Стивен Кинг - Смерть Джека Гамильтона Страница 7

Если заключенный не выполнял плана, его на весь следующий день отправляли в будку для охранников, где на полу была постелена тростниковая циновка размером два квадратных фута. Заключенному полагалось снять с себя все, кроме носков, и простоять на этой циновке весь день. Стоило хоть раз сойти с нее, и ты получал плеткой по заднице. Стоило сойти дважды — ты получал уже нешуточную взбучку, когда один из охранников держал тебя, а другой метелил почем зря. Стоило сойти в третий раз — и тебя на неделю отправляли в одиночную камеру. Разрешалось пить воду, сколько хочешь, от пуза, но в том-то и заключалась главная подлость — в туалет водили только один раз в день. А если тебя заставали стоящим на циновке и писающим прямо на нее, ты получал такую взбучку, что небо казалось с овчинку, после чего тебя бросали в яму.

Все это было страшно утомительно и скучно. Скучно в Пендлтоне, скучно в Мичиган-Сити, в тюрьме для взрослых ребят. И заключенные пытались хоть как-то разнообразить свое существование. Кто-то рассказывал разные байки. Кто-то пел. Другие составляли списки женщин, которых собирались трахнуть, выйдя на свободу.

Что касается меня, так я научился ловить арканом мух.

Лучшего места, чем сортир, для ловли мух не сыскать. Я занял боевой пост у двери и принялся делать петли на нитках, которые дала мне Крольчиха. После этого оставалось только ждать. И не шевелиться, чтобы не спугнуть добычу. Всему этому я научился во время долгих стояний на циновке. Такие навыки не забываются.

Ждать пришлось недолго. В начале мая мух появляется предостаточно, причем они еще достаточно сонные, а потому двигаются медленно. И любой, кто думает, что заарканить муху или слепня с помощью лассо невозможно… что ж, считайте, как хотите, можете для разнообразия заарканить комара.

После трех попыток я наконец добыл первую. Это еще цветочки; иногда, стоя на циновке, я проводил полдня, прежде чем удавалось заарканить хотя бы одну. А после этого добыча так и пошла косяком. Крольчиха крикнула из окна:

— Эй, чем это ты там занимаешься, черт бы тебя побрал? Колдуешь, что ли?

Издали это вполне могло показаться колдовством. Можете вообразить, как это выглядело с расстояния, скажем, двадцати ярдов: стоит у сортира мужчина и забрасывает лассо из тоненькой нитки — издали ее даже не видно, — и вместо того чтобы упасть на землю, нитка зависает в воздухе! А все потому, что в петлю попался солидных размеров слепень. Джонни бы наверняка увидел, но в том, что касается остроты зрения, никто не мог тягаться с нашим Джонни, даже Крольчиха.

Я потянул за свободный конец нитки и прилепил ее к дверной ручке сортира с помощью пластыря. Затем начал охотиться за следующей мухой. А потом — еще за одной. Из дома вышла снедаемая любопытством Крольчиха. Я разрешил ей остаться, но только предупредил, чтобы вела себя тихо. И она старалась вести себя тихо, но не очень-то получалось; в результате я сказал, что она распугала мне всю добычу, и велел убираться, откуда пришла.

У сортира я проторчал часа полтора — достаточно долго, чтобы уже не чувствовать запаха. Похолодало, и мухи стали совсем вялыми. В общей сложности удалось поймать пять. По меркам Пендлтона, это считалось бы целым стадом, но лично я считаю такое сравнение неуместным. Ведь там далеко не всякому ловцу мух удавалось занять столь выгодную позицию, возле сортира. Как бы там ни было, но охоту пришлось прекратить, холод разогнал всех мух в округе.

Я медленно прошел через кухню, Док, Волни и Крольчиха хлопали в ладоши и хохотали. Спальня Джека находилась в глубине дома, и там было темно. Именно поэтому я и попросил белые нитки, а не черные. Наверное, в тот момент я походил на человека, несущего связку невидимых воздушных шаров на ниточках. За тем разве что исключением, что мухи громко жужжали. Небось недоумевали и возмущались, бедняжки, что же такое с ними произошло.

— Провалиться мне на этом самом месте! — воскликнул Док Баркер. — Нет, правда, Гомер! Где ты этому научился?

— В исправительной тюрьме Пендлтон, — сказал я.

— И кто тебе показал эту хохму?

— Да никто, — ответил я. — Просто попробовал раз и получилось.

— Но почему нитки у них не спутались? — спросил Волни. Глаза у него были круглыми, как виноградины. И мне почему-то стало страшно приятно.

— Без понятия, — ответил я. — Просто каждая муха летает в своем пространстве, их пути никогда не пересекаются. Загадка природы.

— Гомер! — заорал из соседней комнаты Джонни. — Если твари на поводке, тащи их сюда! Самое время.

Я прошел через кухню, слегка подергивая за ниточки, как бы давая тем самым мухам понять, кто здесь теперь хозяин положения. Крольчиха придержала меня за руку.

— Твой дружок уходит, — сказала она. — И твой другой дружок просто сходит от этого с ума. Потом ему, конечно, станет легче, но теперь он плох, совсем плох. Даже опасен.

Мне и без нее было это известно. Ведь Джонни привык всегда добиваться того, чего ему хотелось по-настоящему. А на этот раз не вышло.

Джек полулежал на подушках, и хоть лицо у него было белым-бело, как бумага, сразу было видно, что он в сознании. Перед смертью с людьми такое случается.

— Гомер! — сказал он и весь так и просветлел. А потом увидел мух и засмеялся. То был какой-то странный, нехороший, визгливый и сиплый смех, который тут же перешел в кашель. И Джек кашлял и смеялся одновременно. Изо рта у него пошла кровь, и несколько капель брызнуло на мои нитки. — Прямо как в Мичиган-Сити! — крикнул он и хлопнул себя по ляжке. По подбородку бежала уже целая струйка крови, стекала на майку. — Как в старые добрые времена! — И он зашелся в приступе кашля.

На Джонни было страшно смотреть. По его глазам я понял: он хотел, чтобы я побыстрее убрался из комнаты, иначе Джек просто задохнется в своем кашле. И в то же время он понимал, что это — ерунда, что Джеку все равно суждено умереть, так пусть лучше он умрет счастливым и смеющимся, глазеющим на стайку пойманных у сортира мух. Чему быть, того не миновать.

— Джек, — сказал я, — ты давай это, потише, что ли…

— Да я теперь в полном порядке, — усмехаясь и сипя, пробормотал он. — А ну, дай-ка их сюда поближе! Подойди, чтоб я мог получше рассмотреть. — Но едва он успел сказать это, как снова захлебнулся в кашле. Согнулся, подтянул к животу колени, и изо рта на простыни хлынул целый поток крови.

Я покосился на Джонни, тот кивнул. И поманил меня к себе. Я медленно направился к нему, сжимая в руке пучок ниток, плавающих в полутьме, точно тонкие белые черточки. Видно, Джек тоже понимал, что настал его последний час.

— Отпусти их, — еле слышно прохрипел он. Я едва разобрал эти два слова. — Помню…

И я повиновался. Разжал пальцы. Секунду-другую нитки оставались слипшимися внизу — видно, оттого, что пальцы у меня вспотели, — затем разлетелись в разные стороны. И тут я вдруг почему-то вспомнил, как Джек стоял на улице после ограбления банка в Мейсон-Сити. Палил из автомата и прикрывал меня, Джонни и Лестера, а мы волокли заложников к машине в надежде удрать вместе с ними. Вокруг Джека так и свистели пули, одна зацепила его, но в тот момент он выглядел так, словно будет жить вечно. Теперь же лежал на окровавленной простыне, подтянув колени к животу.

— Вы только посмотрите на них, — еле слышно прошептал он. Белые нитки так и порхали в воздухе.

— Это еще не все, дружище! — воскликнул Джонни. — Смотри! — Он шагнул к двери, ведущей на кухню, резко развернулся и отвесил поклон. Он улыбался во весь рот, но то была самая грустная улыбка из всех, что мне доводилось видеть. Просто все мы из кожи лезли вон, чтобы напоследок развеселить нашего умирающего товарища.

Чем еще мы могли ему помочь? Больше ничем. — Помнишь, как я ходил на руках в швейной мастерской?

— Еще бы не помнить. Только не забудь вступительную речь! — сказал Джек.

— Леди и джентльмены! — провозгласил Джонни. — А теперь на арене клоун! Поприветствуем Джона Герберта Диллинджера! — Он с особым нажимом произносил «дж», как некогда произносил его старик. Как делал он сам, прежде чем стать знаменитостью. Затем хлопнул в ладоши и встал на руки. Да у самого Бастера Крэбба не вышло бы лучше! Штанины задрались до колен, открыли носки и лодыжки. Из карманов высыпалась мелочь, монеты со звоном разлетелись по полу. И он зашагал на руках по половицам, смешно прихрамывая и громко напевая: — Тра-ля-ля-пам-пам! — Тут из кармана выпали ключи от украденного «форда». Джек хохотал и хрипел, точно у него был грипп, а вся наша честная компания — Док, Баркер, Крольчиха и Волни — столпилась в дверях и тоже ржала, как лошади. Прямо лопались от смеха. Крольчиха громко захлопала в ладоши и закричала: «Браво! Бис! Бис!» Над головой у меня продолжали плавать в воздухе белые ниточки, разлетаясь все дальше и дальше друг от друга. Я тоже смеялся, а потом вдруг увидел, что сейчас может случиться, и перестал.