Джонатан Кэрролл - Деревянное море Страница 7

— Зачем?

— Мне любопытно будет поглядеть, что из этого выйдет. Если он снова к тебе вернется, то я об этом узнаю сам, а не от тебя. — Он забрал у меня Чака, и пес принялся с остервенением вылизывать ему лицо.

— И что, по-твоему, все это означает?

— Возможно, дурацкий розыгрыш, но надеюсь, кое-что другое.

— Зачем мне Бог, который засовывает в мой багажник дохлых собак?

— Может, это вовсе и не Бог. Может, это что другое.

— Нет, приятель, у меня от этой срани мозги набекрень. Довольно с меня и девчонки в доме. Помнишь, когда меня подстрелили? Я пару часов был одной ногой там. Магда говорила, они уж и священника собрались звать, чтобы прочитал надо мной отходную. Но разве моя душа вышла из тела и поплыла навстречу яркому свету? Нет. Видел я Бога? Нет. — Я потер подбородок. — А насчет запаха что скажешь?

Он опустил глаза.

— Я не чувствую никакого запаха.

— Что?! Не чувствуешь? Да меня и сейчас просто с ног сшибает!

— Нет, Фрэнни. Я ничего не чувствую.

Дом у Джорджа, в отличие от него самого, совершенно нормальный. Все здесь в порядке, ничего особенного. Мы с Магдой как-то у него обедали: вареная говядина и батончики «Марс» на десерт. После Магда мне сказала: «Дом у него такой обыкновенный, что поначалу начинает казаться — у, жуть какая, но потом понимаешь: ничего тут нет, кроме скукотищи». Из общего стиля выпадали только всякие новейшие прибамбасы — они тут лежали повсюду, ждали, когда мистер Дейлмвуд разъяснит будущим недоумевающим покупателям, как к ним подступиться.

— А это что еще за штука? — Я поднял с пола вещицу, похожую на гибрид CD-плеера и миниатюрной летающей тарелочки.

— Не тронь, Фрэнни, сломаешь! — Он искал что-то на полке, забитой огромными альбомами по искусству. — Сядь и подожди минутку. Я сейчас.

— Послушай, когда б я ни пришел, ты меня всякий раз осаживаешь!

— Вот она где! — Он вытащил альбом величиной с дверь, поглядел на свою руку, поморщился и вытер ее о штанину. Потом открыл книгу и принялся ее листать. — Тебе что больше нравится — быть избранным или стать объектом розыгрыша?

— Что ты хочешь этим сказать? — Я поднял плеер-летающую тарелочку и, подержав секунду в руке, положил на прежнее место.

— Что бы ты предпочел — пережить метафизическое приключение или чтобы какой-нибудь тип выставил тебя дураком?

— Нет. Мои домашние гонят меня вон от телевизора, когда смотрят «Секретные материалы» и «За гранью возможного», потому что, когда там показывают всякие чудеса, меня начинает разбирать смех.

Судя по выражению его лица, Джордж перестал меня слушать, как только я сказал «нет». Но вдруг он замер, неожиданно прекратив листать страницы, и на лице его появилась улыбка, каких я за ним прежде не замечал — вся его физиономия засияла, как воздушный шарик, взмывающий ввысь. Но не только это. Второй раз за последние два дня по выражению на чужом лице мне становилось ясно, что ко мне неотвратимо приближается какое-то важное событие и я должен пристегнуть ремень безопасности, чтобы достойно его встретить. В первый раз это случилось перед тем, как Сьюзен рассказала о своем разрыве с мужем. Но перемена в лице Джорджа подействовала на меня сильнее, потому что он был не склонен выплескивать наружу свои эмоции. Я-то слишком хорошо его знал, а кто другой вполне мог бы принять за недоумка. Он никогда не реагировал на события жестами и восклицаниями.

— «Бойся лишь двух вещей: Бога и того, кто не боится Бога». Это из Корана, Фрэнни.

Что уж он там имел в виду, не знаю, но он подошел ко мне, держа в обеих руках раскрытый альбом. Положив его мне на колени, он отступил в сторону. Я поднял на него глаза в ожидании объяснений, но он лишь кивком указал на книгу. С лица его по-прежнему не сходила эта странная улыбка.

Я послушно перевел взгляд на раскрытую страницу. И глаза мои тотчас выскочили из орбит.

— Ни хера себе! — Головы я не поднял. Мой взгляд вцепился в картинку. Я не мог поднять голову. — Ни хера себе!

— Название видишь?

— Да, Джордж, вижу я название! И что мне теперь делать, а? Что мне со всем этим прикажешь делать? Видел ли я название? По-твоему, я полный идиот, да? Я ведь читать умею…

— Да не кипятись ты так, Фрэнни. — И это тоже было сказано с улыбкой. Сукин сын продолжал улыбаться.

На странице альбома, лежавшего у меня на коленях, была репродукция картины неизвестного художника года этак 1750-го. Запомните — тысяча семьсот пятидесятый! То был портрет собаки. Трехногий, одноглазый питбуль, расцветкой напоминавший «мраморный» торт, сидит мордой к вам, чуть скосив взгляд направо. Над головой пса, раскинув крылья, парит белая птица — голубка? Позади них в долине — замок. Еще дальше — буколический пейзаж: пересеченная местность, извилистая речушка, фигурки крестьян на виноградниках. Собаку легко можно было заменить владетельным лордом или богатым землевладельцем — стоял бы себе на горушке над своими владениями, над всем, чего он достиг в жизни: вот, мол, смотрите, завидуйте. Но на картине был никакой не лорд, и вообще не человек, а питбуль. И очень мне знакомый.

Называлось полотно «Олд-вертью».

— Как ты о ней узнал, Джордж?

— Я вспомнил эту картину.

Я закрыл альбом и прочитал на обложке название: «Знаменитые портреты животных».

— В предисловии что-нибудь есть об этой картине?

— Ничего.

— Почему же ты мне сразу не сказал, когда увидел собаку и я назвал тебе ее имя?

— Потому что сперва хотел узнать, что ты обо всем этом думаешь.

Я так разозлился, что еще немного — и треснул бы его альбомом по башке. Я был так ошарашен, что мне захотелось самому спрятаться от всех во второй яме, которую я собирался выкопать для мертвого пса. Я уронил книгу на пол. Джордж потянулся было за ней но, заметив, что мое тело напряглось, счел за лучшее не приближаться.

— И что мне теперь со всем этим прикажешь делать?

Он резко опустился на корточки, как кетчер в бейсболе, и схватился за поручень моего кресла, чтобы не упасть на задницу. Мы помолчали. Чак перевернулся на спину и стал изгибать туловище из стороны в сторону, как делают собаки, чтобы выразить свою радость или просто подурачиться.

— Джордж, что бы ты стал делать на моем месте?

— Похоронил бы пса снова. И посмотрел бы, что из этого получится.

— Ничего другого мне не остается, верно?

— Почему же, можно его кремировать в приюте для животных «Амерлинг», но не думаю, что это решит проблему.

— Он снова вернется, да?

— Думаю, да. Вернется.

— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот как приходится расплачиваться за то, что проявил сочувствие к собаке: этот сукин сын теперь, после смерти, меня преследует. Абсурд какой-то.

Почему мне кажется, что все это происходит не со мной?

— Потому что чудо ухватило тебя за руку, Фрэнни. Потому что ты никак не можешь воздействовать на все это. Правила устанавливаются кем-то другим.

У меня мелькнула странная на первый взгляд мысль. Я не мог его не спросить:

— А это не твоя ли случайно работа, Джордж? Не ты ли это сделал? Может, поэтому-то я и пришел к тебе сегодня — ты все это подстроил. Уж больно ты чудной. Может, настолько, что я и вообразить не мог.

— Благодарю, ты мне льстишь, но ты все еще пытаешься найти логическое объяснение сверхъестественным событиям. Если даже допустить, что я это подстроил, как же ты объяснишь этого пса в альбоме?

— Ты отыскал собаку, похожую на эту — с картинки. Подбросил ее на стоянку, зная, что кто-нибудь ее там найдет… Нет, не годится. Слишком много случайных совпадений — такого не подстроишь.

— Вот именно. Тебе нужны ясные ответы, а их нет. Ты должен придумать правильный вопрос и честно задать его самому себе. И начать искать правильный ответ. Я ко всему этому не имею никакого отношения, но меня радует, что ты пришел с этим ко мне. Первый раз в жизни я своими глазами увидел чудо. И я верю, что это именно оно.

На заднем дворе у Джорджа росла замечательная яблоня. Он ее посадил много лет назад, когда поселился в этом доме, и ужасно ею гордился. Он круглый год заботился о ней, поливал, уничтожал вредителей. Призывал на помощь садовника, чуть только ему казалось, что дерево недомогает. И хотя сам он не ел яблок, но каждую осень собирал урожай и тщательно раскладывал яблоки в большие плетеные корзины, специально для этого приобретенные. Он дарил весь урожай городской больнице. Я попробовал его драгоценные яблоки — они были ужасны, только ему об этом не говорите.

Сидя под яблоней, он наблюдал, как я выбрасываю землю из ямы. Он предлагал мне свою помощь, но я отказался. Раз уж Олд-вертью был послан мне судьбой, мне следовало самому копать для него могилу.

— Сколько тебе лет, Фрэнни?