Анатолий Азольский - Афанасий Страница 7

Срочно завели журнал измерений этого косинуса фи, задним числом подтвердили: с начала этого года дежурные ЦРП неукоснительно следили за правильностью распределения энергии. В сейфе главного инженера нашлось и постановление СНК от 1940 года, подтвержденное в дальнейшем приказом по министерству о поощрении работников за соблюдение ими нормы косинуса. Ахнули: 75 % тарифной ставки или оклада по должности за месяц — сумма, превышающая все ожидания. Не могло того быть, чтоб бывший главный энергетик, хапуга, как уже выяснилось, не припал к этому источнику денежных средств. Узнали: припадал каждый квартал, себе присваивая премии, полагавшиеся дежурным по ЦРП, сменным энергетикам и начальнику подстанции, которого еще не было в штате; предположили, что, возможно, потому и не брал с улицы главный энергетик никого на подстанцию, чтоб грамотный, как Карасин, начальник подстанции не подставил ладошки под денежный ручеек. С кем-то все-таки он делился, иначе бы всю эту аферу кто-нибудь да разоблачил.

Тут же Карасин написал докладную с просьбой, более похожей на требование, — поощрить электриков, причастных к столь ощутимому и благоприятному для завода результату! Прилагался список тех, кто достоин премиальных. Себя и Белкина он, конечно, не забыл. Более того, для ускорения всей процедуры поощрения в списке значилась и Ю. А. Овешникова. Папка с докладной, показаниями косинусомера и списками пошла на 5-й этаж.

Телефонный звонок — и Карасин предстал перед Овешниковой. Вошел, оставив без внимания метнувшийся на него взгляд черных глаз; какая-то детская боязнь была в глазах взрослой женщины, которую к тому же не напугать уже ничем; при Овешниковой короткие замыкания отключали завод — и действовала она безошибочно, смело, это поняли все электрики.

Подняла глаза на Карасина. В них была непонятная тоска.

— Меня в отделе кадров ознакомили с вашей биографией, таковы уж, извините, правила на наших предприятиях. Вы битый, что называется, человек. И поэтому легко догадаетесь, какой тихий визг поднимется в бухгалтерии, когда вам и всем в этом списке — меня обязательно вычеркните, иначе затаскают по разным кабинетам, — когда девяти человекам станут платить почти вдвое больше. Вы прослывете жуликом, пройдохой, ловкачом, еще кем-то… Решим так. — Она откинулась на стуле. — Почти одновременно с приказом директора о выплате премий за косинус появится и мой приказ — о снятии со всех электриков, в директорском приказе перечисленных, половины премиальных за… за какие-либо провинности в несении дежурств и так далее. Вы не подскажете, в чем вас обвинить? За что наказать?

— Алкоголь.

— Это опасно. Скажется когда-нибудь.

Голос ее изменился, стал каким-то домашним, что ли… И по телу Карасина пробежал озноб, но теплый, некое физиологическое ощущение, будто вина хорошего выпил. Или так: ласковое поглаживание женской рукой мужского тела, чем-то напоминающее детство, купание в жестяной ванночке, смех мальчика, издалека доносящийся, укоризны матери, — у Карасина голова закружилась, но глаза уже подметили элементы разгаданного поведения Овешниковой: женщина вдруг покраснела и суетливо разворошила бумаги на столе, искусно изображая ситуацию, когда она якобы боится слов мужчины, которые вот-вот прозвучат, его шага в сторону двери, поворота ключа в замке и…

Стала прежней, жесткой. Сказала вдогонку:

— Зимний, повторяю, вернуть я вам не могу, а в Смольном все те же люди…

Он вышел, процедив мат, — настолько противной и знакомой показалась сцена, грубо сляпанной, рассчитанной на дурачка, и как ей-то, бабе чересчур опытной, не догадаться, что уж его-то на мякине не проведешь. Знакомый тип, сколько у матери перебывало таких; 41 год, последняя осень женщины, тянущейся к давно миновавшей поре плодоношения, увядающая кожа, блекнущие глаза, походка грузновата, однако же — таится огонь, покрыт налетом серой золы, но подуй — и вспыхнет, чего она и боится, потому рядится под старую бабу, а если косметики употребить немного, если юбку чуть повыше… Но чтит старое советское правило, которое нарушил Карасин там, на фабрике, отчего и пришлось увольняться, презрел вековой принцип: на работе — ни с кем!

И в доме — тоже, к соседке не прикасайся! Для касаний и прочего есть клиентки матери, эти ни одного мужчину не могли удерживать долго, да и не хотели, но стараний проявляли много, тренировались на Афанасии, потому и вера в нем была: все приемчики Овешниковой разгадает, спасется от мимолетных провокаций. Помнился взгляд ее в подвале, когда спускалась она вниз, проверяя сохранность из-под ее носа умыкнутого добра: взгляд тот выдавал все виды сетей, которые она, паучиха, плела и растягивала на пути жертвы. Едва Овешникова и кто-либо из мужчин оставались наедине, как намеком и толчком к возможному обладанию ею становились эти пугливо-настороженные взгляды. Так молоденькая лань, демонстрируя самцу бедра, постоянно подставляя их под его глаза, будто в стыду мечется на опушке, чтоб заманить того в заросли, в уединение…

Через неделю девять человек получили премию за косинус. Белкин покомкал новенькие хрустящие купюры.

— Добром это не кончится, — процедил он. — Эта баба еще покажет себя.

О происхождении как с неба свалившихся денег говорил работягам так:

— Царь-батюшка, — палец направлялся в сторону кабинета Карасина, — барщину заменил оброком, но недоимки все равно взыскивает.

8

Добром не кончилось, но не «баба» себя показала, а высокомерный и глупый главк.

Овешникову же вдруг полюбили все — потому что на заводе произошло грандиозное ЧП, но по вине главка, который спасения ради всю вину попытался свалить на нее. Афанасий рычал по телефону, отбивая атаки любопытствующих. Погиб человек на его подстанции, но громы рокотали над главком, министерские молнии вонзались все в тот же главк, потому что умертвленным человеком оказался опытный инженер, руководитель бригады, присланный главком для выполнения задания особой технической важности. Меняли один из «тысячников», трансформатор мощностью 1000 киловатт, которому стоять бы да стоять и понижать напряжение до внутризаводского еще лет пять, если не больше, но главку втемяшилась идея — испытать в деле плод технического прогресса, «тысячник» нового поколения, проверить, как он работает параллельно с действующим и той же мощности, отрапортовать и получить солидные премии. Овешникова восстала: где угодно и что угодно проверяйте, но не на этом заводе. Карасин молчал, но так молчал, что лучше к нему не подходить. Главный инженер выжидал, не решаясь отказать напрямую, но все решила секретарша, подложив директору аппетитную калмычку по имени Пампурция, которая после ЧП исчезла, но в памяти рабочего класса осталась надолго: всех выловленных милицией и на полгода отданных заводу для перевоспитания проституток, — их, вовсе не калмычек, работяги стали отныне звать «пампурциями».

Разжалованный «тысячник» был в полдень извлечен из камеры и увезен в глубь двора, энергию подавал второй да включенные Овешниковой трансформаторы меньшей мощности на заводской территории. Тельферами и блоками втащили в камеру экспериментальный, тот, на который главк возлагал большие надежды. Для отчета и демонстрации технической грамотности главк решил соблюсти строжайшие правила безопасности, то есть на производство работ выписать наряд с перечислением всех работающих и указанием, кто какую группу безопасности имеет. Такое по правилам эксплуатации могли делать на заводе три человека: главный энергетик, начальник подстанции и сменный энергетик, которого ожидали с минуты на минуту. Но подписать наряд Овешникова отказалась, поскольку ни один из ее подчиненных к работе не привлекался. Карасин — тоже, на том же законном основании, а до прихода Белкина еще полчаса. Парадом стал командовать ведущий инженер одного из отделов главка, пошел к директору, вернулся — и выписал наряд, сославшись на устное разрешение, какового от директора не получал, что выяснилось несколько часов спустя. Время же — 15.25, полчаса назад вся бригада из главка ходила обедать и не могла не отметить, то есть не выпить, завершение большей части работы, новый «тысячник»-то — уже поставлен, осталась мелочь, сфазировать его с тем, который работает, да включить в параллель. В самом главке, возможно, никто никогда в обеденный перерыв и не пил, но сам дух рабочей столовки подтолкнул к идее: «а не смазать ли нам, ребята?» Магазин-то — через улицу.

Начать решили в 16.00, в пересменку, когда половина станков отключена, да и хотелось побыстрее окончить, успев к заводскому автобусу в 17.15. Сидели в кабинете Карасина, дымили, по телефону дважды предлагали конструктору сверхнового «тысячника» самому приехать и убедиться: все в полном ажуре, все — о'кей! Тот отказывался, на что ушло время, а оно уже — шестнадцать с минутами, и слышно было, как за стенами взвывают станки: вторая смена пришла.