Ирина Богатырева - Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант. Страница 7

– И что, помогает?

Гран – учитель, он готов учить птиц в зарослях, солнечные лучи, воды речки. Может быть, поэтому он на дороге: дорога любит тех, кто знает, что несет с собой. А что несешь ты, приятель, кроме светлого своего, вечного одиночества?

– Что значит – помогает? Ты передаешь им свою команду. Для них эта команда звучит как: “Стоп”.

Я учусь у него. Впитываю каждое слово и жест. Через сутки у меня его походка, через трое – его манера ухмыляться и одобрительно молчать тогда, когда на Якиманке сказали бы: “Круто! Клево!” – звенящим от восторга голосом. Чему он меня научит – видит бог и все добрые его посланники, но вокруг Грана – сила, и она захватила меня с самого первого мига. И если кто-то может подумать, что он вдруг остановится и пустит корни, то я первая не захочу такого Грана знать.

– И ты видишь их глаза с такого расстояния и скорости?

– Это не имеет значения.

Если мы останавливаемся поблизости от придорожной кафешки, Гран отправляет меня туда с котелком, в котором шуршит сухая гречка, и я возвращаюсь с кашей, чаем и двумя булочками, оставив после себя только хорошее настроение. Кто бы мне сказал раньше, что я умею так?

– Да нет, я понимаю, но пока не похоже, чтобы это каждый раз срабатывало.

– Не смотри на явления, смотри на суть. Все, что с нами происходит,

– знаки. Если эта машина нам не остановилась, это что-то значит.

– Значит, будет следующая, которая остановится?

– И это тоже. А кто будет в машине? Смотри на людей и учись – это тоже знаки, обучающие программы. Почему именно этих людей, а не других, послала тебе дорога? Чему внутри тебя соответствует этот человек? Учись это видеть.

Я училась и видела. Радовалась, что именно такого человека послала мне дорога, и варила на привалах еду. Задавала вопросы, и Гран всегда обстоятельно на них отвечал.

Только на один вопрос не отвечал Гран: куда и зачем мы идем? И почему-то от этого росло и зрело во мне чувство, что иду я не просто так, что у него давно уже есть на все планы.

Ты поднимаешь руку и щуришь глаза. И если бы, если бы, если бы только мне знать, что видишь ты в этот миг, приятель, когда глядишь на дорогу и ловишь блики лобового стекла!

То ехали, то стояли. Сначала больше стояли. Москва держала и не хотела отпускать. Мы зевали, обернувшись к потоку, глядя в сторону столицы, а путь наш лежал за спиной и не спешил принимать нас. Мы были как камни в тугой рогатке, и кто-то никак не мог оттянуть резинку, чтобы выстрелить нами на Восток.

Мы еще не знали друг друга. Изучали и приглядывались, что ожидать нам друг от друга и что мы друг для друга значим, а также каков у каждого из нас талант, особый талант к общению с дорогой.

Вечером прошли Шацк. Последние, кто остановился, были греки в черном старом “Ауди” с иностранными номерами. Они с трудом объяснили нам, что им нужны русские деньги, и предложили купить золотое кольцо. Мы с трудом объяснили им, что денег у нас нет, а кольцо нам не нужно.

Греки уехали расстроенные, мы остались удивленные: неужели по нам совсем неясно, зачем мы на дороге?

– Ну что, для первого дня неплохо, – сказал Гран, уже оглядывая окрестности и прикидывая, где будем ночевать. – Москва – большой магнит, от такого не сразу оторвешься.

Весь день тихое раздражение копилось во мне. Гран не был тому причиной, ибо я продолжала верить своей судьбе, столкнувшей меня с ним. Но ситуация, когда мы, неподъемные, угловатые, никак не можем сдвинуться с места, – эта ситуация делала меня колючей и злобной.

– Все дело в нашем НАМЕРЕНИИ, – говорил Гран. Он произносил это слово так, будто оно принадлежало другому языку. Он говорил это весь день. А еще смотрел на меня и оценивал, слишком явно оценивал, а я всеми силами стремилась показать, что тоже не новичок на дороге и знаю, как это делается.

Я тянула руку и тянулась сама к каждой машине, но выглядела, как пугало, отчего-то воткнутое в обочину.

Дошло до того, что Гран поинтересовался, как я отнесусь к тому, чтоб нам разделиться в случае необходимости.

– Резко отрицательно! – буркнула я и с тоской вспомнила о Сорокине, с которым мы уже разделились: он бы мне такого не предложил. Но, с другой стороны, с ним я сама не пошла. Гран только пожал плечами.

Очень сильно хотелось что-то предпринять, и самое неожиданное, что я смогла сделать с досады, – это забраться на черно-белый полосатый бортик, отделяющий трассу от крутого кювета, и пройтись по нему, размахивая руками и плохо балансируя. Гран смотрел снисходительно.

Даже будто кивнул. Я спрыгнула и обернулась к трассе.

Она была пуста. Закат горел такой спокойный и классически алый, что хотелось думать только о вечности, а о машинах и трассе забыть.

– “Газель”! – вместе вскинули руки. Через минуту в машине.

– Вам куда, ребята? – обычный вопрос.

– Как можно дальше, – обычный ответ.

– Садитесь, мне в Тольятти. Только я гнать буду, в шесть там быть чтоб, а то дамбу закроют, тогда до вторника на этой стороне и пинать.

Так нами выстрелили – и мы полетели.

Мы летели всю ночь, и у драйвера нашего была только одна кассета, зацикленная на реверс. Музыка в машинах – это особая статья, по ней можно сразу определить, что за человек тот, кто тебя подобрал.

Обычно наслушаешься блатняка и попсы, но этот драйвер был молодым и серьезным, очень сосредоточенным человеком, музыка у него была электронная, жесткая. Белый туман клочьями вырывался из-под фар.

После полуночи водитель подсунул нам пару подушек, и Гран тут же благодарно уснул. Я смотрела на него с ужасом: он будто не читал

Откровения Кротова, всеобщее пособие по автостопу, где четко сказано:

“В машине спать КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО”.

Я решила быть стойкой. Драйвер косился на меня и спрашивал, чего не сплю. Я стеклянными глазами пялилась в темноту, кивала и улыбалась, все, типа, нормально, а сама понимала: Кротова он тоже не читал.

С рассветом, когда все было белесо и сыро, вокруг встала громада дамбы Куйбышевской ГЭС имени Ленина – и мощь ее была сравнима с мощью пирамид, зиккуратов и других построек ушедших в забвение цивилизаций. Отдавая дань уважения монументальной эпохе, мы снизили скорость, проехали над Волгой, а после рванули опять. Скоро остановились на повороте, мы соскочили, а добрая наша “Газель” уехала в город.

Было влажно и бело, просыпались ночевавшие у кафе дальники, разъезжались на гигантских своих машинах, а у дороги кружилась стая черных блестящих грачей. Они садились на асфальт, но не улетали: у стоянки лежал грач, и другие, подлетая, пытались заставить его лететь со всеми. Тот дергался, но не мог. Фуры проезжали рядом, так близко, что он клювом мог бы задеть великаньи их колеса, – и даже страха не светилось уже в глазах оглушенной птицы. Мы стояли и смотрели на это: я – с ужасом, не смея приблизиться, Гран – хмуро.

Все дальники разъехались, не взяв нас с собой и не тронув птицу, и тогда Гран сказал:

А ведь это знак. Что он значит? – Взял фанерку и стал отодвигать грача к обочине. Тот раскрыл клюв, перебирал лапами, опирался на крылья, но взлететь не мог. Черные его родственники с граем кружились – и в каждом из них мне мерещилась тень моей Кары.

Когда мы отошли, птицы снова стали слетаться к больному, заставляя его взлететь.

– Странный знак, – повторил Гран.

Сонная семья на шестерке подкинула нас до Самары. Там мы купили простокваши и спустились на пляж, к Волге. Солнце уже разогнало туман, но людей на пляже не было. Я вошла в воду, и река приняла меня, вспомнив.

– Сестра моя, здравствуй…

Потом легла на песок и уснула. Солнце шло выше, солнце шло жарче, а я спала, слушая воду, город над пляжем, моторки, отфыркивающегося после купания Грана. Вышел, лег рядом. Тоже уснул.

Гран – вольный странник. Вольный и странный. Я совсем не знаю его.

Расскажи мне, сестра, что за человек тот, с кем свела меня дорога?

– Гран, скажи, куда мы идем?

– Туда, где Солнце встает.

Трасса несла, подхватив нас, ровно и быстро. В Самаре под солнцем на пляже я проснулась в ужасе: казалось, что мы уже опоздали. Но Гран сказал, что никогда нельзя опоздать на свою машину – ту единственную машину, которая тебе суждена. Эта мудрость поразила меня своей простотой, я приняла ее, и скоро нам встретилась “Газель”, груженная черешнею.

Ее вел армянин. Он ехал в Октябрьск. Октябрьск – это под Уфой.

Всю дорогу Гран болтал с ним о ценах на овощи и фрукты, как правильно закупать и вовремя продавать. Громко играла музыка, я почти их не слышала, ела черешню и бросала косточки в окно.

Он высадил нас, мы не успели взглянуть на трассу, как остановилась девятка, которая повезла до Уфы. Ее вел пацан, смеялся шуткам по радио и говорил с Граном о ценах на бензин. За окном неслась зеленая, ярко-зеленая и просторная, чистая и приветливая Башкирия, на горизонте, на холмах ее рисовались идиллические силуэты пасущихся лошадей и нефтяных мини-насосов, похожих на колодезных журавлей. Мне казалось, что я где-то близко к сказке.