Алан Силлитоу - Начало пути Страница 7

Что-то такое иногда проскальзывало в ее лице, и уж если она что задумает, непременно так и получалось, да еще она вечно приставала с поучениями и вечно была права — из-за всего этого мне казалось, она куда старше меня, старше, чем сама говорит, и меня все это прямо в ужас приводило, иной раз на ночь глядя бросало в холодный пот. На самом деле мне это только мерещилось, но мысль эта засела во мне накрепко, и часто казалось — люди смотрят на нас и думают: чего ради такой молодой, а гуляет с эдакой теткой. Но заниматься с ней любовью было просто замечательно, и, надеюсь, она тоже так считала, и скоро мы и вправду почувствовали, что все эти рощи и поля, которые мы знали теперь назубок, — наши и мы здесь хозяева. Я был как в раю, и блаженству моему мешали только ее приставанья, чтобы я продвигался по службе. Уж не знаю, откуда она этого набралась, во всяком случае не от своих родителей: оказалось, ее мать — член коммунистической партии, а отец — шофер грузовика, и его вообще ничто на свете не интересует, лишь бы получать свои двадцать фунтов в неделю, а там хоть трава не расти. Но приставучее настроение находило на Клодин нечасто, и, пока я был начеку, я вполне мог с ним управиться.

Но потом она принялась наседать на меня, что пора откладывать деньги, и это уж совсем встало мне поперек горла. Тут я испугался всерьез — не потому, что был неспособен на это, а потому, что понимал, к чему она клонит. По правде сказать, я откладывал деньги уже четыре года — с тех самых пор, как начал работать, только она про это не знала, сказать ей было все равно что сунуть голову в петлю. Я по природе человек бережливый. Откладывал я очень аккуратно и втайне от всех: стоит проболтаться матери и она нет-нет да и попросит взаймы. А разве станешь напоминать матери о долге? Разве возьмешь у нее деньги, если она и вздумает возвращать? Вот я и помалкивал. Денег накопилось не так уж много, чуть побольше сотни фунтов, но я дрожал над ними, как последний скупердяй, хотя и не знал еще, на что их пущу. И вот когда Клодин попросила — начни мол откладывать деньги, я испугался: а вдруг, захочу похвастать или доставить ей удовольствие и проболтаюсь.

Только однажды я коснулся своих сбережений: за двенадцать фунтов купил шикарный большой запирающийся портфель из свиной кожи и каждое утро ходил с ним на службу. В нем всегда лежала какая-нибудь хорошая книга, взятая задаром в библиотеке, и поглубже припрятанный номер «Таймса». Почитывал я и книги по архитектуре и землемерной съемке — не то чтобы надеялся чему-то научиться и сдать экзамены, просто надо же представлять, о чем все вокруг рассуждают. Поначалу казалось, я брожу в потемках, что ни услышу — ничего не понимаю. Я всегда до смерти боялся темноты, но на этот раз был уверен, что сумею из нее выбраться. Я стал щеголять своими познаниями в разговоре, показывать, что уж не вовсе невежда, и сам мистер Уикли сказал — от меня, пожалуй, будет куда больше пользы, если я научусь водить машину и получу права. И вот некоторое время я каждое утро, в рабочие часы и за счет фирмы, брал уроки. Инструктор спросил, есть ли у меня какой-нибудь опыт по этой части, но я, понятно, не стал рассказывать, как шести лет от роду отпустил тормоза в чужом автофургончике и он покатился и врезался в живую изгородь.

Да, одно время я и впрямь бродил в потемках, но, уж конечно, не в такой кромешной тьме, как некий Уэйнфлит — он хотел купить дом и потому каждый день наведывался в нашу контору. Его знали, должно быть, во всех городских конторах по продаже недвижимости, и, как мне говорили, к Питчу и Блендеру он приходил уже по крайней мере полгода, по нескольку раз в неделю и всегда ровно в одиннадцать утра. Его хотели внести в список клиентов, с которыми сносятся по почте, но он предпочитал являться к нам самолично: вдруг что-нибудь подвернется, так он сразу поедет и посмотрит. Пока он получит извещение, пройдут сутки, вдруг кто-нибудь его опередит; сидя за завтраком, он будет изучать описание дома, а кто-нибудь тем временем уже внесет задаток, — кажется, только эта боязнь и не давала ему спокойно спать по ночам.

Ему было за сорок, ходил он всегда в одном и том же темно-сером в крапинку костюме, в плаще военного покроя и темно-зеленой шляпе. Чисто выбрит, на щеках сеть багровых жилок, ни дать ни взять — топографическая карта, а взгляд карих глаз, когда Уэйнфлит к нам входил, становился тревожным, словно он думал, что кто-то его опередил и уже умчался осматривать тот самый дом, о котором он мечтал всю жизнь.

— Доброе утро, — начинал Уэйнфлит нарочито бодрым тоном. — Я зашел спросить, не продается ли где-нибудь в окрестностях дом — восемь комнат, в пределах четырех тысяч фунтов. Если что-нибудь выдающееся, можно и чуть подороже.

Он всякий раз разыгрывал это, словно пришел к нам впервые и, пока я листал наши книги, он развлекал меня вежливым трепом, дескать, не худо бы запретить забастовки и какая нынче скверная погода. Иногда он просил показать ему дом, который его заинтересовал, но возвращался всегда угнетенный и объяснял: тут, мол, следы мокрой гнили, там — сухой гнили, или сырости, или древоточца, а то и все вместе. Или ему казалось: там слишком шумно, недостаточно уединенно, слишком мал сад — не сад, а какой-то деревенский двор, а то участок уж слишком в низине и весной, в половодье, его может затопить. Или же слишком близко аэродром, или там слышны паровозные гудки, которых никто, кроме Уэйнфлита не слышал, или он вообразит, будто из-за каменноугольных копей, расположенных в восьми милях от дома, может неожиданно осесть земля — вдруг однажды утром его постель уйдет глубоко под землю и он проснется, а над ним стоят ухмыляющиеся углекопы с кирками и фонарями. Если же никаких таких опасностей не обнаруживалось, он сожалел, что в доме нет парового отопления или, поразмыслив, решал, что ему все-таки понадобится еще одна комната, или по зрелом размышлении находил, что цена, пожалуй, слишком высока.

Несмотря на все это, когда он бодро входил в контору, можно было подумать — вот решительный человек, уж наверно он никогда в жизни не колебался и по сей день в своем деле не знает сомнений. Все покорно его терпели. Однажды сам мистер Уикли повез его смотреть очень подходящий дом, который никому еще не показывали, Уэйнфлит далее предложил свою цену, и владелец дома согласился. Дело было уже на мази, по просьбе Уэйнфлита дом осмотрел инспектор, но в последнюю минуту мужество изменило нашему покупателю и он попятился, сказал, будто инспектор предупредил его, что если посильней хлопнуть дверью, дом обрушится.

— Так что мы не очень обращаем на него внимание, — сказал мне мистер Уикли. — Вы постепенно привыкнете к подобным людям. Намерения у них серьезные, но они никак не могут решиться. Они даже не хотят, чтобы вы решали за них. Как-то много лет назад одного такого клиента отвезли из этой конторы прямиком в сумасшедший дом. Он искал подходящее жилище несколько месяцев и уж до того себя взвинтил, что под конец не выдержал и взорвался: кинулся на нас с кулаками и, покуда его не увезли, буквально разнес всю контору. Вы не думайте, таких не много, но иногда появляются и уж выматывают из нас всю душу. Чуть ли не хуже всех супружеские пары, не молодожены только-только из-под венца, а такие, что прожили вместе лет шесть-семь, — они ищут дом в надежде сохранить семью. Агенты по продаже недвижимости трудятся до седьмого пота. К счастью, в большинстве люди способны сами принимать решения, хотя бы и неверные. Но, я надеюсь, рано или поздно мы так или иначе отделаемся от Уэйнфлита.

Уэйнфлит вновь появился через две недели, когда мистер Уикли уже поостыл, и опять принялся за свое. Однажды утром он столкнулся в дверях с другим нашим клиентом, помоложе; тот держал в руках листок с описанием дома и бросил нам через плечо:

— Ладно. Я сейчас съезжу туда и погляжу. Вроде как раз то, что надо.

Уэйнфлит остановился как вкопанный и аж побледнел, словно только что упустил счастье всей своей жизни.

— Это что за дом? — заикаясь, спросил он. — Что-нибудь новое? Я рассмеялся:

— Всего-навсего домик с верандой близ Фарнсфилда. Вам это не подойдет, мистер Уэйнфлит.

На самом же деле это было как раз то, что он искал.

— Вы лжете! — воскликнул он.

Я отскочил — казалось, он сейчас мне влепит.

— Еще шаг — и я вам врежу.

Он опомнился.

— Извините. Беру свои слова обратно.

В комнате никого больше не было, и у меня вдруг мелькнула одна еще смутная мыслишка.

— Послушайте, — сказал я вполголоса, нагнувшись к нему, — я устрою вам этот дом, если хотите. Но он стоит четыре тысячи триста и ни на грош меньше.

Я подумал: надо, чтоб в этих его поисках очага и крова кто-то ему услужил сверх положенного, тогда он поверит, что не только этот дом самый лучший, но раз человек, делающий ему одолжение (то есть я), знает, что именно подходит и подобает такому клиенту, как он, значит, и в мире тоже все идет как положено.