Барбара Гауди - Наваждение Страница 7

Силия сама не знала, как ей лучше поступить. Может быть, она ревновала к чему-то дочь. Может быть, ей трудно было смириться с мыслью о том, что Рэчел за несколько часов заработает больше, чем сама она за неделю. Хотя нет, ревностью это назвать было нельзя. Скорее, ей просто не хотелось, чтобы Рэчел превратилась в эдакую маленькую самовлюбленную сексбомбочку, интересующуюся только шмотками. Еще по крайней мере пару лет надо держать дочь под своим крылом.

Держать ее под своим крылом… Даже звучит как-то странно. Силия, как и все, стремилась уберечь дочь от всяких жизненных неурядиц, но сама мысль о мелочной, докучливой опеке была для нее непереносима. Ей становилось жутко, когда она думала о том, что будет относиться к дочери, как к ней самой относилась мать, хоть на деле та никогда реально не вмешивалась в ее жизнь. Мать за ней только следила. Часто поглядывала на нее искоса, когда была дома, а когда уходила на работу, ее подруга — госпожа Крэйг — подслушивала у двери. Как-то упорядочивать, регламентировать их отношения мать даже не пыталась — это было не в ее стиле. Если Силия делала что-то, что ее огорчало, она заводилась и начинала говорить, что такое поведение не доводит девочек до добра — девочек вообще, или ей самой было от этого очень плохо лет эдак двадцать пять лет назад, когда она страдала из-за таких же ошибок и неверных суждений? Мать никогда не говорила ей напрямую: «Тебе не надо было так делать…» Она всегда ставила вопрос по-другому: «Хорошие девочки так себя не ведут…» или «Мне бы не хотелось, чтобы ты…». Потом она со вздохом выходила из комнаты или возвращалась к прерванному занятию, словно и не надеялась, что будет услышана. Это приводило в замешательство. С одной стороны, Силия чувствовала себя так, будто мать уже считала ее отрезанным ломтем, а с другой — будто такое отношение наделяло ее некими таинственными силами, могуществом, которое было ей не по чину. Говоря иными словами, она была для матери центром мироздания, но ей никогда не пришло бы в голову, что мать может взглянуть на нее и подумать: «Разве я несчастлива?», что мать могут мучить кошмары при мысли о том, что однажды к ним в дверь постучат какие-то люди и скажут: «Случилась ошибка, и нам придется забрать вашего ребенка обратно». А вот Силию посещали такие мысли. Она вспомнила, как после рождения Рэчел вышла из больницы, с этим во всем зависимым от нее существом на руках, и вдруг ее озадачил вопрос: «Почему меня никто не останавливает?»

Но все это не имело никакого отношения к продолжавшей ее волновать проблеме модельной школы. Тот факт, что Рэчел так легко отказалась от этой идеи, наверное, значит, что сама она еще не готова, а к тому времени, когда созреет, ее фигурка может измениться, хоть это и маловероятно. Если судить по длинным пальчикам на руках и ногах, она вырастет худенькой и длинненькой, пойдет в отца… Он так ласково обнимал ее, когда они шли из «Лава Лондж»[12], где выяснилось, что им двоим нравится Сара Воган[13]. На авеню Спадайна[14] он снимал маленькую квартирку, какие, как правило, сдают на день. Обычный бедный студент, изучал архитектуру… Этот парень на попутках приехал из Нью-Йорка, чтобы посмотреть на вокзалы в юго-западных районах Онтарио и в Квебеке. У нее к тому времени не было отношений с мужчиной уже больше года, а он был невероятно обаятелен, и когда выяснилось, что презерватива нет, ей так хотелось его, что она решила обойтись без предохранения. Потом он признался, что обручен с девушкой, которая хотела сохранить себя до свадьбы нетронутой.

— Я предал вас обеих, — сказал он с таким жалким видом, что Силия погладила его по наголо обритой голове и сделала ему кофе в чашке с надписью «Си-Эн Тауэр».

Как странно, думала она, что Рэчел стала плодом тех нескольких часов — не лишенных приятности, но отнюдь не потрясших мир, — проведенных в убогой комнатенке, где под окном дребезжала старенькая батарея, а какая-то женщина в обшарпанном вестибюле время от времени кричала: «Это ты так считаешь!»

Силия, конечно, думала об этом и раньше, только теперь эта мысль почему-то отозвалась в ней с неведомой силой. Но за несколько последних дней произошло много событий — известных событий, — которые показались ей просто удивительными.

— Можете себе представить? — спросила она вчера какого-то клиента, заскочившего в магазинчик, чтобы вернуть компакт-диск с «Унесенными ветром». — Всего сто пятьдесят лет назад еще существовало рабство! Мамушка была рабыней Скарлетт!

Жара, казалось, замедлила ход ее мысли, и за счет этого она стала лучше различать детали, скрытую связь вещей. А когда она спала, как это ни странно, результат оказывался диаметрально противоположным: сны ее были поверхностными, она никак не могла в них понять очевидное. Пару ночей назад ей снилось, что они с дочерью едут по шоссе, на котором — она точно видела это — были разбросаны куски покрышек.

— Ты только посмотри, сколько здесь разбросано рваных покрышек! — сказала она Рэчел.

Но та ей с возмущением ответила:

— Да это же броненосцы! Что будет, если ты одного из них раздавишь?

А за несколько дней до этого ей приснилось, что она сбила машиной собственную мать.

— Но ты же умерла! — сказала ей Силия.

А мать ей раздраженно ответила, что мертвые все время возвращаются, они видимы повсюду, «если кто-то удосужится на них посмотреть».

Рэчел лежала в своей детской кроватке и размышляла о том, заснула уже черная овечка или нет. Она была такая красивая! В тот день после обеда госпожа Данлоп организовала для всего класса экскурсию на ферму Ривердэйл[15], и всем хотелось погладить овечку через ограду, но удалось это только Синдре, у которой были очень длинные руки.

— Овечкин мех часто называют руно, — сказала госпожа Данлоп.

Рэчел уже знала это слово. Мама у овечки была беленькая, значит, папа, должно быть, черный. Но почему же тогда сама овечка не получилась коричневой? Или серенькой? Рэчел никого об этом спрашивать не стала, опасаясь, что такой вопрос прозвучит глупо. Какой-то неряшливо одетый старик, которого госпожа Данлоп приняла за служителя зоопарка (как оказалось, он просто зашел туда погулять), рассказал всему классу, что, когда в пятидесятые годы ферма еще называлась Торонтским зоопарком, там жил один шимпанзе, который клянчил у посетителей сигареты.

— Он делал вот так, — сказал старик, склонился прямо над Рэчел и начал пыхтеть, будто затягивается, и похлопывать себя пальцами по губам. Ей неприятно было смотреть на выпяченные губы старикана, но и обижать его не хотелось, потому она стояла на месте, пока госпожа Данлоп не отвела ее в сторонку.

Она задумалась о губах — у рыбок губки есть, а у кошек нет. У Феликса они обозначены лишь узенькими полосочками такого же цвета, как нос и подушечки на лапах. Подушечки были как фасолинки. По какой-то причине Феликс боялся спускаться в подвал. Он любил спать на свежем воздухе у них на веранде и ел там мотыльков. Так, пожалуй, и растолстеть можно!

Потом она задумалась над тем, почему тот толстый мужчина в бейсбольной кепочке заглядывался на маму. Может, он влюбился в нее и любит ее на расстоянии?

Нэнси вышла из ресторана через заднюю дверь и закурила косячок. Фрэнку на это было наплевать. Ему вообще все было до фонаря, лишь бы она улыбалась клиентам. Она слышала через открытое окно, как он громыхает кастрюлями и насвистывает. Он там всю ночь будет вкалывать. А она — нет, ей только надо дождаться, когда семья за третьим столом закончит ужин. Счет они уже оплатили и сейчас доедают десерт. Нэнси пришла в голову мысль, что у них дома нет кондиционера и им хочется подольше побыть в прохладном помещении. Ее это не беспокоило. Люди они, должно быть, хорошие. Их девочка подарила ей свою картинку, на которой была нарисована женщина с голубыми печальными глазами, кривоватой ухмылочкой, игравшей на красных губах, и в передничке в красную клетку.

— Это я? — спросила Нэнси, хотя сходство казалось очевидным.

Девочка пожала плечами.

— Ага, — сказала она.

Ага. Нэнси это показалось забавным.

Как только они уйдут, она сможет протереть пол мокрой тряпкой. Скорее всего, она сразу поедет домой, а Ташу на ночь оставит у Рона. Ей вдруг показалось, что это они были влюбленными, а она для них — как пятое колесо в телеге.

— Это ж надо, чтоб моя собственная собака нанесла мне такой удар в спину! — попыталась пошутить она.

Сунув руку в карман передника, Нэнси нащупала свой талисман — пластиковый пакетик с волосами Рона, которые положила туда, когда в последний раз его стригла. Чтобы талисман проявил свою магическую силу, надо сжать пакетик в руке, произнести заклинание: «Кровь твоя красна, любовь наша сильна, бьются в такт сердца, чтоб быть вместе до конца» — и представить себе друга или мужа, который смотрит на тебя с улыбкой, полной любви. Чем чаще это делать, тем меньше шансов, что он тебя бросит. Нэнси даже и думать не хотела о том, что с ней будет, если он от нее уйдет.