Руслан Белов - Любовь зла Страница 7

Все во мне кричало. Одна половина моей души – рвала и метала, не находя объект, на который можно было бы выплеснуть эту ярость. И я понимала, что если позволю себе окунуться в неистовство, то рано или поздно обнаружу, отлетая на небеса, свое распростертое изломанное тело у подножия какой-нибудь многоэтажки. Поэтому, не пускаясь во внутренний диалог, присоединилась ко второй половине, которая словно каменная бесстрастно наблюдала за всем происходящим.

За время моих скитаний по врачам наши с Лео отношения совсем испортились. Если быть предельно честной, то это у меня совершенно испортился характер. Я стала необщительна и нелюдима. Мое общение с Лео свелось к минимуму – я его кормила. В остальном он перешел на самообеспечение. Если бы с ним в ту пору что-то случилось, я бы пальцем не пошевелила. С людьми я тоже почти перестала общаться.

И почти все мои друзья оставили меня в покое, а тем, что не оставили, приходилось не сладко.

Как ни странно, желание отторгнуть все и вся я не перенесла на росшего во мне ребенка. Скорее, я объединилась с ним против всего мира. Весь мир был пустыней, и в нем были только мы двое.

На автомате я доходила на работу до декретного отпуска, через полтора месяца в конце июня я должна была рожать.

13

Безделье меня не тяготило так же, как и одиночество. Я каждый день с наслаждением и упорством сумасшедшей чистила перышки, ела полезную еду, кроме того, потакала нелепым вкусам беременности, росла пузом и полнела. Совершала прогулки два раза в день в любую погоду после полудня и вечером. Во время прогулок, присев на скамейку, выкуривала две положенные в день сигареты, так как бросить совсем не смогла. Просыпалась и спать ложилась рано, что было мне абсолютно не свойственно. Я даже читать не могла. Перипетии неизвестно кого меня совершенно не интересовали. Мне это было странно, при моем-то наркотическом пристрастии к чтению, но тоже не взволновало.

Лео всегда тенью таскался за мной на прогулки. Охранял. И однажды вечером, когда ко мне прицепился какой-то пьяненький любитель беременных, так на него напустился, что бедняга едва унес ноги. Я смотрела на служивого Лео тяжело и молча довольно долго, а потом тихо с ненавистью сказала:

– Кому я нужна? И ты мне не нужен, не ходи за мной. – И прокричала опустившему морду псу. – Ты мне не нужен. Ты мне не нужен...

И кричала до тех пор, пока в квартире, под окнами которой я голосила, не зажегся свет. Лео отвернулся и ушел в темноту. Он так и не вернулся в ту ночь.

На следующий день после полудня я вышла на прогулку. И на Алабяна возле "Диеты" нос к носу столкнулась с тем, о ком последнее время даже не вспоминала.

Я не придумала ничего лучшего, опять спросила:

– Что ты здесь делаешь? – А про себя добавила: "Любимый". И это была правда. Я поняла, что по-прежнему люблю его. Это был прорыв чувств впервые за последние несколько месяцев.

Он был помят, небрит, со всклоченными волосами.

– Сонька. Брюхатая. – Произнес нежно и погладил сквозь платье мой живот. – Пьянствовал вчера здесь рядом, только что проснулся, за пивком вышел. – Он ухмыльнулся мне в лицо.

Я развернулась и, не оглядываясь, прошествовала в свой двор. Мне было безразлично, идет ли он следом. Мне нечего было ему сказать.

Лео вернулся к вечеру.

14

В последнюю неделю июня ко мне приехала Лика. Сказала, что взяла на работе накопившиеся отгулы за прогулы, и, полностью игнорируя мою нелюдимость, занялась подготовкой к моим родам.

Родила я легко, мы едва успели доехать до роддома. Я с благодарность смотрела на малышку, смешно кривящую ротик в поисках моей груди.

Она была совершенно человеческая. Я же стала посмешищем родильного отделения, потребовав, едва ребенок покинул мое чрево, чтобы посмотрели, нет ли у него хвоста. Мне со смехом ответили, что хвоста нет, поскольку это девочка. И рассказывалась эта история до самой моей выписки.

Встречать меня из роддома приехали и пришли большой компанией. Малышка родилась и прорвала пузырь моего отчуждения от мира. Я растерянно улыбалась моим, возникшим из ниоткуда, друзьям и родителям. В стороне стоял Лео. На солнце, – а день был солнечный, – набежало облачко, но Галина Борисовна попыталась вручить мне очередной букет, и я забыла об этой тени.

Потом компания рассосалась. Оставшиеся сели в две машины, и меня привезли домой.

Вокруг нас суетились еще пару часов. Потом я всех расцеловала, сказала спасибо и пожелала остаться с малышкой одна. Лика была последней, я выпила с ней еще чаю, баюкая малышку на руках, проводила до двери, убедила еще раз, что справлюсь, а не справлюсь – позвоню. За ней закрылась дверь.

Я включила негромкую музычку, распеленала малышку и, в который раз, принялась ее разглядывать. Я все еще не могла поверить, что это – человеческий детеныш.

Я уже начала думать, что, может быть, это был не Лео. Прокрался Сергей?

Но Сергей огромный мужик, как я могла даже в том бреду спутать его с Лео. И куда смотрел Лео? Где был Лео в это время? Молча вышел прогуляться?

Сил строить версии не было.

Малышка оказалась спокойным ребенком. Уже поздно вечером, искупавшись сама, и выкупав девочку, покормила ее, придвинула кроватку к своей постели, уложила Малышку, я начала называть ее так, с большой буквы, и почти мгновенно заснула.

Детское хныканье я услышала сразу, открыла глаза, и тут же их закрыла снова, не веря себе – над кроваткой в круге света от ночника стоял Лео и держал Малышку на руках!!!

Не подумайте, что я спятила окончательно. Лео – не пес, а мой любимый. Вернее, мой любимый Ленька. А Лео не было уже почти три недели.

Я взирала на эту картину с изумлением и ужасом, закусив костяшки пальцев, чтобы не испугать Малышку своим криком. Он был все в той же одежде, что я видела его в последний... и в предпоследний раз: мой любимый темный свитер с рисунком-косой по левой половине груди, черные джинсы. Усталый, небритый. Улыбнулся мне медленной нежной улыбкой, подал Малышку и тихо произнес:

– Сонька, глупая, не пугайся, а то у тебя молоко пропадет. – Увидев слезы у меня в глазах, насмешливо добавил. – И не вздумай плакать, опять же молоко будет невкусное.

Я кормила малышку, не поднимая глаз. Казалось, вот, сейчас взгляну, а его нет, и не было. Но я слышала его передвижения по квартире. Шум воды в ванной. Позвякивание ложечки о джезву в кухне. Так было, когда он жил здесь со мной некоторое время, пока не снял квартиру на Динамо. Лучше не вспоминать. Я отвлеклась от горьких мыслей и прислушалась к требовательным губкам дочери. Она уже доедала, временами пытаясь заснуть. Теперь перепеленать, и в кроватку. Поцеловать атласную, теплую щечку. Все, спи, детка.

Ленька сидел на своем месте над чашкой кофе и смотрел, как я вхожу в кухню.

– Что ты здесь делаешь? – Я не могла удержаться от ставшего традиционным вопроса.

Он похлопал ладонью по дивану рядом с собой, пододвинул чашку чая с молоком. Я послушно села, нестерпимо хотелось прикоснуться к нему, но я взяла в ладони уже не горячую чашку. Повисло молчание.

– Я хочу остаться. С тобой и Малышкой – Я ждала этого, так ждала, но оказалась не готова. Украдкой глянула на него, но он поймал меня темным взглядом. Я знаю, его глаза бархатно карие, но иногда они могут быть как черные бездонные омуты, и они сейчас меня притягивали и затягивали.

Я снова опустила глаза в чашку, мне удалось вырваться. Я мысленно заметалась – не хочу объясняться, не хочу упрекать, не хочу ставить условия, но как снова поверить – еще раз все заново не переживу.

За прошедшие три недели я всего пару раз вспоминала Лео, поверхностно как факт, размышления о нем закрывала как книгу, а тут вдруг неожиданно произнесла:

– Ты не уживешься с Лео. – И удивилась: "с чего вдруг"?

– Лео больше не будет.

– Не будет. – Тупо повторила я. И встрепенулась. – Почему? – Я уже почти знала, что он ответит, но все равно его ответ потряс меня.

– Очень хочется быть человеком.

Я всхлипнула.

– Как?.. – Слезы заструились по моим щекам.

– Как, я не знаю. Тебе Галина Борисовна расскажет.

– Можешь уйти. Я ей позвоню, мне так не надо. – Я уже не владела собой, рыдания сотрясали меня. Ведь я чувствовала, что ни о чем спрашивать нельзя. Я сожалела о своих колебаниях минуту назад.

Ленька притянул меня к себе и в самое ухо прошептал:

– Я сам пришел, глупая, я мог не приходить. Я должен был обрюхатить тебя, быть изгнанным, отвергнутым и забытым. Я должен был отдать тебе год. Я все выполнил, и теперь свободен.

– Не понимаю, – некрасиво проревела я.

– Я тебя обрюхатил, – он хихикнул и поцеловал за ухом, – раз. Тебе хорошо было, милая, я знаю.

– Как ты мог знать, что обрюхатил? – Его поцелуи легкие и жгучие погружали меня в бездумную эйфорию, и я уже с трудом понимала, что он говорит.

– Но ведь я был собакой! – Хмыкнул он и поцеловал ямку у ключицы. – Ты меня прогнала – два. Я тогда готов был загрызть этого охмурялу, за то, что немного опоздал.