Олег Рой - Муж, жена, любовница Страница 7

И вот в момент некоторого вынужденного простоя и подвернулась подготовка к костюмированному балу, к Миллениуму в Амбуазе.

Это было дело, достойное ее вечной страсти к совершенству. Нет, при нужде Юлия могла бы месяцами не вылезать из джинсов и толстовки, но, когда «напряженка» спадала, готова была отправиться "наводить марафет" в лучший московский салон. Баня у нее, при самом жестком графике, раз в неделю планировалась обязательно, а вот в тренажерные залы она ходить не любила. Эту энергию, считала Юлия, надо использовать в мирных созидательных целях, нечего зря ногами-руками махать. Тем не менее выглядела она чудесно, ей не нужно было прилагать особых усилий, чтобы содержать в порядке фигуру и лицо. Но теперь возникла забота о достойных нарядах.

Портниха Олечка шила к парижской поездке два чудесных платья. Одно предназначалось для карнавала, а другое — для похода в оперу или на любое вечернее светское мероприятие.

С первым оказалось много хлопот: сочетание нескольких цветов, в основном красного и темно-зеленого, и тканей разной фактуры — плотного шелка, парчи, атласа — было исторически достоверным и забавным. А вот вечернее, пусть и не столь сложное, удалось и было просто неотразимо. Это был красный шифон, расшитый блестками цвета меди. Юлия давно не покупала и не шила себе ничего слишком пестрого или яркого, последние годы все носили черное, потом серое, и женщины на московских тусовках высшего уровня выглядели словно галки. Поэтому теперь праздник цвета, воплощенный в новых нарядах, наполнил сердце Юлии радостью.

Карнавальный костюм был довольно тяжелым, длинная юбка переходила в струящийся шлейф сантиметров эдак на сорок. Поэтому его можно было надевать в редких случаях — как, впрочем, и планировалось. Вечерний же наряд подходил для любого торжественного выхода, и он излучал радость и свежесть. (Именно свежесть — как раз и есть то, что мне сейчас надо, думала Юлия, поворачиваясь перед зеркалом в одеянии из матовой, свободно струящейся алой ткани.) Фасон платья был роскошным по-королевски, но в то же время и современным. В результате платьями она осталась довольна, хотя и чувствовала в глубине души, что позволяет себе такую роскошь только потому, что ощущает: вот-вот начнет уходить, исчезать, таять ее красота…

— Наверное, это последнее мое «голое» платье, — грустно сказала Юлия портнихе.

— Бог с вами, Юля, кто бы говорил! Теперь возраст ничего не значит. Вон футурологи уверяют, что следующая стадия красоты будет — морщины как они есть, и чем больше и резче, тем красивее. И вообще старость — это индивидуальность, это прелесть мудрости, — бормотала Олечка, присаживаясь на корточки и закалывая булавку на талии. — Да вы опять похудели, сколько же можно? — застонала она. — Опять ушивать! Этак вы дозреете до новой моды, до футурологических морщин, естественным путем и без всякой пластики…

— Ты все фантастику читаешь, — засмеялась Юлия. — Взрослая ведь уже. Не стыдно?

— Нет. Это не фантастика, это футурологический прогноз на следующее тысячелетие, только на все тысячелетие, а не на один двадцать первый век…

— Посмотри, — нетерпеливо перебила ее Юлия. — Хорошо ли, нормально ли смотрится плечо сзади, не много мы с тобой вынули?

— Да нет, не много, в самый раз будет. Эта асимметрия — просто чудо, настоящая находка для вас. Один рукав длинный, другого нет вообще… Где вы нашли такой фасон? Вы будете просто королевой бала.

Юлия не стала объяснять Олечке, что придумывала фасон сама — так, как обычно и поступала со всеми своими нарядами. Вместо этого она пробормотала сама себе, словно думая вслух:

— Честно говоря, мне не по себе от этой претенциозности, но надо же соответствовать моменту… Слушай, а может, разрез уменьшить? Ну оставить сантиметров пять выше колена — и все.

— Хорошо, я оставлю, а как вы ходить будете? Давайте попробуем лучше вот так заколоть. У вашего фасона как раз такая идея — одна сторона платья пуританская, все наглухо закрыто, другая — супероткрытая. Как бы на контрасте. И необычно то, что не спина открыта, а один бок. Как хотите, Юля, такого платья ни у кого во всем нынешнем сезоне не будет — не то что на балу в Амбуазе.

— Туфли еще не подобрала. Какие? Ты как думаешь?

— Что думать-то, все ясно, босоножки из золотой кожи. Они в лучших журналах сияют — и в «Вог», и в "Космополитен".

— Да, конечно, нужны элегантные босоножки на каблуках. Закрытые туфли будут утяжелять, — решила Юля. Она почувствовала определенную легкость оттого, что все решения, такие важные для женщины, были уже приняты, и, засмеявшись, повернулась к Олечке: — Мы с тобой можем часами болтать, и все получается по делу.

С легким самодовольством портниха произнесла:

— Да это же и есть самые главные женские дела, а вовсе не чепуха, как вам иногда кажется.

Олечка, портниха и модельер вечерней — и только вечерней — одежды, была тоже человеком творческим, но при этом обязательным и четким. У нее имелись явные задатки имиджмейкера и психоаналитика. Она тонко чувствовала явные и скрытые намерения клиентки, ощущала ее личностные качества, комплексы и потребности, особенности фигуры, и поэтому дамы попросту обожали ее — не только за превосходное шитье, но и за умение рассудительно поговорить, подсказать оригинальное решение, расставить все по своим местам. Юлия в самом деле могла болтать с ней часами, поскольку Олечка действительно была прелюбопытным человеком. Девочка из провинции, милая, но не простая, чудом зацепившаяся в столице, она многое знала, многое видела, но следовала замечательному правилу не переносить из дома в дом, из гардеробной в гардеробную личные секреты своих клиенток и не выдавать их прихоти.

К Юлии Олечка относилась хорошо, восхищалась открыто и за глаза ее внешностью, стилем и вкусом. Шить на фигуру этой клиентки было просто: стройная, невысокая, но почти «модельная» Юлия свои малые недостатки знала сама и никогда не выставляла себя в смешном или невыгодном ракурсе. Она следила за основными направлениями в моде, любила приодеть себя и дочь, которая, кстати, была совершенно равнодушна к своей внешности. Юлия предпочитала сама покупать ткань и выбирать фасон, не доверяя это портнихам. Ей доставляло удовольствие совершать покупки в заграничных поездках, ездить по магазинам в Москве; она любила и знала мир тканей, кружев и тесьмы. Если бы «стройка» или другие важные семейные дела не отвлекали ее, то она бы, пожалуй, и шила сама. В молодости это получалось у нее легко. Но теперь на шитье не было времени, и встреченная у подруги Олечка воплощала ее идеи как нельзя более аккуратно и чисто. У них возникло взаимопонимание, почти приятельство, которое Юлия очень ценила.

Мир одежды вообще в последнее время стал значить для людей так много, что состоятельная женщина, да и просто Женщина с большой буквы — любая, с любым уровнем достатка, — не могла позволить себе оставаться от него в стороне. Это оказалась целая философия, целая наука, которую молодые россиянки познавали заново, войдя в международный деловой мир. Гардероб у Юлии теперь был уже тщательно продуман, он регулярно обновлялся; старую одежду она относила или на бывшую работу, или приятельницам, которые с удовольствием «пристраивали» ее.

На наряды Юлия тратилась нечасто. Дорогие коллекционные вещи покупались ею лишь к особо торжественным случаям. В таких ситуациях Юлия могла взять деньги из своего наследства, что избавляло ее от лишних разговоров с мужем. Алексей поначалу, бывало, расстраивался, когда Юлечка хотела чего-нибудь такого, чего он не мог ей предложить. Но ее это не обескураживало; улыбаясь, она напоминала ему, что жене Пушкина Наталье Николаевне наряды оплачивала богатая тетка. Про себя же думала: спасибо отцу, что оставил мне деньги, и спасибо переменам в стране, которые позволяют ими пользоваться.

Юлия перестала комплексовать по поводу недоступности роскошных моделей от-кутюр, которые продавались после модных показов. Она хорошо помнила первые грандиозные шоу, устроенные Валентином Юдашкиным. Дух захватывало от цвета, музыки, роскоши шелка, вышивки и стразов. Это производило такое сильное эмоциональное впечатление, что поначалу хотелось все повыбрасывать из шкафов, раздать и заново накупить одежды Юдашкина — и чтобы всякой, разной, на все случаи жизни. Но Юлия быстро поняла, что это всего лишь чувственный эффект, который и призваны производить на женщин показы такого уровня. Теперь же она могла без волнения пройти мимо витрин его Дома моды, расположенного прямо напротив их дома, на Кутузовском проспекте. Бросив взгляд на витрины, она спокойно и отвлеченно любовалась линией, цветом, изысканной вышивкой, отлично понимая при этом, что все это создано не для жизни и даже не для праздника, а во имя Высокого Искусства — и не более… К ней же, Юлии Земцовой, жене банкира Алексея Земцова и матери двоих детей, эти наряды имеют весьма отдаленное отношение. В конце концов, она придумала себе простую и емкую формулировку: "Юдашкин, — так она называла все, что относилось к от-кутюр в России и во всем мире, — это театр". Не будет же здравомыслящий человек страдать из-за отвлеченности и ирреальности театральных героев? Вот так же и с высокой модой — прекрасно, но ирреально…