и не замечает.

– У меня, Тихоныч, этой бронзы – во! Со всего мира навез!

– Усики как бы не уплыли, мусью, – проговорил механик, вылез из машины и вынул из кармана трубочку.

Галопом вынеслись на берег залива несколько пролеток из сыскного. В передней с бутылочкой «Редерера» героично раскинулся Отсебятников. Рядом верный Панкратьев.

– А я, господин полковник, арестовал его вещички, – Панкратьев показывает ковровый саквояжик.

– Панкратьев, ты прибавляешь! – изумленно поднял бровь полковник. – Будешь отмечен. Открывай!

– Боюся, господин полковник, – чистосердечно признался Панкратьев.

– Панкратьев, ты убавляешь! Сгною! Повешу!

Сыщик отчаянно рванул застежки и вытащил из сумки какую-то странную штучку вроде самодельного пугача. Штучка на его коленях стала раскручиваться и угрожающе жужжать.