Маруся Климова - Морские рассказы Страница 7

А этот Захаров окончательно спятил и решил: если она ему не дает, то пусть хотя бы даст кому-то другому, а он посмотрит. И он как-то там договорился с боцманом и еще с одним палубным матросом, и они однажды ночью пришли к ней в каюту, и совершили, так сказать, групповое болтование, а капитан смотрел в щелку и радовался.

Как когда мы учились в системе, нам читал лекции один такой профессор, вот он приходил и начинал нам рассказывать, а у нас на занятиях только полгруппы, да и те спят, и он нам рассказывает про групповое болтование, а один наш чудачок поднимает голову и говорит: «За групповое больше дают», а профессор на это замечание никакого внимания не обратил, но под конец лекции сообщил: «Вот в вашей группе интеллектуальный уровень гораздо выше, чем во второй: там почему-то очень долго смеялись над словом „болт“». Ну что ему на это ответишь? Мы просто по-разному понимаем слова, вот и все.

ТАМОЖНЯ

Каждый раз, когда мы подходим к родному порту, повторяется та же история — лица у всех наших духов становятся крайне озабоченными, и они начинают бегать туда-сюда по судну. И чаще всего почему-то все в машинном отделении толкутся — от докторишки до буфетчицы, хотя, вроде бы, спрашивается, им-то что там делать? Ну мне-то известно, что там очень много разных потайных закутков, где можно спрятать от бдительного взгляда таможенников разные запрещенные предметы. Не то, что раньше пачку порнографических открыток или там презервативов с рожками у себя в трусах маскировали — это считалось моральным разложением, и правильно, в общем-то. А сейчас прячут там по мелочам: кокаин, иногда героин, кто и пушку умудрится замаскировать, которую раздобыл по случаю по дешевке у перекупщиков — сейчас время такое, что каждый мечтает сам себя защитить, и нашим чудачкам уже кажется, что раз у него есть какой-нибудь там «Смит-и-Вессон», то он уже ковбой, герой, так сказать, западного боевика. Хотя сейчас и у нас боевики ничуть не хуже снимают — лично мне нравится. А то раньше, помню, смотрел я фильм «Таможня», так там эту профессию воспевали на все лады, старший таможенник молодого наставлял, как нужно работать и уверял, что это профессия самая благородная, лучше нее ничего просто и быть не может. Конечно, так можно и профессию ассенизатора воспеть — мол, людям помогает, говно убирает, а то все бы в говне утонули. Удивляюсь, почему эта профессия у нас как-то в тени осталась. А то ведь любили тогда говорить, что у нас любой труд в почете.

Боцман однажды перед самой швартовкой аж в трюм спустился, уж не знаю, что он там скрывал, но мы в том рейсе в трюме железные болванки перевозили, и вот я стою на палубе — уже подходим к причалу, нужно швартовы принимать, и просто некому — весь состав судорожно распихивает по тайничкам свое добро. Я плюнул, и пошел к себе в каюту — мне, что ли, одному швартоваться? Прохожу мимо трюма и слышу, как будто кто-то воет. Я в трюм заглянул, а там наш боцман между этими болванками застрял и на помощь зовет, ему пузо мешает, у него пузо такое, что я вообще не представляю, как он по палубе передвигается, а не то что по трюму с обезьяней ловкостью среди болванок скачет. Ну я, естественно, вахтенного матросика позвал — он как раз там неподалеку оказался, тот еще людей на подмогу вызвал — и вытащили боцманмана. Тут и со швартовкой заодно вопрос решили — причалили мы к берегу, и сразу же к нам на борт, как обычно, чередой взошли погранцы и таможня.

Обычно у нас проблем с таможней не бывает — капитан с главным таможенником в каюте распивают бутылку джина, выкуривают по пачке американских сигарет, а на прощанье капитан ему еще с собой бутылку и блок сигарет предлагает — просто по дружбе и взаимному расположению. Остальные таможенники в это время по палубе прогуливаются и покуривают. И на этот раз все шло так же мирно — таможенник отправился к капитану и оттуда вскоре послышался довольный гогот и потянуло дымком, а таможенники стали по палубе прогуливаться и для порядка по стенам постукивать. Некоторые, правда, решили особое рвение проявить и отправились по каютам шарить — у кого-то из чудачков резиновую куклу нашли в койке, а чудачок буквально из себя вышел и стал на таможенника орать, словно тот его жену законную щупает; у другого духа пачку импортных презервативов обнаружили; у буфетчицы нашли полное обмундирование для проведения сеансов садо-мазохизма: лифчик, трусы, сапоги до колена, все — из черной кожи, и еще плетку-семихвостку и наручники. Все наши чудачки жутко обозлились — кому же приятно, когда в твоих личных вещах копаются и твои интимные, так сказать, предметы, на всеобщее обозрение вытаскивают. К тому же, после того, как таможенники по каютам прошлись, у одного матросика пропало сто долларов, он эти доллары просто в кармане робы держал, а роба висела на вешалке. И хорошо он вовремя проверил и поднял ужасный скандал, крики, вопли, таможенник сперва стал орать и глаза вытаращил, как будто его несправедливо обидели, но потом, когда его к стенке приперли, зеленую бумажку из кармана вытащил и молча матросу отдал.

Тем временем другой наш матросик решил с одним из таможенников, которые по палубе гуляли и курили, поговорить — то ли тот ему понравился, то ли просто пообщаться захотелось — не знаю, мне предыстория этого дела неведома. А таможенник оказался в плохом настроении и послал его, как говорится, на три советских буквы. Матросик же оказался вспыльчивый и обидчивый, и съездил таможеннику по роже, у того фуражка слетела, он ему, естественно, ответил тем же, ну и пошла у них махня. Их тут же бросились разнимать. Тут же капитану доложили, в общем, неприятный инцидент. С матросиком стали разбираться — мол, что случилось, чтобы он хоть как-то свое поведение объяснил. А он ничего связного ответить не может, только бормочет, что не любит, когда матом ругаются. Капитан уже просто совершенно из себя вышел и говорит: «Разбирайтесь с ним без меня, уберите, чтобы я его больше не видел.» И пошел к себе в каюту дальше квасить.

Матросика, вообще-то, жалко было — я бы все это дело замял, потому что работник он был неплохой и не квасил почти. Мне с ним долго пришлось разбираться. Но если бы он хоть какое-то объяснение своих действий мне представил, а то ведь совсем ничего сказать не может. В общем, пришлось нам его на берег списать. А в характеристике ему мы обозначили: «Матрос Ларионов по характеру крайне замкнут и необщителен.»

Кто знает, что у него там под черепушкой!

ДОКТОРИШКА

Конечно, я понимаю, что у наших чудачков есть естественные потребности, короче, им часто хочется с кем-нибудь там перепихнуться, и как только наше судно входит в гавань и бросает якорь, они все только и думают, что о разных там сексшопах и стриптизшоу, и разговоры ведут соответствующие. Раньше, на мой взгляд, была более здоровая обстановка — на берег всех пускали только втроем, и они не могли дать себе полную свободу, потому что один на другого мог стукнуть, и все эти отрицательные факты, свидетельствующие о моральном разложении, сразу же попадали в личное дело. Теперь же, когда установилась полная свобода, наши духи в иностранном порту сразу же устремляются в различные злачные места и ищут себе там забав — каждый в соответствии со своей сексуальной ориентацией. Хотя сейчас и у нас в стране в различных сексшопах и борделях недостатка, кажется, не наблюдается, но все равно, им кажется, что за границей все это как-то лучше устроено.

И вот как-то я помню, когда мы шли в Средиземном море, наш старпом уже с трудом сдерживал свою сексуальную озабоченность и все на эту тему говорил и говорил. Мне, конечно, было противно, но я никак своих чувств не выражал, и старался просто от него подальше держаться, чтобы он своими откровениями с кем-нибудь другим делился. А когда мы пришли в порт, он сразу же на берег побежал, и появился лишь вечером. Смотрю — он идет по трапу, а впереди него идет здоровенная баба, вся накрашенная, яркая блондинка, в кофте с декольте, в короткой обтягивающей юбке, а он идет сзади и так бережно ее за жопу поддерживает. Наш вахтенный как увидел эту картину, так просто дара речи лишился — ведь это запрещено, баб на судно приводить, тем более таких. Но старпом уже обо всем с мастером договорился, потому что у них с мастером на этот предмет взгляды совершенно совпадали, поэтому пришлось их пропустить. Они заперлись в каюте старпома и там всю ночь кувыркались — это мне рассказывал боцман, каюта которого по соседству располагалась, он слышал оттуда весьма откровенные звуки, можно было подумать, что мы не на торговом судне, а в пловучем борделе находимся. Потом они угомонились и заснули. А наутро он эту бабу обратно вывел, она по трапу спустилась и исчезла там, откуда пришла. А наш старпом вскоре обнаружил пропажу своих часов, золотого обручального кольца, которое он перед этим предусмотрительно с пальца снял и в ящик стола положил, и бумажника, где, кстати, кроме денег, были еще и какие-то там документы — он вообще особенно этого афишировать не хотел, но пришлось. Потому что боцман тоже вскоре пришел и стал на него матом орать, что эта блядь и его обворовала, сперла часы, деньги, и еще много чего. А вскоре и сам мастер с грустью признался, что у него тоже пропали ценные вещи и документы — он никак не мог этот факт утаить, все равно пришлось бы признаться. А все наши духи такую вонь подняли, так возмущались, что я просто диву дался — какие у них высокие моральные принципы. Слишком впечатлительные, наверное, оказались наши чудачки. А я лишний раз порадовался, что ни разу в такие истории не попадал, уж лучше воздерживаться, хотя наш докторишка и стал в последнее время как-то подозрительно активно меня уверять, что длительное воздержание вредно для здоровья — как психического, так и физического. Хотя я уже привык, что когда имеешь дело с людьми, лишенных стойких моральных принципов, то всегда рискуешь вляпаться в неприятную историю.