Андрей Агафонов - Ангелы падали Страница 7

Сахарная пудра в глазах, сахарная вата в голосе… Они истекают ванилью. Темные пятна пота подмышками белых одежд… Мимолетный, житейский, простительный запах изо рта… Неисправный желудок — исправное, доброе сердце, кожаное, в латунном переплете принципов. Светлые головы, души… Я знаю, чему они обязаны своим вкусом, эти сахарные головы — собственной бесталанности. Они никогда не примут меня за своего, потому что я им — мешаю, я их — смущаю, я их — размешиваю… Но я так люблю сладости!..

Я злым хожу здесь. У меня уже испортились зубы от них.

ЕЕ ГЛАЗА

О да, «эти глаза не лгут». Эти глаза как лужа; сегодня в нее бросили горсть конфетти, завтра опорожнят переполненную пепельницу. Душа? Да ее душа перемещается пинками! Ее душа — бульон: что бросишь туда, то и съешь. Ничего — своего! Ничего — навечно! Все — от погоды, от климата… до климакса…

КОВЕР — САМОЛЕТ

Коллаж из писем, зеленые, синие, черные почерки, рваные края, оборванные фразы. Лоскутное одеяло, укрывшее нас потом. Она в изнеможении елозила коленями под собственными и моими письменами…

Вот главное, что мы предали — наши письма друг другу. Но они уложили тебя в постель со мной — мои письма. Именно они. Сначала ты узнала, сколь искусны пальцы моего духа… Ты кончала от них — от нежных словечек, невесомых, прозрачных гирляндочек. От мыльных пузырей.

Все это в прошлом. Я думал, что умру — а я не умер. Чувствовал, что схожу с ума — а не сошел. Был глубоко несчастен — и вынырнул. И, если бы она умерла — я бы забыл ее.

Ну, так пускай она умрет.

ГАДАНИЕ НА БРИТВЕ

Я — анти–фокусник, я глотаю свои лезвия в язвительном одиночестве. То, что видите вы — холодная, серо–стальная блевотина отторгнутого мною горя.

Но теперь я растерян, я задыхаюсь — даже мое страдание изменило мне…

ЧИСЛО ЗВЕРЯ

Три пластмассовых шестерки нашел я в магазинном куске сыра, две черные побольше и одну маленькую, кривенькую, синюю.

Я ношу свою старую холостяцкую цепочку. С тремя шестерками теперь. Я нежно люблю больную, гнилую, анемичную девушку, любящую, когда я болен… Сплю с другой… Вспоминаю третью — уже, наверное, без злобы. Так…

Три шестерки и некто незримый, ими вращающий. Превращающий ненадолго в девятки. То одну, то другую. Некто, задающий форму, цвет, положение в пространстве; и, видимо, во времени.

БРЕЗГУЮ

Волосок ДНК в бокале человеческого тела. Вместе с кровью выплеснули Христа. Мокрое место не может быть свято. К вопросу о непорочном зачатии…

КРЫСА

А чем ты, муха,

Не человек?

Проснулся утром — —А сыра нет.Одни лишь дырыГлядят на свет.

Тая досаду,Уйдя во мглу,Рассыпал ядуЯ на полу:

Умри же, крыса!Умри навек…А чем не крыса — —Сам человек?

Вот я — шуруюТо здесь, то там,И все ворую,Что по зубам.

Не злюсь нисколькоНа этот мир:Он весь — огромныйПахучий сыр.

Быть может, скороНебесный сводМеня как вораГрозой прибьет — —

Ведь крысе точноНесдобровать,Ведь крыса знает,Что воровать…

А там — воскреснуИль нет, Бог весть!Всего лишь крысойЖиву я здесь.

Железнодорожная белая кость,Любимец седых проводниц,Я сплю на краю — и коплю свою злостьНа стрелах упавших ресниц.Приносят ли кофе за рубль и дваСо вкусом сырого ремня —И кофе способен я вылить, едваПойму, что отравят меня.Мне снятся разорванные мышьякомСородичи, слышится писк,И я на купейную стенку тайкомВзираю: вампир, василиск…Пощады не будет. На шее чумнойБелья перекрученный жгут —И вот расползается пол подо мной,И рельсы куда–то бегут…

Долго ли золоту одолеватьГлаз моих темные зеркала?В сумерках собственная кроватьКажется мне колыбелью зла —Из колыбели, хвостата, рыжа,Крыса выглядывает во тьмуИ восклицает: «А где сторожа?Где сторожа, я никак не пойму?»

Возьмите меня, соленые псы!Я пляшу на вашей волнеИ преломляю свои часыС общей вечностью наравне.Возьмите, возьмите меня, ату!В дым разорен уходящий я —Залило кровью мою мечту,И не сошлись золотые края…

ВИВИСЕКЦИЯ

Первое дрожащее слово, на которое он обрекает бумагу, есть слово

раненого ангела: Боль.

Полубред, полусмех. На третьСокращается мир во сне.Вдох и выдох, картинка — смерть,Натюрморт — могильная снедь.То ли локоть, то ли — калач.То ли голень, то ли кирпич…То ли выкройку чертит палачПохитрее — а ты храпишь.Словно в саване, по утрамПросыпаешься в простыне —Постарел, от виска до нутра…Сокращаешься ты во сне.

Ремесло мое прохладно:Лезвие и плоть.Все, что скроено неладно,Можно распороть.Все, распоротое разом,Можно крепко сшить,Если мне позволит разумЭто заслужить…

Светлая голова,Где ты меня потеряла,Куда меня завела?Черное сердце мое,Сколько в тебе захлебнется,Сколько утонет еще!Мутней ледяного стакана,Душа моя! — Спрыснута кровью,Просвечена до таракана…

За мною тянется рукаПолуночного шутника.А он умеет говорить:«Земляк, не будет закурить?»Как будто сорная трава,Растет рука из рукава —Бледнее стебля, тоньше льда…Не увернуться никуда.Папье–маше?.. Злорадный смех,И в голову летящий снег…С тех пор ударят по плечу —Я в ужасе кричу.

Аксане Пановой

Гвоздику в сердце, гвозди в рот —Возводит плотник эшафот.Ему — трудиться, нам — глазеть,В петле цветочнице висеть.Его я видел без гвоздей:Он шел, как будто из гостей,Он шел по краешку доски,Роняя горлом лепестки…

Придите ко мне, страждущие!Придите ко мне, скорбящие!И кровушки моей жаждущие,И мяса моего молящие…Придите — в меня! Безголовые,Бесшумные, шелестящие —В мои потроха багровые,Внутренности блестящие…

«Что за упырь угрюмый!Вперед гляди веселей:О небесах не думай,На кладбищах лей елей…»Я спрятал клыки под маскуИ слушаю вот уж векаОдну и ту же сказкуПро белого червячка.

Кошки умеют плакать.Их голоса полныЖалобы или злобы,Неба либо Луны.Могильщики мне вчераДали лопатой в лоб…Я думаю, что душа —Длинный кошачий вопль.

СОН-ТРАВА

Зеленый брат! зеленый дуралей!Разорены зеленые привалы.Зеленой стужи признаки все злей,А все полны зеленые бокалы.

Над сигаретой сутулилсяИ поднимал воротник.Зимней безлюдною улицейТопал домой напрямик.

Выбелен лунною радугой,Видною мне одному,Шел я — и не было рядышкомДаже намека на тьму.

Нынче — зеленая улица,Смята пустая кровать.Незачем больше сутулиться,Некого мысленно звать.

И, заходя в темноту мою,Глядя рассеянно вниз,Я говорю, а не думаю:— Леночка, Лена… кис–кис…

Желтые зловещие деньки.В окнах подо мною огоньки:Не король наведался мышиныйЗа своей несметною казной —

Человечьи злобные машиныДоски разбирают подо мной.Ночки запоздалые, ничьи…Часто снятся шалые рубли,

Изредка любимая приснится —По щеке ладонью ледяной…Но иная, грозная десницаКосмос разбирает надо мной.

Глаза ночные выплакав подушке,За лампочкой угрюмо наблюдать,Валяться на скрипучей раскладушкеДа в тараканов тапками кидать —А что еще?.. Прогулки под Луною,Томленье тел, скрипящая тахта —И вот подушка смочена слюною,И тараканы лезут изо рта…

Темнеет облако в душе,Окутано плащом.Я не пойму — взлетел уже?Барахтаюсь еще?Блестит окошко, будто шприц,Кружится голова…— Что в вашей папиросе, принц?— Трава… трава… трава…

«Принцесса моя, ты не знаешь, о чем говоришь!»Два пальца об лацкан — видать жениха по соплям:«Сегодня же ночью мы тайно умчимся в ПарижИ ляжем костьми на пути к Елисейским полям…»

Чего бы святого найти напоследок во мне?..На зимнем балконе веранды разбитый оскал,«Глаза твои — пьяные вишни…» и в этом винеВсей истины только ленивый еще не искал!

Пей, выдра. Пошить бы хотя бы шубейку из вас,С паршивых овец… «Что за прозвища! что за дела!»А мне наплевать, я с вина перебрался на квас —Ложись если хочешь ты очень сегодня мила.

Дежурную кралю невольным пинком угощуНаутро: подъем, дорогая! и он же — отбой…Во сне я, смеясь, невесомой ладонью хлещуВсе то же лицо с оттопыренной детской губой.

ЛОГОВО