Андрей Марченко - Наследство одной ведьмы Страница 7

— Халтура, — подытожил я, осмотрев ближе, — череп керамический-то…

Застенчиво ковыряясь пальцем в ухе, Виктор спросил:

— Приступим?

Из кармана он достал маленькое зеркальце на цепочке и начал его раскачивать перед глазами Василисы.

— Сам-то хоть не засни, — заметил я зевая.

Воздух в комнате стал тяжелым. Я видел — от дыма у Василисы стали слезиться глаза.

Но то ли действительно от зеркальца на цепочке, то ли все от того же дыма Василиса стала вялой. Витя же вероятно, к подобным запахам был привычен — на меня копоть не действовала вовсе — я призрак, я чувствую вонь но могу обходиться и без воздуха.

Пользуясь этим, Витя протянул к Василисе руки.

— Сольемся в экстазе, — шептал он станем едины! Войдем в дым, станем дымом. Я окончил пятидневные курсы тантрического секса!

— Руки от нее убери, урод прыщавый! — прокричал я, и уже привычно ударил его под коленку. И, странное дело, у меня опять получилось. Он упал на Василису, но совсем иначе, чем хотел.

Василиса вздрогнула, будто очнулась, ударила коленкой в челюсть, а изящной ножкой в пах.

Незадачливый ухажер завыл на вдохе и скатился вниз, упал на давно неметеный пол.

Я ударил по свечам, по черепу. Тот скатился на землю, воск залил огонь.

Одна свеча упала не потухнув, огонек перебежал на стол, поджег водку, вероятно пролитую вчера вечером. Загорелись тетради.

— Свет, да будет свет! — хохоча кричал я.

И Василиса и Витя вскочили. Василиса смела в охапку вещи и рванула к двери. Витя схватил полотенце и стал сбивать огонь со стола.

— Ведьма! — кричал он ей вслед.

— Мерзавец! Придурок! — отвечала она.

Я бежал за ней вслед, думая, что в общих чертах, они оба правы.

Остановилась она уже далече от общежития, в маленькой аллее. Сперва просто стояла, пытаясь отдышаться, затем присела на лавочку. Я сделал тоже, но сел выше, на спинку лавочки.

Она молчала и говорить пришлось мне:

— Каков подлец? Вот если б ты в меня поверила, не пришлось бы к нему ходить.

В ответ она кивнула.

— Есть еще какие-то варианты, — продолжил я, или будем мириться.

Она опять кивнула, не покачала головой, а именно кивнула.

— Мир? — переспросил я.

— Мир…

— Я все же убедил тебя в том, что я реален? Или это одолжение?

Она поднялась с лавочки и неспешно пошла к остановке.

— Ну да, убедил.

— Чем же, позвольте узнать?

— Ты говорил мне то, чего не знал Своими шутками. Только человек может шутить. Так как тебя зовут?

— Франц. Франц Раух к вашим услугам.

Я со щелчком свел каблуки и выбросил руку в самом щегольском салюте за всю мою жизнь.

В ответ она протянула руку, но поняв, что я не смогу пожать, тут же одернула:

— Василиса… Будем знакомы.

Ну что за глупость, — подумал я, — ведь мы уже давно знакомы.

Целую неделю…

Вите мы все же отомстили. Василиса пошла на почту и выписала на его имя какой-то журнал дурного качества и «клубничного» содержания, написанного скорей на подростка. Надо ли говорить, что нашему многострадальному знакомому не удалось убедить остальных, что журнал, ожидающий его на вахте общежития — досадное недоразуменье. Лишь после четвертого номера у него хватило сходить на почту и аннулировать подписку. Но Василисе этого показалось мало — я достал ей подшивку журналов «Вестник холодной штамповки» за 1972 год. Журналы расшили и раз в месяц Василиса стала подкидывать ему в почтовую ячейку.

Что было с несчастным Витей после этих журналов — я не уточнял.

Впрочем, я значительно забежал вперед.

И мы стали дружить. Я приходил без приглашения, входил в ее квартиру без ключа.

Когда ее не было, смотрел телевизор — она нарочно оставляла пульт так, что я мог переключать каналы.

Когда она переодевалась, я послушно выходил из комнаты. Я мог бы подсмотреть, зайдя в какую-то стену, но я оставался верен своему слову.

Я любил, когда она варила кофе. Призраки не могут пить, но странное дело – чувствуют запах. При жизни я, оказывается, любил кофе. О чем-то хорошем и теплом напоминал его запах.

Черное кофе и черное пиво — кровь черной ночи. Еще неплохо из смешать и пить до черноты в глазах…

Поэтому когда, я гостил у Василисы, она ставила чайник, готовила себе чай, а мне кофе. Запах кофе наполнял комнату, и чашка стояла нетронутой, пока жидкость в ней не остывала.

Бывала она и у меня в гостях. Институт особенно строился в разгар холодной войны, поэтому рос не сколько вширь и в высоту, сколько вниз. И действительно, на поверхности находилась хорошо если треть всего. Не то, чтоб экономили землю, ее в округе было предостаточно. Строители ожидали ракету, что прилетит из-за океана, сотрет все наземные строения, ну а тут внизу можно будет жить и работать. Прорыли даже два туннеля, длинной в три и пять километров к ближайшим заводам.

Ракета так и не прилетела, подземными лабораториями пользовались все реже — не было достаточной вентиляции, от сырости оставленный лист бумаги уже через неделю покрывался плесенью и превращался в размазню.

В подвалах обитал одно время начальник гражданской обороны института, но ему скоро надоело сидеть при гуле электрического света, он затосковал по солнцу, по ветру в форточку, а не сквознякам подземелья. И написал прошение о переводе.

Этот человек примечателен тем, что он порой меня видел. Не постоянно, как Василиса или ее прадед, а только время от времени. Жаль, но в это время он едва ворочал языком, не мог сосредоточить внимание на мне, потому что в то же время его отвлекали желтые мыши и группа зеленых чертей, пляшущих на его столе.

Но мы же отлично знаем — желтых мышей и зеленых чертей не существует! Черти как и мыши — серые! Или не так?…

Что же касается подземелий института, то они медленно, но неуклонно приходили в запустенье. В учебных корпусах хорошо если использовали первый этаж подвалов. Поскольку карты переходов потерялись, двери в неизвестные коридоры заваривали, чтоб никто не заблудился и чтоб вдруг оттуда не появился какой-то совсем незваный гость. Кое-где и заваривать не приходилось — двери закрывались на засовы, замки. Металл в сырости гнил, разбухал намертво затягивая малейшие щели.

Так, в конце концов от всего подземелья остался в пользовании осталась одна улочка, что соединяла два корпуса. В ней постоянно перегорала единственная лампочка, как раз над ступенькой, перед которой всегда собиралась вода. И очень многие, желая сберечь время, гукались в эту лужу.

Не то чтоб я хорошо знал подземелье. Некоторые места знал неплохо, особенно там где я жил, но погуляв, однажды по коридорам, решил туда не возвращаться. Не было там ну абсолютно ничего интересного.

Хотя и могло появиться…

Дело в том, что осадочные породы здесь шли метров на пятьдесят, хотя оценить высоту в подземельях — дело трудное. Ну а дальше начинались сланцевые породы.

Строительство и выемка земли вызвало колебание пород, они осыпались, и порой, на нижних этажа строений человеческих начинались сыпаться стены и проваливаться пол.

Я был там всего один раз, спустился метров на сто, и мне там не понравилось.

Там дул жуткий ветер, было довольно сыро… И еще — эти места не были необитаемы. Я не видел ни одного существа крупней мыши… Но дело в том, что это была не мышь, а паук. Паутину он плел в волос толщиной и я увидел скелет запутавшийся в ней крупной крысы. Еще в подземельях рос какой-то особенный вид плесени, который слабо светился. Не слишком ярко, но вполне достаточно, чтоб обозначить направления и размеры пещер.

Насколько я знал, плесень поднялась и в людские подземелья, но чем выше поднималась, тем реже становилась, хуже светила и уже совершенно не росла на третьем этаже человеческих катакомб.

Пауки же размером с мышь вовсе остались верны своему подземелью, вероятно не желая отходить от своих сквозняков и плесени.

И это, в общем, славно…

— А тебе, к примеру не кажется странным способ твоей жизни. Не думал, что этот мир…

— Не для меня? — Пришел я Василисе на помощь.

— Ну я не в том плане, чтоб ты искал пути из этого мира. Просто вот странно: жила, не верила ни в Деда в Мороза, ни в чудеса и вот, оказывается… Оказывается, что я особенная. Почему я?

— Во-первых, не хочу тебя расстраивать, но твой дар не единичен. Во-вторых, кто-то должен быть особенным — почему не ты? Опять же особенным людям и рассказать особо нечего.

— Ты не чувствуешь, что лишним в этом мире? Тебе не тесно с живыми?

Я покачал головой.

— Мы друг другу не мешаем. Делим одну и ту же площадь, но нам нужны разные вещи, посему мы сосуществуем, поддерживаем баланс, без нужды не лезем в дела друг друга. Скажем экзорцист придет к одержимому бесами. Но никогда не станет вызывать нечистую силу, просто чтоб надавать ей щелбанов.