Андрей Скубиц - Легко Страница 7

Что-то есть в этих звуках. Что-то странное. Почему так? Голос начинает у меня трястись. Что это такое? Следующие слова я не могу вспомнить: только на этой бумаге их невозможно разобрать. Да что это, черт подери?

Почему училка хочет, чтобы я это делала? Не понимаю. На секунду я замолкаю, беру дыхание. Она что, просто хочет меня опустить перед всеми? Что за номер? Ведь это просто какие-то звуки. Дальше — хуже:

Может быть, это учительское собрание.

Не знаю, откуда эти буквы. Чьи они? Мои. Не понимаю, о чем я думала. О чем я думаю? Я думаю, только о другом. Я думаю, что именно тогда, когда я это писала, я хотела произносить эти звуки. Только зачем? Не могу вспомнить. Язык у меня заплетается.

Что за черт.

Свихнуться можно. Меня совершенно не волнует училка и совершенно не волнует то, что она обо мне думает, мне по барабану, что она вообще там себе думает. Только вот почему ни один звук здесь не стоит на своем месте? То, что здесь написано, просто ничего не значит. При этом хочет чем-то быть, чем-то особенным, но это просто вода. Почему я вообще это декламирую? Господи, какие придурки. Эта училка меня никак не колышет, а вот слова — да, слова я привыкла использовать, словами можно многое решить, так или иначе.

Скорее вон, вон отсюда. Это мне совсем не нравится. Этого я не могу терпеть. Еще чуть-чуть и взорвусь. Именно такое дурацкое ощущение, когда чего-то никак не можешь сделать.

Может быть, это волшебный порошок.

Еще две страницы подобной фигни, и меня уже нет. Это просто невероятно!

Да лучше просто сдохнуть.

А может, имеет смысл просто помолчать?

Почему они все так по-дурацки смотрят на меня? Они что, действительно думают, что я это буду делать? Издавать эти странные звуки? Да я скорее умру, чем буду это делать. Может, Иеремия… Нет, не то.

Это хуже, чем ветер в розах той ночью или же… Черт знает что. В этот момент лучше находиться где-то в другом месте, но раз нельзя, зачем об этом мечтать? Все равно.

Затихаю.

— Извините, а можно в туалет? — спрашиваю.

Слава богу, наконец, сообразила, догадалась, что сказать. Молодец, Агата. Я бы даже рассмеялась, если бы у меня так не трясся голос, а то получится, что я плачу. Что там, Вучко, в твоем чертовом товаре? Что-то странное, что по идее должно наполнить энергией, только энергии этой я ни фига не чувствую, а чувствую другое… Без разницы.

Извините, но это так.

Училка подняла голову, с удивлением пялится на меня. А что я такого сделала? Не понимаю. Я всего лишь кое-что спросила. А она еще так смотрит на класс, как бы призывая всех в свидетели. Что за дела? Что я такого сказала? Хоть бы понять.

— Нет, Агата, сейчас нельзя, потом, — говорит. — Перерыв был 20 минут назад, через 20 минут будет снова. Соберись. Что-то не так?

Просто ужас какой-то.

Утро. Самое прекрасное утро на свете. Что-то случится, я знаю, что случится. Что-то важное, сейчас. Или же однажды, когда-нибудь, я просто знаю, что обязательно случится. Только это и знаю. Откуда? Понятия не имею. Все в ее позе хочет мне что-то сказать, в ней есть какое-то непонятное отрицание, мне нельзя чего-то делать. Чего? Почему нельзя? Да на хрена мне это все сдалось!

По-любому лучше молчать, потому что все сказанное может быть использовано против меня.

Р-р-р… Все и вся на этом свете против нас, это жуткий заговор — против нас с тобой, Иеремия.

Легко II

For the hunter is weak at heart

and sentimental, overflowing

with repressed treasures

of gentleness and compassion…

1

Когда стемнеет, меня здесь уже не будет, даю слово. Уже сейчас этот вечерний, желтый свет, как вода из мутного болотца, меня здорово раздражает.

Мне никогда не нравилось это время года. Коричневато-серые холмы с черно-зелеными пятнами сосновых насаждений покрылись раскропленными каплями разных мутных оттенков, от лимонного до серо-зеленого, только пока это еще ровно ничего не значит, никакая это не весна, а сплошной блеф. У меня дома почерневшие сугробы счищенного снега только-только наконец растаяли, оставив после себя на траве и грязи пятна цвета свежей сажи. И так оно и будет, вплоть до апреля. За домом цветут клены, все другие деревья только сейчас погнали соки и ожили. Март уже по определению — просто неудачная имитация чего-то иного; но март — вот он, уже на носу!

Я стою перед полуразвалившейся стеной дома. Через пробоину проглядывает раскрошившийся кирпич, а на сантиметровой паутине повис паук, ссохшийся, вероятно, от отчаяния. Или замерзший. Покачиваясь на едва заметном ветерке. Может быть, он сохранился с тех пор, когда дом был целым. А сейчас надеяться на новую паутину, по-видимому, более нет смысла. Вокруг — деревья, такие же безнадежно серые, как будто выросли по соседству с цементным заводом.

Когда я сделал шаг, песок заскрипел под ногами. Вообще лучше как можно меньше передвигаться. Гравий на дороге размыт, так что ходить нужно очень осторожно. Само по себе это мне не мешает, в жизни никогда не терял самообладания из-за капли нечистот, тем более что предусмотрительно оделся и обулся по-спортивному. Только вот эта тишина. Почти как на кладбище. Вокруг — ни души, и любой случайный звук вызывает испуг у этих деревьев, привыкших к абсолютной тишине. Резиновые шины тяжелых грузовиков и экскаваторы виноваты в этом. Хотя, наверное, и раньше было немногим лучше. Только сейчас — растительности уцелело только на один ободранный куст. Все разрушено, остались только бетон, перевернутая мебель, кирпич, щебень, какие-то доски, куски мебели. Мутная пена, всплывшая на воде на месте потонувшего корабля.

Все вместе выглядит так, как будто бывший хозяин по плохо скопированным инструкциям «сделай сам» готовил основные средства вооружения для террористов. На другом конце бывшего двора находится огромная куча, накиданная экскаватором и оставленная на полпути. Плиты ломаного бетона, куски стекла, фарфора, зеркал, саронитового покрытия, бутылки. Где-то видны остатки детского велосипеда, ДСП, почти целый шкаф, по краям дерево набухло от дождя и треснуло. Часть какого-то корпуса, гвозди, выгнутая рама с лопнувшей шиной, кусочек гипсовой Девы Марии — элементы этнографии. Разноцветный пластик, старые «лысые» автопокрышки, алюминиевый бидон, по-видимому для молока, грязный и почерневший. Давно пожелтевшие праисторические газеты, безнадежно устаревшие задолго до того, как ветер разнес их по округе. Может быть, это даже газеты восьмидесятых годов, в которых сообщается о визите генерального секретаря Движения неприсоединения, самого товарища Мугабе[18] (который и по сей день весьма уважаемая личность). И посередине всего этого армагеддона стоит сарай. Да, обычный словенский сарай, который уже миллион раз показывали по телевизору; по слухам, стоит он здесь только потому, что это было единственная легальная постройка, зарегистрированная еще прежним владельцем, правда в качестве пчелиного улья. Пчелиного улья!:) Да тут кто-то явно жил. Но он пустой, нет ни одного знака, что там кто-то живет, ни сумки, ни тряпки, ничего, хоть немного более чистого или более целого, чем весь хлам на этой площадке.

О нашей девице ни слуху ни духу. Все, что хотя бы отдаленно напоминает одежду или разноцветные платки, валяется снаружи, на земле, размокшее и грязное.

В бочке с дождевым желобом, стоящей рядом с остатками разбитой напольной бетонной плиты, плавает какая-то потонувшая живность, я ее заметил уже раньше, еще издалека, неотчетливо. Похоже, это какой-то огромный грызун, типа бобра. Может, нутрия? Понятия не имею. Я здесь вовсе не на прогулке. Я просто жду.

Жду самое фантастическое любовное свидание в своей жизни. Да, думаю, когда работа — свидание, а свидание — работа, это уже слишком. Действительно, забавно.

Ну хорошо, я не один, у меня охрана, здесь, недалеко, я вне опасности. А она должна быть одна. Конечно, никто этого гарантировать не может. Вполне вероятно, что она по дороге кого-то подобрала, так сказать, в целях личной безопасности, на всякий случай. Она знает достаточное количество цыган, что с Кочевья или из Ново-Места. Да и не будет же она всю дорогу идти пешком, это ясно. Кто-то должен был ее сюда привезти, кто-то, кому она доверяет. Ну, в принципе это все равно. В том смысле, что я не боюсь, мне совсем не страшно и это ничего не меняет.

Что за дурацкая идея! Приманка. Министр. Свидание в слепую. Хваленая полицейская находчивость!

Мне хотелось бы верить, что оба костра, горящие внизу в долине, на самом деле горят в честь вечеринки с запеченными молочными поросятами, с бычками на вертеле, с обязательным кислым красным вином и пластиковыми стаканчиками; однако ожидаемый праздник с участием известного кочевского соловья Янеза Крамбергера-Филипса и суперпопулярной сногсшибательной красотки, незаменимой ведущей всех реалити-шоу Сабиной Худолин будет не здесь внизу, а в соседней деревне, которую мы проезжали по дороге сюда. Об этом нас оповещали все рекламные щиты по дороге, плакаты на автобусной остановке из растрескавшихся бетонных блоков и саронита. Поэтому не нужно быть гением, чтобы понять, что эти два костра разведены для другой цели. Те самые первые два костра. Это я хорошо понимаю. Я ведь тоже не лыком шит.