Адольф Рудницкий - Нелюбимая Страница 7

— Нет, нет, скажи так, как я тебя прошу…

Он молчал. Когда и она умолкла, он испугался:

— Ноэми!

— Вот видишь, — отозвалась она чуть погодя, — есть в человеке честность, которой он не может изменить даже в самые подходящие для того мгновения. Ты все-таки не можешь сказать, что любишь меня.

IX

Камил и Ноэми, как и многие молодые люди в Варшаве, снимали комнату; они жили на Сенной, у вдовы Верман, сохранившей большую квартиру «от доброго старого времени». Им отвели маленькую комнатку сразу у входа, а «гостиную с пальмами» занимал ростовщик Липский, элегантный господин, державшийся накоротке с судебными исполнителями и секретарями судов, не брезгавшими взяткой. При таких связях он мог скупать за бесценок векселя, владельцы которых уже потеряли надежду на получение денег. Теперь он откуда-то раздобыл старый вексель Ноэми (она выдала его, когда ей не на что было похоронить мать), и однажды, когда молодые люди вернулись домой, оказалось, что на все имущество Ноэми — несколько платьиц — наложен арест.

Камил оторопел. Больше всего его удручало то, что потерпевшей была Ноэми, а не он. Они долго сидели, глядя друг на друга, не зная, что делать. Наконец приняли решение: прежде всего они расправятся с судебным исполнителем, который вопреки закону отобрал у Ноэми вещи первой необходимости, опечатал и сдал на хранение дворничихе. Они побежали на улицу Кручую и резко позвонили, хотя приемные часы у судебного исполнителя уже окончились. Отворившей им жирной бабе они сказали, что желают видеть хозяина.

— Пан судебный исполнитель спит.

— Тем лучше, разбудите его, дело срочное.

Перепуганная толстуха, то и дело оглядываясь, побрела в глубь квартиры; довольно нескоро оттуда вышел одуревший и обрякший от сна чиновник, с удивлением посмотрел на незваных гостей и спросил, чем может служить.

Камил смерил его убийственным взглядом и дрожащим от возмущения голосом спросил, не он ли опечатал вещи на Сенной.

— Я, — удивленно ответил судебный исполнитель.

— В таком случае, — крикнул Камил, — вы сволочь и негодяй и пляшете под дудку другого прохвоста и негодяя!

— И негодяя, — как эхо повторила Ноэми; с этого момента она повторяла каждый возглас и жест Камила.

Судебный исполнитель побледнел.

— Господа…

— Молчать! — заорал Камил.

— Лучше помолчите! — подхватила Ноэми.

— На каком основании вы это сделали?

Камил схватил со стола лампу, Ноэми — пресс-папье, и оба замахнулись на обалдевшего чиновника.

— Господа, — пробормотал он, — за это грозит тюрьма. Я сейчас вызову полицию!

— Вы угрожаете нам полицией? — еще громче крикнул Камил. — Сами отправитесь в каталажку! Это вы насильственно ворвались в чужую квартиру, взломали шкаф, выкрали одежду в сговоре с другим мерзавцем! Вам надо бояться полиции! На каком основании вы так поступили?

— На основании приговора городского суда, — судебный исполнитель мало-помалу разобрался, с кем имеет дело. — Сейчас покажу выписку из приговора. Обратитесь в суд. Но я все-таки вызову полицию, сумасшедшие…

Сбежались домочадцы. Убедившись, что они здесь немногого добьются, Камил и Ноэми не стали спорить, когда какой-то запоздавший посетитель выставил их за дверь и при этом очень внимательно и как бы смущенно посмотрел на них.

— Судебный исполнитель, — объяснил он им, — действительно не виноват, а за такую штуку, какую вы здесь выкинули, грозит тюрьма. Не могу понять, почему он не вызвал полицию…

Штука, которую они выкинули, привела их в отличное настроение; они смеялись до колик.

— Нагнали мы на него страху.

— Какое у него было глупое лицо! Он совершенно обалдел!

— Ты видела, его даже пот прошиб.

Назавтра, в первой половине дня, Камил появился у Ноэми в конторе и прочитал ей заявление в суд, составленное из назидательных, громких фраз. Он порицал почтенное учреждение за неразумное и несознательное (таким путем он частично спасал его репутацию) сотрудничество с темными личностями, которое содействует усугублению ненависти между людьми. Все письмо пестрело поучениями, которые суд обязан учесть и претворить в жизнь. Ноэми выслушала до конца и одобрила стиль письма.

— Действовать, однако, следует иначе, — сказала она. — Нужно подать в секретариат городского суда заявление о снятии ареста, потому что носильные вещи нельзя изымать. Затем надо перевести в государственную казну ту сумму, которой добивается истец. С чеком и декларацией о снятии ареста надо пойти в суд, и там сразу же отменят арест и выдадут решение, на основании которого исполнитель вернет изъятые вещи.

В тот день, по счастливому стечению обстоятельств, Камил получил от отца деньги и, таким образом, сразу же внес залог. Он явился с чеком в суд, где презрительно, с гадливостью посмотрел на Липского, сгибавшегося в три погибели перед секретарем. Когда Камил наконец протолкался к секретарю, тот ему сообщил, что только что его искала какая-то дама. Камил понял, что здесь была Ноэми, и поспешил в контору.

— Ты заплатил? — спросила она, едва он вошел.

— Заплатил!

— Ты поступил как нельзя хуже!

Оказалось, что Липский уговорил пани Верман взять исполнительный лист в счет квартирной платы. По его словам, после всего, что произошло у нее на квартире, жильцы обязательно съедут, а тогда пропадут деньги за два месяца, которые они ей задолжали. Сам Липский в течение нескольких часов раздобыл исполнительный лист. В связи с новыми обстоятельствами предыдущий взнос терял значение. Любой ценой нужно было извлечь внесенные деньги, так же как и декларацию и чек, которые он передал секретарю.

Камил снова побежал в суд; к секретарю все еще стояла длинная очередь. Когда он наконец пробился, то попросил, чтобы ему разрешили заглянуть в декларацию, которую он сегодня подал, а получив ее — попросту убежал. Теперь он решил выманить внесенные им деньги, но это не удалось. В главном управлении ему заявили, что деньги еще не поступили, пусть явится завтра. Когда он пришел с этим известием к Ноэми, она потребовала, чтобы он немедленно отнес назад декларацию. Начальник конторы Слива успел ей объяснить, чем пахнет их проделка. Камил помчался в суд. Секретарь на этот раз уделил ему больше времени, чем другим.

— Вы знаете, что вы наделали? Выкрали в суде документы. Вас хочет видеть судья.

Судья принял его как старого знакомого.

— А, это вы вчера устроили концерт у судебного исполнителя? Это вы выкрали бумаги у секретаря? Да бы знаете, за такие фокусы вам могут закатить два года тюрьмы! Сколько вам лет? А вашей… невесте? Вы требуете, чтобы я вам вернул вещи, а на вас висит новый долг. Будете платить?

На следующий день, когда Ноэми пришла после работы домой, ее ждал сюрприз: в шкафу висели все ее платья. Даже плащ был на месте. Камил по уши залез в долги, чтобы возместить причиненный ей ущерб.

Обычно ленивый, малоподвижный, Камил в эти дни стал воплощением энергии. Ноэми его не узнавала. От Верманши, «в которой он разочаровался», решено было съехать. Камил нашел комнату неподалеку, на Слиской. Новая комната показалась им лучше прежней, а хозяйка намного симпатичнее. Но именно эта новая квартира на Слиской разбередила старые раны Ноэми. В дни борьбы с судебными исполнителями и с судом Камил проявил не только энергию, но и сердечность, и Ноэми постепенно начинала верить, что, после того как борьба завершится успехом, их жизнь сложится наилучшим образом. Изменившееся отношение к ней Камила давало веский повод для такой уверенности. Между тем, едва только кончились хлопоты, изменился и Камил.

X

— Образумься, Ноэми, людей, которые вместе пережили так много, как мы, что-то связывает. Такие отношения не рвут каждый день. Не принимай всерьез мои глупости.

Все-таки Камил не мог, даже ненадолго, допустить мысли, что не он страдающая сторона, и добавил:

— Твои родители испортили тебя, избаловали, а я теперь пожинаю плоды…

На лестнице Ноэми подумала: он сказал это потому, что собирается снова уйти, и вернулась. Отворив дверь, она увидела, что Камил лежит лицом к стене. Он не повернулся, хотя, конечно, слышал, как она вошла. Однажды он сказал, что его никогда не покидает ощущение ее близости и ему надо очень долго пробыть в одиночестве, чтобы поверить, будто ее нет рядом. Ноэми не вспомнила теперь о том признании, но все его признания, намеренные или невольные, постоянно жили в ней. Камил лежал неподвижно, как чужой. Ноэми сравнивала свою боль с той болью, о которой он постоянно говорил и которая ей казалась совсем ничтожной, и подумала именно этими словами: «Дни мои полны горечи».

— Ноэми, — сказал Камил, не отворачиваясь от стены, — я приду к тебе в контору. Буду ждать после четырех, хочешь?