Роберт Ирвин - Пределы зримого Страница 7

Приходится браться за дело: лепешки уже намазаны маслом, остается добавить сверху мед. Я наклоняю ложку с медом — и ничего не происходит. Лишь спустя несколько томительно-неуютных секунд большая тягучая капля меда вздувается под ложкой и затем лениво устремляется вниз, к лепешке. Ни один человек, читавший Сартра (L’Etre et le Neant), не смог бы без содрогания смотреть на то, как я, не торопя событий, позволяю меду медленно стечь с ложки. Самая бесстыжая приправа к домашним делам — это мед, липкий, золотистый, меняющий форму и состояние мед. Он позволяет себе быть то твердым, то жидким! Мне на руку падает капля. Она приклеивается ко мне, хочет стать частью меня, еще одним слоем кожи — липким и сладким. Мед мягкий, но цепляется намертво — как плесень. Будь моя воля, я бы вымыла мир — весь, начисто, — он у меня был бы похож на пловца, продирающегося сквозь толщу смывающей грязь воды. Я наконец увидела бы небо таким, какое оно есть на самом деле. Но мед, плесень, пыль, домашняя грязь — все это словно обволакивает мои органы чувств какой-то мутной жирной пленкой. Мед, который так неохотно заполнял собой ложку, упав на лепешку, растекается по ее поверхности с мазохистским самолюбованием. Мед ведет себя как собака, которая, поняв в пылу драки неизбежность поражения, заваливается на спину, открывая противнику беззащитные жизненно важные органы. Такая сдача на милость победителя является своеобразным ритуалом временного примирения. У меня вызывает отвращение такая похожая на мед собака, трусостью и унижением зарабатывающая себе право прожить еще день и поучаствовать еще в одной драке. Неожиданно я прихожу к мысли, что не большую симпатию вызывает во мне и вторая, более сильная и смелая собака, ничуть не похожая на мед. Злые собаки, ну, вроде той, которая только что победила в драке и сейчас обнюхивает подставившего ей горло поверженного противника, злые и смелые собаки — какие-нибудь метисы с немалой долей кровей немецких овчарок, — такие собаки действуют мне на нервы. Я уныло возвращаюсь к начатому делу, наблюдая за медленным падением тягучих капель и за своим отражением в золотистой массе: мое лицо сначала бесконечно удлиняется и растягивается, затем резко разрывается и раздваивается, попав в плен к уже лежащей внизу капле. Тут мне на ум приходит, что невозможно прочитать Le Cru et le Cuit Леви-Стросса, не отождествив мед с менструальной кровью и не противопоставив его табаку. Тем не менее этот продукт вполне подходит к утреннему кофе. И, кстати, я что-то не замечала, чтобы курильщики как-то страдали от противоречия между своими сигаретами и лепешками с медом, глумясь над которыми, они тем не менее преспокойно набивают ими брюхо. Итак, собаки разошлись — каждая по своим делам, а я занята тем, что, почти положив голову на стол, наблюдаю за тем, как мед расползается по поверхности лепешек. Вдруг я слышу за спиной какие-то звуки. Оказывается, Стефани и Гризельда уже в кухне, и сколько времени они вот так наблюдают за мной — я понятия не имею.

— Помочь тебе отнести все в гостиную?

Я широко улыбаюсь в ответ:

— Всем полить лепешки медом?

Глядя на их довольные физиономии, я делаю вывод, что Леви-Стросса они не читали. Мы несем в комнату чайные приборы, кофейные приборы, лепешки и домашнее печенье. Пока я была на кухне, успели прийти Пенни и все остальные. Женщины, собравшиеся у меня в гостиной, образуют что-то вроде круга света. Они сидят лицом внутрь этого круга в непорочном единении друг с другом, повернувшись спинами к обступившим их темным силам. Фразы из их разговоров проносятся через гостиную во всех направлениях, словно стрелы на поле боя, где сошлись и смешались в бою несколько армий.

— …как на поле боя…

— …вот мы и передавали эту рюмку для яйца друг другу; делать это нужно как можно быстрее и одновременно называть свое имя и имя того, кто тебе ее передал. Ну и ухохотались же мы, честное слово!

— Какие вкусные лепешки! Ты, наверное, потратила уйму времени, чтобы их испечь.

Разумеется, такой утренний прием — отличный повод продемонстрировать кулинарное мастерство хозяйки, но не говорить же об этом бесконечно. Предполагается, что я вежливо отшучусь, получив комплимент, и постараюсь мягко перевести разговор на любую другую тему: политику, искусство, общественную жизнь — в общем, на все, что угодно. Но я не хочу и не собираюсь уходить от темы приготовления лепешек и времени, проведенного за этим занятием.

— …уже получила черный пояс, и все потому, что перепутала и пошла заниматься тэквондо, думая, что это и есть знаменитое японское искусство составления букетов.

— …Значит, тем самым вы отстаиваете политику удаления матки?

Я не принимаю участия в разговоре. Мое внимание сначала приковывается к катышку на юбке Стефани, а затем полностью поглощается самой юбкой. Сумрачная центральная долина сбегает от пояса к коленям. Складки и гладкие — натянутые на колени — участки представляют собой изрядно пересеченный рельеф, чередующиеся скальные гряды и ущелья которого, в свою очередь, сбегают в большую долину. Высвеченные гребни и покрытые мраком впадины швов торжествуют, одновременно отрицая и прославляя природу ткани, их составляющей.

— Купила в универмаге «Монсун».

Стефани нервно смеется. Она заметила, как я смотрю на ее юбку.

Я молчу. Мне не хватает словарного запаса, не хватает системы символов и знаков, при помощи которых я смогла бы описать то, что вижу. Структура складок ткани, спадающей с колен Стефани, становится более свободной и менее напряженной, но от этого — не менее сложной в своих бесчисленных комбинациях. Вот она — Великая Тайна, ибо сквозь череду складок юбки Стефани я словно вижу Отпечатки Пальцев Всемогущего, оставшиеся на ее бедрах. Его Отметина — таинственный Знак Вещей — перетекает по неровностям ткани. Божественно Непознаваемый и Неописуемый, чей Знак вливает водопад и водоворот складок юбки в какой — нибудь желудь, из которого произрастает не дуб, но источенная ветрами скала, превращающаяся в золу погасшего очага. Я готова заплакать в своем экстазе. Огонь! Радость! Посмотрите на эти складки! Не шевели ногами, Стефани! Молчи!

— На распродаже. Большую часть интересных вещей уже раскупили, но вот эту юбочку я себе урвала.

Короткая пауза. Я судорожно гадаю, не пленили ли ее, в свою очередь, складки моей юбки? Но нет, мое чутье, мое ощущение реальности уверенно заявляет, что этого не произошло. Комочки пыли могут тысячами пробираться по ковру к ее ногам (что они и делают), а она их даже не заметит. Я смотрю на них и понимаю, что Стефани не может, да и не хочет видеть их. Я не такая, как Стефани, но, по ее собственному признанию, я отлично знаю, какая она. Она села чуть по-другому, и складки на ее юбке немедленно сложились в столь же случайный, хаотичный и в то же время — восхитительно гармоничный узор. Я поражена тем, как новые овраги и расщелины подходят к мощному геологическому образованию — центральному ущелью между ее ногами. Стефани смотрит на меня весьма озадаченно. И ей нет дела до складок.

Может быть, она гадает, не лесбиянка ли я: а иначе зачем мне так глазеть на нее.

— …нет, Розмари, я все-таки не понимаю, как у тебя это получается. Мне и письмо-то написать сил не хватает, а тут… Скажи хоть, ты не про себя пишешь? Э-э, только не говори, что герои твоей книги будут списаны с нас!

— …ну, он и говорит, что речь идет о том, какова роль Христианского благотворительного общества в Южном Лондоне, а я ему говорю: речь идет о том, что он вваливается ко мне домой и ведет себя как цирковая лошадь…

— …а тебя никто и не осуждает. Это — ну что-то вроде… посвящения в рыцари…

— …Жаль, что у меня ничего не получается: ни роман написать, ни лепешки испечь — такие, как у Марсии. Хоть бы на дельтаплане полетать или что-то в этом роде…

А может быть — она сама лесбиянка?.. С чего бы ей так забавно подмигивать мне? Или же — если она так же быстро соображает, как и я, — она могла догадаться, видя мое поведение, что я именно сейчас разрываюсь между двумя предположениями — лесбиянка она или нет, и, поняв это, она просто решила подыграть мне… нет, если бы она была способна к таким сложным логическим построениям, она бы догадалась, что на самом деле я и не думаю, что она может быть лесбиянкой, — так что вся эта витиеватая цепочка размышлений перечеркивает себя в один момент, словно ее и не было. К сожалению, вместе с нею утрачивается и единственный в своем роде, существовавший только в этот миг узор складок на ее юбке.

— …на этой теме она с ним и подружилась: будут ли люди слушать проповеди женщин-священников, и как их, кстати, называть. Что скажете насчет викаретки?..

— …что я могу сосчитать все волоски у него на груди. Так и сказала, а ему, бедняге, пришлось смеяться над этой шуткой.

— …тоже обязательно должна сходить. Мы с Марсией уже идем. Да, в галерее Хэйворда.