Анна Майклз - Пути памяти Страница 7

Один в пространстве, я представлял себе полярное сияние в Антарктиде, пересечение линий небесной каллиграфии, нашу маленькую часть небес как освещенный фрагмент рукописи. Растянувшись на ватном матрасе, я думал об Уилсоне, лежавшем в беспредельной ледяной пустыне во тьме полярной зимы и певшем песни императорским пингвинам. Глядя на звезды, я видел огромные айсберги, покачивающиеся на поверхности моря, раскрывающие и закрывающие проливы, когда ветер пригоняет эти ледяные глыбы через расстояния в сотни миль; один из уроков Атоса был посвящен «косвенным причинам». Я видел залитые бледно-золотым лунным сиянием ледяные просторы. Думал о Скотте и его замерзших спутниках, голодавших в палатке и знавших, что всего в одиннадцати милях их ждет недостижимое изобилие пищи. Представлял себе их последние часы в тесном пространстве, ограниченном брезентом палатки.

Немцы грабили урожаи фруктовых садов. Оливковое масло стало такой же редкостью, как в зоне вечной мерзлоты. Даже на цветущем острове Закинтос нам не хватало цитрусовых. Атос аккуратно разрезал лимон пополам, мы высасывали его кислоту до самой кожуры, потом съедали ее и вдыхали лимонный аромат рук. С самого раннего детства распределение и ограничения мне были знакомы гораздо лучше, чем Атосу. Со временем десны мои стали кровоточить, зубы расшатались. Атос видел, что со мной происходит, и озабоченно сжимал руки. Он смачивал мне хлеб в молоке или воде, пока он не превращался в кашеобразную губку. Время шло, что-нибудь купить становилось все труднее и труднее. Мы выращивали что могли, Атос подкреплял наш скудный рацион съедобными дарами моря и суши, но нам не могло этого хватить.

Мы выживали за счет случайных находок приморской чины и вики, бобов гиацинтов и настурции. Готовя еду, Атос рассказывал мне, как охотился за растениями. Он собирал каперсы, растущие в известняковых расщелинах, и солил их; нас очень вдохновляло стойкое упрямство растения, которое цеплялось за горную породу и явно предпочитало вулканические почвы. Рецепты многих блюд Атос находил у Теофраста и Диоскорида; «Естественная история» Плиния[31] тоже использовалась как поваренная книга. Он выкапывал из земли желтые асфодели, и мы ели «жареные клубни по рецепту Плиния». Атос вываривал стебли, семена и корни асфоделей, чтобы избавиться от горечи, смешивал получившееся варево с картошкой и делал из этого хлеб. Мы готовили даже цветочный ликер, а после обеда чинили добытым из корней клеем обувь или укрепляли им книжные переплеты. Атос сосредоточенно изучал «Театр растений» Паркинсона[32] – полезную книгу, в которой говорится не только о том, что приготовить на ужин, но и о том, как обработать рану, если получил ее на кухне. А когда какое-то блюдо выходило из рук вон плохо, Паркинсон давал лучший рецепт, как его высушить и сделать из него аппетитный муляж. Атос любил книгу Паркинсона за то, что впервые она была издана в 1640 году, в тот самый год, говорил он, когда «в Вене открылось первое кафе». Разливая по тарелкам подозрительно выглядевшую похлебку зеленого цвета, Атос не отказывал себе в удовольствии рифмовать длинные латинские названия. Когда я подносил ложку этого странного варева к губам, он лукаво замечал, что «в этом супе есть каперсы, которые не надо путать с чрезвычайно ядовитым "каперсным молочаем"». И смотрел на меня, желая понять, какой эффект возымели его слова. Пока ложка парила у моих губ, он как бы ненароком с отсутствующим видом замечал: «Бывали, правда, досадные ошибки…»

Итальянские солдаты, патрулировавшие Закинтос, не ссорились с евреями местного гетто. У них не было никаких оснований притеснять существовавшую более трехсот лет общину, в которой мирно уживались евреи из Константинополя, Измира, с Крита, Корфу и из Италии. Макаронники – по крайней мере на Закинтосе – казалось, и слыхом не слыхивали о немецких установках; они без дела слонялись по полуденной жаре и пели свои песни, пока закат не начинал золотить барашки волн. Но когда Италия признала свое поражение, жизнь на острове круто изменилась.

Ночь 5 июня 1944 года. В шелестящей тьме полей поздно в ночи тихо звучат голоса: жена прильнула к уже почти уснувшему мужу и говорит, что к Рождеству у них родится еще один ребенок; мать зовет через море сына; в кафе городка Закинтос раздаются пьяные клятвы и угрозы немецких солдат.

В еврейском гетто, в подполе под кухней, зарывают в землю молитвенник с вставками обложки и пряжками испанского серебра, талес,[33] подсвечники. Закапывают письма к далеким детям, фотографии. Мужчины и женщины, зарывающие свои ценности в землю, никогда раньше не делали этого, но руки их действуют сноровисто и привычно, ими движет инстинкт, выработанный веками, ритуал знаком им, как традиции субботы. Даже ребенок, бегущий предать земле любимую игрушку – лошадку на маленьких деревянных колесиках, – действует со знанием дела, закапывая ее в землю в подполе под кухней. По всей Европе остались такие захороненные сокровища – обрезки кружев, миски, дневники жизни в гетто, которые никто никогда не найдет.

Зарыв книги и блюда, серебряную утварь и фотографии в землю, евреи из гетто Закинтоса исчезли.

Они тайком ушли в горы и затаились там, подобно кораллам, – половина осталась плотью, другая стала камнем. Они выжидают в пещерах, в сараях и загонах для скота на фермах друзей-христиан. В тесноте и скученности этих укрытий родители рассказывают детям что могут, пакуя в памяти семейные предания, имена родных. Отцы дают пятилетним сыновьям наставления о том, как строить семейную жизнь. Матери передают дочерям рецепты не только хоросета[34] для пасхального седера, но и мезиза,[35] чонта[36] и оладий «сто форно» с запеченной айвой, пирога с маком и других яств, подающихся на десерт.

Всю ночь, весь день и всю следующую ночь на полу рядом с морским сундуком я жду условный знак от Атоса. Я жду, когда надо будет затаиться в сундуке. В жаркой тишине я не могу ни читать, ни думать – только слушаю. Слушаю, пока не засыпаю, потом просыпаюсь и снова слушаю.

В ту ночь, когда семьи, жившие в гетто, уходили в подполье, сын старого Мартина Иоаннис пришел к нам со всеми домочадцами. На следующую ночь Иоаннис отвел своих в более надежное убежище на другом конце острова. В конце недели он снова пришел к нам и рассказал о последних новостях. Он был в ужасе. Его узкое лицо, казалось, сузилось еще больше, как будто его пропустили через трубопровод. Мы сидели в кабинете Атоса. Атос налил Иоаннису остаток узо,[37] потом наполнил стакан водой.

– Гестапо приказало мэру Карреру составить списки имен всех евреев и их профессий. Каррер отнес список архиепископу Хрисостомосу. Архиепископ сказал ему: «Сожги этот список». Вот тогда-то они и предупредили людей в гетто. Почти всем удалось скрыться в ту самую ночь, когда мы к вам приходили. На следующий день улицы опустели. По пути к отцу я шел мимо гетто. В ярком свете дня казалось просто немыслимым, что сотни людей смогли исчезнуть так быстро. Я слышал там только один звук – шелест листвы на деревьях.

Запрокинув голову, Иоаннис одним глотком осушил стакан.

– Ты знаешь, Атос, что семья моей жены родом с Корфу? Они жили на улице Велизария, около Солому…

Мы с Атосом ждали. Чтобы солнце не било в глаза, шторы были наполовину приспущены. В комнате было очень жарко.

– Лодка была переполнена. Я видел это собственными глазами. Лодка была так набита евреями с Корфу, что, когда она проплывала мимо гавани Закинтоса, солдаты не могли спустить в нее с набережной ни единого человека. Всех их, бедняг, окружили, и они ждали под палящим полуденным солнцем. И госпожа Серенос, и старик Константин Каро! На площади Солому, прямо под носом Богоматери они ждали под дулами автоматов, заложив руки за голову. Но лодка не остановилась. Мы с отцом стояли на краю площади, хотели увидеть, что станут делать немцы. Господин Каро заплакал. Он считал, что спасся, понимаешь, мы все так считали, но ошибались, мы и мысли не могли допустить, что если наши евреи спаслись, так это потому, что на их месте должны были оказаться евреи с Корфу.

Иоаннис встал, потом сел. Потом снова встал.

– Лодка плыла прямо мимо гавани. Архиепископ Хрисостомос сотворил молитву. Госпожа Серенос закричала, она шла прочь и кричала, что хочет помереть в собственном доме, а не на площади, чтоб на нее все друзья ее не глазели. И они ее убили. Прямо там. Прямо на наших глазах. Перед магазином Аргироса, где она обычно покупки делала… иногда Аврамакису игрушки недорогие там покупала… она жила через улицу…

Атос закрыл руками уши.

– Остальных затолкали в грузовик, который простоял на раскаленной площади весь день, а эсэсовцы шастали рядом и пили лимонад. Мы пытались что-то придумать – надо было что-нибудь делать. Потом вдруг грузовик поехал в сторону Кери.