Мелани Бенджамин - Я была Алисой Страница 7

Правда, один раз он заставил меня встрепенуться, неожиданно пронзительно посмотрев на меня, словно испугался, будто я могу исчезнуть, и хотел хорошенько запомнить. Когда я почувствовала, что краснею, удивляясь неизвестным мне ощущениям, он прикрыл глаза, и мое напряжение прошло. Мистер Доджсон с улыбкой прижал палец к губам, и я сообразила, что он имеет в виду наш секрет. Все внутри меня возликовало от счастья, и я громко хихикнула.

Но тут же остановилась: лицо Ины исказилось, ее маленький ротик неодобрительно сложился в жесткую линию. Глаза уставились в точку и застыли, напомнив мне линзу камеры фотоаппарата мистера Доджсона, немигающую и бесчувственную.

Эти глаза запоминали, регистрировали все, в том числе и секреты, и симпатию, рождавшуюся в сердцах, которую мало кто замечает, даже их обладатели.

Глава 2

Я все ждала и ждала того самого подходящего дня. Я боялась, что не узнаю, когда он придет, а потому постоянно пребывала в состоянии тревоги, ни на миг не теряла бдительности и больше обычного изводила Прикс.

— Алиса, и пяти минут не можешь посидеть спокойно. Вот возьму и привяжу тебя к стулу… кухонной веревкой! — Прикс обвела взглядом классную комнату в поисках веревки, но, разумеется, ее окружали лишь книги, грифельные доски, бумаги, громадный глобус на полке, а также чучело совы, маячившее в дальнем темном углу под скатом крыши. На ее собственном столе с аккуратными стопками промокательной бумаги самой разной фактуры, ее любимым пером, лежавшим возле чернильницы, пачкой линованной бумаги, исписанной ее аккуратным скучным почерком, взгляд Прикс не задержался.

— Не привяжете, — покачала головой я. Как может человек, обучающий меня всему, что требуется, чтобы стать образованной леди, порой быть таким бестолковым? — Вам придется пойти на кухню, чтобы попросить у кухарки веревку, а я тем временем сбегу. Это вовсе не трудно: можно вылезти в окно и спуститься по водосточной трубе.

— К физической силе я прибегать не стану, как бы мне этого ни хотелось. — Прикс со вздохом повернулась к доске. — Но все-таки постарайся брать пример с Ины. Она прекрасно себя ведет.

Ина самодовольно улыбнулась и изящным жестом накрыла рукой с подрагивающими пальчиками другую, лежащую на столе ладонью вниз.

Вот уж никогда и ни за что я не стала бы вести себя так тошнотворно фальшиво. Однако я постаралась сидеть тише, поскольку действительно не хотела досаждать Прикс. Последнее время она неважно себя чувствовала — была бледна (насколько может быть бледным очень смуглолицый человек), волосы ее потускнели, и даже свои бородавки Прикс перестала мазать кремами.

Казалось странным и поведение Ины с ее шумными вздохами и расслабленными позами. Она также вздрагивала при каждом стуке в дверь.

И, хотя я не считала себя большим знатоком женских душ, мне не составило труда понять причину этих странностей. Их виновником был мистер Доджсон. Он стал заходить к нам гораздо реже. И, как ни удивительно, я, кажется, знала почему.

Подсказку мне дал мистер Рескин.

Папа говорил, что мистер Рескин — гений. Он мало о ком так отзывался, хотя о нем самом подобное говорили нередко. Со своим другом мистером Скоттом папа уже давно писал книгу, одну и ту же книгу без конца и без начала, как истории мистера Доджсона. С помощью этой книги можно было переводить слова с одного языка на другой, а именно с греческого на английский. И называлась эта книга «словарь». Хотя я и считала их предприятие скучным и довольно бесполезным (лично я никогда не задумывалась о том, как по-гречески, скажем, «бегемот»), другие думали иначе. Так вот, папа и мистер Скотт часто обсуждали мистера Рескина, и папа — всегда понижая при этом голос — называл его гением.

Зная, что папа такими словами попусту разбрасываться не станет, я, не долго думая, решила, что если, по его мнению, мистер Рескин гений, значит, так оно и есть.

Вот только скучный он был, этот мистер Рескин. Он не принадлежал Оксфорду — только наезжал сюда из Лондона каждые несколько недель читать лекции и давать уроки искусства. Когда он появлялся, мама непременно приглашала его в дом позаниматься с нами, девочками. И хотя рисовать я любила, когда рядом находился мистер Рескин, мне это занятие почему-то не доставляло удовольствия.

Не то чтобы мне казалось, будто он меня недолюбливает. Я точно знала, что нравилась ему. Однако как-то по-другому, чем мистеру Доджсону. Но в чем разница, я определить не могла. Мистер Рескин восхищался мной. Он часто подолгу смотрел на меня, склонив ко мне свой длинный орлиный нос, и как только ему представлялась такая возможность, гладил меня или прикасался к моему платью. И все же в отличие от мистера Доджсона его, кажется, никогда не интересовало то, что я говорила.

Вот он никогда бы не позволил мне скатиться с горы. И о чем я думаю, мистер Рескин меня никогда не расспрашивал, как видно, полагая, что я вообще ни о чем не думаю. Всякий раз, как я подавала голос во время занятий, он откладывал в сторону карандаш или мел и со вздохом бормотал: «Служить у Медичи было бы проще».

Он любил поговорить, но только не с нами, девочками. Его самым большим другом была мама — по крайней мере когда она находилась рядом, поскольку я подозревала, что, когда ее вместе с ним нет, он не так верен их дружбе: очень уж мистер Рескин любил посудачить о других, об обитателях Оксфорда — кто с кем в ссоре, кто писал любовные письма юной дочери хозяина лавки, который из сыновей священника, по слухам, просадил все свое содержание на вино и женщин…

Кто из преподавателей математики ухаживает за гувернанткой дочерей декана?

— Так говорят, дорогая моя, — посмеивался он, беседуя в один из дней с мамой за чаем в гостиной.

Я в это время спускалась в кухню посмотреть, не осталось ли у кухарки чего-нибудь со стола для моего котенка Дины. Мы с Эдит нарядили ее к чайной вечеринке, но Дине, судя по всему, это не очень-то нравилось. Наверное, оттого, решили мы, что котята не слишком любят печенье. Поэтому я отправилась на кухню раздобыть ей какую-нибудь другую еду, лучше всего рыбные остатки.

— Ну, это, конечно, нонсенс, — фыркнула мама. Послышался звон фарфора — должно быть, она от досады стукнула чашкой о блюдце.

Остановившись за дверью, я поднялась на цыпочки и, сделав несколько шагов назад, прижалась к стене — очень осторожно, так, чтобы мои юбки не выдали меня своим шорохом. Когда на тебе такая пропасть одежды, подслушивать чрезвычайно трудно. Но я не сдавалась.

— Почему же нонсенс? Со стороны это кажется абсолютно логичным. Ведь он и впрямь много времени проводит с ней, — высоким тонким голосом проговорил мистер Рескин. Его голос всегда казался мне странным, если учесть, какие необычно густые у него на голове и на щеках росли волосы, а брови так кустились, что напоминали гусениц.

— Он проводит время с детьми. Он ходит к ним. А то, что мисс Прикетт сопровождает их во время прогулок, совершенно естественно. Иначе я бы и не позволила.

— Бытует мнение, что он проводит время с мисс Прикетт, а с детьми общается постольку-поскольку.

— Нонсенс! Еще чаю?

— Да, пожалуйста.

Последовало молчание, и мои мысли на это время вернулись в детскую. Интересно, удалось ли Эдит удержать Дину в платье? Я надеялась, котенок не разорвал его своими когтями. Ведь я позаимствовала платье у одной из кукол Ины.

— Он довольно надоедлив, — возобновила разговор мама. — Этот человек. Доджсон.

— Бесспорно. Все так говорят.

— Постоянно их фотографирует… я о девочках. Водит их на прогулки, пикники, катает на лодке… будто у него других друзей нет. Кстати, у него есть друзья?

— Вот уж не знаю, — фыркнул мистер Рескин.

— Да что о нем вообще известно? Только то, что он сын священника. Никаких сведений о достойных родственниках. Я ему не отказываю, потому что девочки еще очень малы, и его общество им, видимо, нравится. И потом, мисс Прикетт, без сомнения, так легче: иначе гувернантка и девочки надоедят друг другу. Однако его фотографии, должна признать, очаровательны. Девочкам так нравится ему позировать. Только в этом случае Алиса может сидеть спокойно.

Услышав собственное имя, я почувствовала, как мои уши начинают гореть. Я чуть не засмеялась, но вовремя зажала рот рукой.

— Я едва знаком с этим человеком, — сказал мистер Рескин, как-то поскучнев. — Вряд ли, когда девочки подрастут, у вас будет полон дом преподавателей математики.

Мама рассмеялась.

— Конечно, нет! Мои дочери не выйдут замуж за преподавателей колледжа. У меня более высокие притязания!

— Ну, разумеется. Будь это иначе, вы бы меня разочаровали: ведь они у вас настоящие жемчужины. А потому на аукционе должны быть отданы только тем, кто предложит наивысшую цену.

Я была сбита с толку: ведь на аукционах раньше продавали только рабов, но это давно объявлено противозаконным. Так нам объяснила Прикс на уроке истории.