Раймон Кено - Вдали от Рюэйля Страница 7

Писем нет. Он смотрит на дяденьку, который раньше был пристойным привратником, а теперь у него руки-ноги тряслись, а изо рта выделялась сопливая пена, которую время от времени он с сифонистым звуком всасывал в себя. И тут он, Жак Сердоболь, вдруг осознал себя этим существом; прочувствовал это так сильно, что сам уселся в кресло напротив полоумного и принялся повторять за ним «у меня всесе зашибибись, зашибибись вовсюсю», дабы увидеть, что будет дальше. А дальше — далеко позади — вся его жизнь предстала перед ним в совершенно новом свете: счастливое детство, наивные амбиции, горькие разочарования, карьера бюрократа, изгнание за халатность, женитьба на стерве, в итоге, после множества все менее блистательных должностей, работа консьержем; вот так, запущенным сифилисом и заканчивается эта грустная жизнь, увы и ах! Для окончательного сходства он затряс руками, и его пальцы затрепетали, словно старые мертвые листья, что дождливый ноябрьский ветер теребит, но еще не торопится срывать с дерев. Эта ситуация доставляла Жаку удовольствие: ведь, возможно, он никогда не достигнет радости, сравнимой с той, которую испытывал сейчас, будучи этим падшим цербером, лепетавшим свое «у меня всесе зашибибись, зашибибись вовсюсю»; тем более что персонаж, увидев себя в этом импровизированном человеческом зеркале, вовсю разулыбался и затрясся еще сильнее, как будто настаивая на глубоком смысле своего бессодержательного лепета.

Дверь открылась, Жак вскочил:

— Здравствуйте, мадам Шок, я зашел за корреспонденцией.

— А вам, мсье Жак, ничего нет.

— Мсье Шок, похоже, чувствует себя не очень хорошо.

— Только посмотрите на него, все рожи корчит. Когда я вижу, как он изгаляется, так и хочется залепить ему метлой по физиономии!

— Может быть, он по-другому не может?

— A-а! Это он-то, старый пень, не может? Старый пердун! Как же! Вся его болезнь — это сплошная показуха! Ах! Если бы я себя не сдерживала…

— У меня всесе зашибибись, — вдруг заявил предмет обсуждения, хранивший до этого молчание, — зашибибись вовсюсю.

— Вы слышали? Он надо мной издевается!

— А вы не обращались к врачу, мадам Шок?

— К врачу?! Да он бы рассмеялся мне в лицо!

— Это почему же, мадам Шок?

— Да потому, что мой муженек здоров-здоровехонек.

— Но выглядит несколько маразматично.

— Какая же это болезнь, мсье Жак? Все этим заканчивают.

— В случае с мсье Шоком, мне кажется, что-то происходит с мозгом.

— Вы так думаете, мсье Жак?

— Мне так кажется. Мсье Шока никогда не кусала вошь?

— Не знаю. Эй ты, дурень, тебя вошь кусала?

— У меня всесе зашибибись, — ответил мсье Шок, — зашибибись вовсюсю.

— Опаснее всего укусы в голову, — сказал Жак.

— Ну что можно узнать у такого придурка? Кусали его или нет. Вот засранец! А вы думаете, что от этого укуса у него в мозгах могло начаться гниение?

— Вошь — исключительно гадкая тварь, — сказал Жак. — Причем наибольший ущерб жертве наносит зловонное дыхание этого членистоногого.

— Вот чем объясняется вонючесть моего супруга. От этого козла здорово шмонит.

И она гаркнула ему в лицо:

— Говнюк!

Из-за спины дамы Жак высунул язык и подмигнул, что вызвало у мсье Шока буйное ликование.

— У меня всесе зашибибись, — закричал он, подпрыгивая в кресле, — зашибибись вовсюсю!

На этом Жак их покинул, радуясь началу хорошего дня.

Он выпивает чашку кофе со сливками в соседнем «Пети Кардиналь».

— Сегодня солнечно, — говорит ему хозяин.

— Да, но воздух прохладный, — отвечает Жак.

— Да, действительно. Утром, бррр, пробирало. Кстати, вы будете в «Спортинге» сегодня вечером?

— Нет, не могу.

— Да вы что?! Сегодня будет Кид Бусико[48] против Теда Сардины. Это должно быть круто. Удивительно, что вас не будет.

— Я не могу. Мне и самому неудобно, потому что мы с Тедом приятели.

— А в полдень пообедаете с нами?

— Я буду здесь в полпервого.

— Только не позже, мсье Жак.

Жак пожал лапищу с почерневшими от общепитовских работ ногтями и вышел.

— Мсье Жак! — окликнул его хозяин. — У вас на примете есть лошадь на сегодняшние бега?

— Попробуйте поставить на Вшивую Шкуру в третьем забеге.

— Спасибо, мсье Жак!

Жак спустился по улице до спортивного зала. Поприветствовал кассиршу, двумя пальцами коснувшись края шляпы, и направился к раздевалке. Там еще никого не было, кроме Клок-Пакля, рассеянно манипулировавшего гимнастическими булавами. Жак переоделся в спортивную форму, вернулся в зал и после нескольких минут пенчинг-болла[49] предложил Клок-Паклю три раунда, на которые тот согласился. Тут подошли Кид Мокрун[50] и мсье Ле Петушо, а когда Жак и Клок-Пакль пролезали между канатами на ринг, прибыл Тед Сардина и профессор Альбер.

— Я буду судить, — сказал Альбер.

Жак весил 70 кило, а его противник всего 67, зато руки у него были длиннее, и он без труда пробил Жаку несколько прямых ударов в грудь. Минуты через три Жак начал выдыхаться.

— Стареешь, — заметил Сардина, — и потом, тебе не мешало бы потренироваться.

— Оставь его, — сказал Альбер, — не так уж все и плохо.

— Ему следовало бы приходить сюда чаще, — сказал мсье Ле Петушо.

Во втором раунде Жак два раза зацепил челюсть Клок-Пакля. В третьем раунде они сошлись в ближнем бою. В итоге Клок-Пакль соперника похвалил.

— Ну что, — спросил Альбер, — выставим его?

— Можно было бы, — сказал Сардина, — но ему не мешало бы потренироваться.

— Ему следовало бы приходить сюда чаще, — сказал мсье Ле Петушо.

Жак пошел в душ, затем переоделся и присоединился к профессионалам.

— Ну что, — спросил Альбер, — ты готов выступать на чемпионате Франции среди любителей в полутяжелом весе?

— Он способен продержаться три раунда против кого угодно, — сказал Клок-Пакль.

— Я не против, — сказал Жак.

— Молодец, — сказал Альбер.

— Тебе нужно потренироваться, — сказал Сардина.

— И приходить сюда чаще, — сказал мсье Ле Петушо.

— И воздерживаться по части потасовок, — сказал Альбер.

— У вас на примете есть лошадь на сегодняшние бега? — спросил мсье Ле Петушо.

— Вшивая Шкура в третьем забеге, — сказал Альбер.

— Весенник[51], — сказал Жак.

— Ты думаешь? — засомневался Клок-Пакль.

— Я бы поставил на Вшивую Шкуру, — сказал мсье Ле Петушо. — Это напоминает мне то время, когда они у меня были. Вша — это к счастью, совсем как вляпаться в дерьмо[52] или найти листик клевера с четырьмя лепестками.

— С чего это он взял? — удивился Сардина.

— Всякий раз, когда я находил вшу, — сказал мсье Ле Петушо, — со мной приключалось что-нибудь хорошее.

— Если бы вши приносили счастье, — сказал Кид Мокрун, — счастливыми были бы все. Они у всех были.

— Более или менее, — сказал Альбер.

— Я поставлю на Весенника, — сказал Клок-Пакль.

— Ну что, я записываю тебя на чемпионат, — сказал Альбер.

— Хорошо, — сказал Жак.

— Ты придешь сегодня вечером? — спросил Сардина.

— Не могу, — ответил Жак. — Важная встреча.

— Обломщик, — сказал Сардина.

Жак распрощался с душевной компанией, которая напоследок еще раз порекомендовала ему продолжать тренировки с большим усердием.

Он последовал совету и даже дал понять своей подружке, что должен на какое-то время воздержаться от любовных перегрузок. Таким образом он блестяще прошел отборочные и, став претендентом, сразил чемпиона. К тому времени у него в запасе уже были: опасный удар правой, сокрушительный левой и невероятно быстрая реакция. С такими показателями — ну как не стать профессионалом? Он им стал. Сначала он встретился с Тото[53] Могилой, выстоявшим пятнадцать раундов против самого Кида Тухляка[54]. Тото Могила продержался недолго; во втором раунде Жак несравненным прямым в челюсть свалил его на ковер. Затем он по очереди уложил Мишеля Альбиноса, Бенара Пухляка, Деде[55] Сток де Плюмба, Боба Ноэля. Галл Лимар[56] оказался орешком покрепче, но в седьмом раунде Жак неотразимым ударом левой достал его в солнечное сплетение. Он громил всех подряд. Потом был чемпионат Франции, чемпионат Европы, чемпионат мира, организованный в Мэдисон-Сквере[57] (Нью-Йорк-Сити). Чемпионат мира… В течение нескольких лет Жак удерживает чемпионский титул, а затем добровольно от него отказывается. Он уезжает в Техас, женится, выращивает хлопок и курит опиум, покупает шхуну, совершает кругосветное путешествие, погибает во время кораблекрушения, затем его выплывший из Тихого океана призрак медленно дрейфует до берегов Китая, оттуда уже по суше пускается в паломничество через все воспоминания и не спеша добирается до города Парижа, административного центра департамента Сены, близ тех мест, где открылось миру боксерское призвание Жака Сердоболя, который в этот момент оглядывается по сторонам. Ему навстречу шагает пожилой господин с двумя девочками, на противоположной стороне улицы по тротуару идет дама с маленьким мальчиком, за ними кюре. Кто из них достоин призрака? Иногда Жак следует за каким-нибудь уличным персонажем не столько ради того, чтобы за ним следить, сколько для того, чтобы примерить его на себя. Но в это утро он не находит достойной жертвы. Он продолжает идти своей дорогой, он знает, куда идет[58], и вот внезапно уже не знает, ибо перед ним появляется искомый объект в облике абсолютно заурядного гражданина. Жак увязывается за ним; тот идет мерным шагом, километра три в час, медленнее тащатся только зеваки. Чем занят этот тип? Непонятно. Он не останавливается перед витринами, не оборачивается вслед женщинам, не подзывает мяу кошек, гав собак, эй такси, не треплет по щекам детей, не пытается переступать щели мощеного тротуара, не спрашивает у полицейских, как пройти, не заходит в Веспассиановы заведения[59], не переходит улицу, не посмотрев сначала налево, потом направо, не чихает, не рыгает, не пукает, не оступается, не кидает хлебные крошки маленьким воробьям и жирным голубям, не ждет ни трамвая, ни автобуса, не спускается в метро, не ковыряет пальцем в носу, не размахивает руками при ходьбе, не чешет ни затылок, ни зад, не вынимает платок ни чтобы вытереть лицо, ни чтобы высморкаться, не плюет на землю, не курит, не сует руки в карманы, не бросает в канаву бумажные клочки, автобусные и трамвайные билетики, не хромает, не дергается и не подпрыгивает при ходьбе, он кажется до такой степени комильфо[60], что Жак уже задумывается о том, как бы ему самому достичь такой вот совершенной безликости и незаметности, но в этот момент гражданин бросается к даме, выхватывает у нее сумочку и быстро убегает. Тетенька кричит, за воришкой припускает полицейский, звучно провозглашая, что он был бы безмерно рад добровольному содействию налогоплательщиков в поимке опасного правонарушителя, но последний, явно не дурак, забегает во двор, где, как известно Жаку, уже давно занимающемуся методичным исследованием столицы, имеется сквозной проход на другую улицу.