Александр Кабаков - Сборник рассказов Страница 7

— Ага! — позвала Анаит.

Никто не услышал ее.

Анаит дотянулась до бронзовой вазочки на тумбочке и смахнула на пол. Послышался звон.

Дверь открылась, вошел Ага.

— Проснулась? Ну, как ты? Лекарство дать?

— Включи свет, — сказала Анаит.

— Твой врач Анатас сказал: ей нужен покой, хорошее питание и никакой работы. Ни телефонных разговоров, ни переговоров, никаких выходов на демонстрации протеста, особеннно ночью, в проливной дождь. «Пусть молодежь борется за свои права! — сказал Анатас. — С нас хватит!»

— Раньше он ходил на демонстрации, — вздохнула Анаит. — Ладно, включи большой свет.

Ага включил люстру. Анаит зажмурилась, потом широко открыла глаза.

— Телефон! — потребовала она.

Ага покачал головой, но все же включил телефонный провод в розетку.

Анаит подняла трубку, гудок был.

— Мне надо позвонить.

— Кому? — спросил Ага.

— Одному человеку из министерства иностранных дел Швеции.

— Нильсу? — вспомнил Ага.

— Да. Я обещала ему позвонить, договориться, что осенью на международной конференции выступлю с докладом. Это важно.

— Нет, — покачал головой Ага. — Анатас сказал: работа через месяц-два, не раньше!

— Тогда принеси мне свой ноутбук и покажи, как послать сообщение.

— Зачем тебе ноутбук? — нахмурился Ага.

— Общаться с теми, кто далеко. Даже королева Англии, Елизавета, попросила научить ее пользоваться ноутбуком. Чтобы общаться по Интернету со своими внуками, принцами, а она ведь старше меня!

— Нунуш, королева Англии, может, и старше тебя, но она ходит в туфлях на каблуках, а ты не можешь, у тебя ноги болят. И королеву Англии лечат сто врачей, а тебя один Анатас. Твои внуки за дверью, можешь общаться с ними без Интернета.

— Почему Ануш и Айк капризничали? Чего они просили? Я слышала, — сказала Анаит.

Ага вздохнул.

— Айк хочет, чтобы ему купили виолончель, учительница из музыкальной школы сказала, что нужна хорошая. Арам Саркисян продает виолончель, готов получать плату по частям, но все равно это дорого.

— Соглашайтесь! — кивнула Анаит. — У него чудная виолончель, я помню. Если Айк научится играть на виолончели, он будет выступать по всему миру, как Мстислав Ростропович!

— Ануш говорит: если Айку купите виолончель, то и мне купите новую скрипку, я уже выступаю с концертами! — засмеялся Ага.

— Ануш выступает с концертами? — удивилась Анаит.

— В школе, — ответил Ага. — А еще Айк говорит: купите мне маленький телескоп, я хочу смотреть на звезды, как дядя Беник в Бюраканской обсерватории.

— Умница! — умилилась Анаит. — Надо попробовать достать телескоп, хоть маленький. Но хорошо, что ты напомнил мне про Бюракан. Через две недели там откроется международная конференция астрофизиков, посвященная столетию обсерваториии, со всех концов света приедут астрономы, ученые с мировым именем, они пойдут на могилу дяди Беника — ведь это он открыл «галактики Маркаряна», пойдут на могилу его сестры, твоей бабушки Маро, а у нее на могиле все еще нет памятника. Надо найти большой красивый камень и отвезти в Бюракан.

— Простой камень? — усомнился Ага.

— Простой, но красивый, какой-нибудь особенный, как метеорит. Раз памятник Маро еще не готов. Может, позвонить Гургену? Он любил Маро, ее стихи… Дай-ка трубку!

Ага поднес матери телефон. Анаит набрала номер.

— Гурген, дорогой, это Анаит. Ничего, уже дома, чувствую себя хорошо. Гурген, у меня к тебе просьба. Нет ли у тебя в мастерской какого-нибудь красивого большого камня? Мы еще памятник для Маро не поставили, а в Бюракане скоро конференция, приедут ученые, надо, чтобы на могиле Маро был хоть камень с табличкой. Есть? Лабрадорит? Черный, с цветными переливами в сине-зеленых тонах? Ой, как красиво, спасибо, родной! Ага сейчас заедет, возьмет. Большое спасибо! Привет Роксане.

Анаит положила трубку, посмотрела на Агу. — Ну, вот, поедешь сейчас в его мастерскую, с кем-нибудь из своих друзей-бездельников…

— Почему бездельников? — возмутился Ага.

— Ладно, просто так сказала, поезжай с кем-нибудь из своих друзей, забери камень, а завтра поедешь в Бюракан, отвезешь камень на могилу Маро.

— А машина туда поднимется? Может, там дорога обвалилась, по ней наверх не взобраться?

— Тогда попросишь в ближайшем селе буйволов и на них втащишь камень наверх.

— А есть ли там буйволы?

— Буйволы в Армении, те самые, которых писал Мартирос Сарьян на своих картинах, слава богу, еще есть, не перевелись. А что Шушаночка готовит?

— Мясо с фасолью.

— Шушан! — позвала Анаит.

В комнату вошла рыжеволосая Шушан.

— Что делаешь, милая?

— Мясо с фасолью. Сейчас покрошу укроп.

— Хорошо, что укроп добавишь, а то чувствую — запах не тот. И базилик добавь, хорошо?

Шушан кивнула, ушла на кухню.

На тумбочке зазвонил телефон.

Ага поднял трубку.

— Алло! Да… Госпожу Анаит Баяндур? Сейчас! — Прикрыл трубку рукой и шепнул: — Тот самый Нильс из Швеции, которому ты хотела звонить. — Сейчас! Одну минуту…

Анаит вынула из ящичка тумбочки ожерелье из пластинок, похожих на золотые листочки, накинула на шею, надела на руку серебряный браслет с бирюзой, встряхнула кудрявой головкой, после этого подняла трубку.

— Алло? Нильс, дорогой, как я рада слышать твой мужественный голос! Так и вижу перед собой твое умное лицо! Значит, конференция будет? Я приглашена? Да, готова, доклад уже отпечатан. Спасибо, дорогой, так хочется скорей увидеться! До встречи!

И Анаит, улыбаясь, положила трубку.

— Ты с ним так кокетничала! — покачал головой Ага.

— Но это же нужно для Армении! — засмеялась Анаит. — Нам нужен совместный проект с ними! И они дают гранты! Потом он действительно умнейший человек! И очень обаятельный! И симпатизирует мне! Что в этом плохого?

Ага, качая головой, смотрел на ожерелье.

— Почти как золотое! Ты в Париже его купила? Конечно, уйму денег истратила. Лучше бы пальто себе привезла.

— Но мне хотелось именно это ожерелье! Оно недорогое, это бижутерия! Но я в нем чувствую себя царицей! Знаешь, мне кажется, я уже выздоравливаю. Давайте обедать не на кухне, а здесь, в комнате. Выдвинем на середину стол, накроем праздничной скатертью и будем обедать. Айк! Ануш! Идите сюда!

В комнату вошли дети, подошли к тахте, на которой она сидела.

— Нунуш, ты выздоровела? — погладил ей руку Айк.

— Да, милый, и мы будем обедать здесь, тяните на середину стол, я поднимусь, сяду вместе с вами.

Ага и Айк притащили из угла комнаты стол на середину. Ануш вынула из комода белую с вышивкой скатерть, стала расстилать.

— А этот стол еще можно раздвинуть? — подергал Айк за столешницу.

— Можно, но сейчас не надо, нам хватит, — ответила Анаит. — Мы раздвинем этот стол тогда, когда к нам приедет из Канады Маленькая Маро со своим мужем. Хоть бы он нам понравился! Приедет из Швейцарии Анечка, надеюсь, она все-таки полюбила Швейцарию и нашла там себе друзей. Мы раздвинем этот стол, устроим пир, когда Ага наконец защитит свою диссертацию…

— По какому предмету? — спросил Ага.

— Хоть по биологии, хоть по древнеперсидскому языку, лишь бы наконец поставить точку в твоей бесконечной аспирантуре, — вздохнула Анаит. — А еще мы устроим пир, когда Ануш закончит консерваторию и будет выступать по всему миру с концертами. И когда Айк станет… кем ты станешь, Айк?

— Акробатом, — сказал Айк.

— Может, акробатом, может, астрономом, как дядя Беник, может, ты даже откроешь какую-нибудь звезду или туманность… Но только не черную дыру! Хватит с нас черных дыр, не надо, не надо!

— А ты? — спросил Айк. — Что ты будешь делать?

— Я? — сказала Анаит. — Ну, что-нибудь придумаю… Вот поправлюсь… Она посмотрела в окно и сказала задумчиво: — У вашей прабабушки Маро было одно стихотворение:

Придет весна,Деревья зацветут,И будет горячейИ справедливей солнце,Тогда вплывет в твое оконцеНевидимый кораблик из лучей…

— Вот, буду ждать этот кораблик! — сказала Анаит.

Сандра Ливайн. Эплвуд, Нью-Джерси. Будний день

Я решила его убить, только исчерпав все прочие методы воспитания.

Мне казалось, что теперь-то самое трудное позади. Решение было принято, я плакала целую ночь, прощаясь с ним, только под утро успокоилась, вспомнив все хорошее, что он мне сделал, и заснула, почти простив его: если ситуацию разрешить его убийством, побеспокоившись, чтобы смерть была безболезненной, мы будем вполне квиты.

Я все подсчитала. С одной стороны — то, что я от него получила, с другой — пятнадцать лет жизни, которые я на него потратила. С одной — его намерение уйти от меня, с другой — мой план. В конце концов, он ведь тоже собирался меня в некотором смысле убить, зачеркнув эти пятнадцать лет и обеспечив мне как минимум еще пять одиночества в ближайшем будущем. Итого — двадцать. А всего проживу я, допустим, семьдесят пять. Значит, почти треть жизни он у меня отнял, то есть на треть убил. А я тоже отниму у него не больше трети, поскольку в свои пятьдесят два он уже две трети наверняка прожил. Вот и весь баланс.