Альфред Бестер - Обманщики Страница 7

Квартира Роуга занимала целый этаж ротонды Beaux Arts <изящные искусства (фр.)>, комплекса, выстроенного в старом эдвардианском стиле, с панорамными окнами, каминами, а главное – толстыми стенами, защищавшими творцов друг от друга. В надежной звукоизоляции тонули и жалобные вопли колоратурных сопрано, пытающихся совладать со своими колоратурами, и электронное громыхание «Галактического гавота в соль миноре», и безостановочное бормотание какого-то типа, диктовавшего оксфордский словарь английского языка для перевода его на новояз.

Берлога была старомодной и в точности соответствовала вкусам Уинтера – просторная гостиная с георгианской мебелью, маленькая кухня, умывальная комната с огромной шестифутовой ванной, две спальни – одна большая, другая – совсем маленькая. Маленькая спальня аскетичностью своей походила на монашескую келью, а большая – на бардак, такой беспорядок царил в этой комнате, превращенной в студию. Стены ее были увешаны полками с книгами, пленками, кассетами, компьютерными программами: здесь же стоял стол, размерами подходивший для какого-нибудь конференц-зала, но исполнявший роль письменного, а также компьютер, тот самый, с которым Уинтер имел телепатическую связь – прекращая работу с ним, нужно было обязательно проверить, заблокирован ли вход, иначе машина писала без разбора все, о чем думал ее хозяин. Ну и, конечно, кипы бумаги, груды чистых кассет, на полу – вороха старых статей, и, словно змеи, заждавшиеся Лаокоона и его сыночков, извиваются какие-то драные пленки.

Ошарашенный и мрачный, Уинтер не стал распаковывать дорожную сумку и даже не переоделся – хотя лайнеры Алиталии не слишком-то знамениты своей чистотой. Вместо этого он вооружился бутылкой виски, уселся в гостиной на диван, закинул ноги на кофейный столик и принялся доводить себя до невменяемости – чтобы хоть немного очухаться. Вчера вечером он убил человека – впервые в жизни.

Чаще всего поворотные моменты судьбы – это действительно моменты, события буквально секундные. Схватка, перевернувшая всю жизнь Уинтера, произошла в полумраке Центральных Садов купола Болонья и продолжалась три секунды. Он пришел сюда на свидание, но вместо опаздывавшей девушки из кустов выскочил здоровенный гориллоид со здоровенным же ножом – и вполне очевидными намерениями.

Многолетние тренировки с детства отточили реакцию Уинтера. Он не противопоставил силе силу – как, видимо, от него ожидалось – а расслабился, упал навзничь, перекатился под ногами замешкавшегося от неожиданности противника и прыгнул ему на спину. Два удара коленом в пах, захват двумя руками правой – вооруженной – кисти, резко хрустнула ломаемая кисть – и правая сонная артерия гориллоида вспорота его же ножом. Все это – за какие-то три секунды свистящей тишины. Умирал нападавший гораздо дольше.

– Ну зачем ты полез, дурак несчастный? Зачем? – Уинтер потряс головой, отгоняя воспоминания.

Тремя рюмками позднее его посетило вдохновение.

– Девушка, вот что мне сейчас нужно. Забыть все эти заморочки и ждать, пока структура прорисуется сама.

– Валяй, – ответил один из многочисленных Роугов, обитавших в его сознании (их там было с дюжину, а то и больше), – только ты ведь оставил свою красную адресную книгу в студии.

– Ну какого, спрашивается, хрена не могу я записывать девушек в прославленную изящной литературой черную книжечку?

– А какого, спрашивается, хрена не можешь ты запоминать телефонные номера? Ладно, оставим глупые вопросы. Ну что, по бабам?..

Он позвонил по трем телефонам – безо всякого успеха. Он выпил еще три рюмки – с успехом более чем удовлетворительным. А потом разделся, улегся в своей монашеской келье на свою японскую кровать, некоторое время ворочался, бормоча под нос какие-то ругательства, и в конце концов уснул.

И снились ему совершенно бредовые структуры труктуры руктуры уктуры ктуры туры уры ры ы Встал Уинтер очень рано и почти сразу вылетел из дома. Сперва – на телестудию, обсудить с продюсером сценарий. Затем – к издателю, скандалить насчет иллюстративного материала. На закуску – в «Солар Медиа». Он проследовал по издательским коридорам, щедро из без каких бы то ни было предубеждений целуя, иногда даже ущипывая всех встречных сотрудниц; этот церемониальный марш завершился в кабинете Аугустуса (Чинга) Штерна. Чинг был главным редактором.

– Набрал на статью, Рогелла?

– Набрал.

– Срок три недели.

– Уложусь. Какой-нибудь пустой кабинет на час или около найдется?

Нужно позвонить в уйму мест, а тут еще производственный отдел прислал гранки вычитывать. Они просили сделать прямо сегодня.

– Что за статья?

– "Пространство и дебильность: умственная недостаточность в Е=mc^2.

– Ни хрена себе! Она должна была уже вчера лежать в лаборатории. Бери комнату для совещаний, Рогелла, на сегодня никаких мозговых штурмов не намечено.

Уинтер устроился в комнате для совещаний, быстро покончил с телефонными разговорами, позвонил в архив, чтобы переписали в свои файлы привезенный с Венуччи материал, пальцами прочитал магнитную пленку гранок – еще одна грань синэргических способностей – впал в дикую ярость, позвонил Чингу Штерну и понес его по кочкам.

Дверь приоткрылась, и в комнату осторожно просунулась голова – с узким разрезом темных глаз и белокурыми, неровно выгоревшими на солнце волосами, уложенными в высокую прическу. Деми Жеру из корректорской.

Уинтер махнул рукой, приглашая девушку войти, а затем той же рукой послал ей воздушный поцелуй, все это – ни на секунду не прекращая лить в интерком поток ругательств.

– Я начал вычитывать гранки этой дебильной статьи, и вдруг оказывается, какой-то сукин сын все переделал! Ну сколько мне раз говорить, чтобы не давали никаким раздолбаям курочить мои тексты? Хотите что-нибудь изменить – чего проще, скажите мне, я сам все сделаю. Мне не нужны в соавторы никакие хитрожопые засранцы!

С треском опустив трубку интеркома, Уинтер обернулся к совершенно перепуганной девушке и одарил ее лучезарнейшей из своих улыбок.

– Деми, ты – истинная услада глаз моих, с трудом разлипающихся после вчерашней пьянки. Подойди поближе, дяденька тебя обнимет. – Он широко раскинул руки и почувствовал, как дрожит все ее тело. – Несравненный ты мой корректор, весь исходный материал по Венуччи ждет.

– А я уже не корректор. – Произношение Деми было по-виргински мягким.

– Только не говори мне, что эти ублюдки уволили мое Сокровище Океана.

– Меня повысили. Теперь я младший редактор.

– Поздравляю! Давно пора, сколько можно закапывать в землю таланты умненькой девочки из... как там назывался этот твой дурацкий колледж?

– Мэримонт.

– Во-во. А зарплату прибавили?

– Увы.

– Вот же гады! Ничего, все равно отметим. Идем сейчас куда-нибудь, и я напою тебя в стельку.

– Вряд ли захочешь, Роуг.

– А чего это?

– Ну... мне дали первую работу... это оказалась твоя олигофренная статья.

– Ты хочешь сказать, что ты и есть тот самый сукин сын, который?.. И ты слышала, как я орал все это в трубку? – Уинтер громко расхохотался и чмокнул густо покрасневшую девушку. – Вот тебе первый урок, как надо со мной обращаться. А материал по феминисткам – он что, тоже пойдет к тебе?

– Меня приставили к тебе постоянно, – смущенно кивнула Деми. – Это поможет мне набраться опыта, полагает мистер Штерн.

– Очень интересно, какой именно опыт имеется в виду. Ну что ж!

Полюбуйтесь, перед вами – Деми Жеру, дьяволица из Диксиленда, а отныне – мой личный редактор!

Глубоко, судорожно вздохнув, девушка опустилась на один из стульев.

Сейчас в ней сквозила трогательная смесь решительности и страха.

– Мне бы хотелось совсем другого.

– Да?

– Помнишь, ты рассказывал, как ужинал однажды у каких-то ирландцев?

– Чего-то не припомню.

– Ну, когда ты водил меня завтракать в Грот Кошерной Морской Пищи «Эй, на встречном космическом!»

– Завтрак помню, но что я там рассказывал – хоть убей.

– Какой-то... какой-то ребенок ползал у всех под ногами, ты взбесился и пнул его.

– Господи ты Боже! – засмеялся Уинтер. – Ну конечно! Это было в куполе Дублин. Никогда не забуду, как все прямо окаменели от ужаса.

Поступок жуткий, кто бы спорил, но ты себе не представляешь, какое это было занудное сборище.

– А ребенок посмотрел на тебя с обожанием.

– Точно. Лайаму уже лет восемь, и он все еще меня обожает. Пишет мне письма на гэльском. Можно подумать, у этого мальчишки врожденная страсть такая – чтобы его пинали.

– Роуг, – негромко сказала Деми. – А ведь ты и меня пинал.

– Я? Пинал?

Уинтер был поражен, его охватила непривычная дрожь, по всей коже пробежали мурашки Откровенные предложения встречались ему и прежде, но не в такой же форме.

«Я что, делал ей авансы?»

«Неужели она ощутила взаимное между нами притяжение, о котором я сам никогда и не подозревал?»