Владимир Березин - Ностальгия Страница 7

Зима тянулась бесконечно – только морозы сменялись оттепелью.

Иногда, вечером заваривая крутым кипятком горький грузинский чай,

Тимошин чувствовал свое счастье. Оно было осязаемо, округло и упруго

– счастье идущего вспять времени.

Они встречались с Васькой, когда он приходил поговорить.

Каждый раз он звал его на работу – и каждый раз рассказывал новую версию того, отчего образовалась Веребьинская зона. Но итог был один

– ничего страшного, просто нужно делать свое дело. Помнишь, Тимошин, мы особо много вопросов в институте не задавали, и все как-то образовалось, все на своих местах, даже здесь встретились.

Железнодорожник нигде не пропадет, если он настоящий железнодорожник, ты понимаешь, Тимошин? Да?

Потом они встретились еще, и Тимошин услышал новую, еще более невероятную историю. Она прошелестела мимо его ушей, потому что

Тимошин прижился и не было ему уже не нужно ничего – никаких объяснений.

Он находился в странной зоне довольства своей жизнью и думал, что вот, отработает еще месяц и подастся в Вычислительный центр. Или, скажем, он сделает это через два месяца – так будет еще лучше.

Проснувшись как-то ночью, Тимошин накинул ватник на плечи и вышел перекурить. Как-то сам собой он начал курить – чего раньше он в жизни не делал. К этому, новому, времени хорошо пришелся “Дымок” в мятой белой пачке, что обнаружился в кармане ватника.

Тимошин стоял рядом с домиком и думал, что вполне смирился с новым-старым временем. Единственной памятью о прошлом-будущем остался телефон, который в столовой справедливо приняли за иностранный калькулятор.

Он подкинул телефон на ладони и приготовился запустить им в сугроб, но вдруг понял, что схалтурил: тот светофор, что он сам чинил днем, подмигивал ему, зажигался и гас, разрешая движение с неположенной стороны. Сегодня Тимошин, засыпая на ходу, что-то намудрил в реле и, не проверив, ушел спать.

Это было больше чем позор, это была потенциальная авария, а значит, преступление. А Тимошин знал с институтских времен фразу наркома путей сообщения о том, что всякая авария имеет имя, фамилию и отчество.

Он подхватил сумку с инструментами и побежал к светофору. Но только приготовившись к работе, он вдруг увидел, как к станции, повинуясь огням, медленно подходит поезд.

Что-то в нем было не то – и тут он понял: вагоны были Тверского завода. Вагоны были не аммендорфские, а ТВЗ, вот в чем дело. Пять гофров, а иначе говоря – ребер жесткости, указывали на то, что это поезд из другого времени. И он шел по второму пути – совсем с другой стороны.

Это был его поезд, тот давнишний, из тамбура которого вечность назад он скатился кубарем на промерзшую асфальтированную платформу.

Поезд постоял несколько секунд в тишине, потом внутри что-то заскрипело, ухнуло, и он стал уходить обратно – в сторону морозного тумана, в свое, уже забытое Тимошиным время.

И Тимошин сорвался с места. Из последних сил он припустил по обледенелой платформе. Ватник соскочил с плеч, но Тимошин не чувствовал холода.

Дверь призывно болталась, и Тимошин мысленно пожелал долгих лет жизни забывчивому проводнику. И вот, кося взглядом на приближающийся заборчик платформы, он прыгнул и, больно стукнувшись плечом, влетел в тамбур.

Он прошел не один, а четыре вагона, пока не увидел старичка, что по-прежнему игрался со своим цилиндром Рубика, стоя в коридоре.

Тимошин посмотрел на него выпученными глазами безумца, а старичок развел руками и забормотал про то, что вот они только что чуть на боковую ветку не уехали, а все потому, что впереди на переезде товарняк въехал в экскаватор.

Наконец Тимошин открыл было рот:

– А где этот? Мордатый такой, а?

– А сошел приятель твой, да и ладно. Нелюбезный он человек.

Неинтеллигентный.

Тимошин проверил портфель и бумаги. Телефон, по-прежнему зажатый в руке, вдруг мигнул и запищал, докладывая, что поймана сеть.

Тимошин подложил его на подушку и взял в руки бритву, тупо нажав на кнопочку. Бритва зажужжала, забилась в его руках, как пойманный зверек, – и это вконец отрезвило Тимошина.

Но что-то было не так. И тут он поймал на себе удивленный взгляд старичка, последовал ему и тоже опустил глаза вниз. Тимошин стоял посреди купе, еще хранившего остаток августовской жары, и тупо глядел на свои большие черные валенки, вокруг которых растекалась лужа натаявшего снега.

ХОРОШАЯ ПОГОДА

– Папа… Папа… Папа… – Сын не унимался, и Сидоров понял, что так просто он не уснет.

Дождь равномерно стучал по крыше, спать бы да спать самому, но сын просил сказку.

– Про гномиков, пап, а? Про гномиков?

Сидоров прикрутил самодельный реостат на лампе и вздохнул.

– Ну вот слушай. Жил один мальчик на берегу большого водохранилища…

Водохранилище было огромным – недаром его звали морем. Горы на другом берегу едва виднелись, но мальчик никогда там не был. Он почти нигде не был.

– Я тоже нигде не был, – сказал сын из сонного мрака.

– Ты давай слушай, – сурово сказал Сидоров, – сам же просил про гномиков.

– А будут гномики?

– Гномики обязательно будут. Мальчик жил на берегу… Так… Мать уехала из поселка давно, и мальчик жил с отцом. Отца за глаза звали

Повелителем вещей, оттого что отец работал ремонтником – и чинил все. Сейчас он сидел в пустом цеху и возвращал к жизни одноразовые китайские игрушки, оживлял магнитофоны и автомобили, ставил на ножки сломанную мебель, паял чайники и кастрюли.

Много лет назад, когда поселок возник на берегу водохранилища, там одновременно построили завод. Времена были суровые, и строительством завода ведал сам Министр Нутряных Дел и еще двенадцать академиков.

Завод получился небольшой, но очень важный. На этом совсем небольшом заводе много лет подряд делали очень большую Ракету. Поселок тогда был не то, что сейчас, – куда больше и веселее. Два автобуса везли людей на завод, а потом обратно. В кинотеатре крутили кино – по утрам за десять копеек детское, а вечером, за рубль, – интересное.

Мальчик это помнил плохо, может, это были просто чужие рассказы, превращенные в собственную память, – ему казалось, что он вечно сидит в своем доме, обычной деревенской избе на окраине поселка.

Правда, печь давно не топилась – и тепло и огонь давал газ. Жизнь давно изменилась – и в доме редко пахло своим хлебом.

Но потом оказалось, что Ракета не нужна или она вовсе построена неверно, и люди разъехались кто куда. Дома опустели, а саму Ракету разрезали на несколько частей. Из одного куска сделали козырек над входом в кинотеатр, да только фильмов там уже не показывали.

– А у них были Испытания? – перебил не к месту сын.

– Конечно. Испытания – очень важная вещь, без них ничего работать не будет, – ответил Сидоров, а про себя подумал, что часто – и после.

Он хлебнул спитого чая и продолжил: – На заводе осталось всего несколько людей, и среди них – Повелитель Вещей. Он привычно ходил на завод, а в выходные исчезал из дома, взяв рыболовную снасть.

Повелитель вещей замкнулся в себе с тех пор, как уехала жена.

Мальчика он тоже не жаловал – за схожесть с ней.

А вот на рыбалке было хорошо – хоть никакой рыбы там давно не было.

Нет, поселок, стоявший на мысу, издавна славился своей щукой, сомом и стерлядью. Объясняли это идеальным микроклиматом, сочетанием ветров и холмов, приехали даже ученые-метеорологи и уставили весь берег треногами с пропеллерами и мудреными барометрами. Но потом, когда начали строить Ракету, метеорологов выгнали, чтобы они не подсматривали и не подслушивали. К тому же одну важную и ужасную деталь для Ракеты при перевозке уронили с баржи в воду. И деталь эта была до того ужасна и важна, что вся рыба ушла от берега и рядом с поселком теперь не казала ни носа, ни плавника.

Впрочем, в обезлюдевшем поселке никому до этого не было дела.

Повелитель вещей просто отплывал от берега недалеко и смотрел на отражение солнца в гладкой солнечной воде. Возвращаться домой ему не хотелось – дом был пуст и разорен, а сын (он снова думал об этом) слишком похож на бросившую Повелителя Вещей женщину.

Когда отца не было, Мальчик слонялся по всему городу – от их дома до свалки на пустыре, где стоял памятник неизвестному пионеру-герою.

Однажды мальчик нашел на этом пустыре военный прибор, похожий на кастрюлю. Мальчик часто ходил на пустырь, потому что там, у памятника безвестному пионеру-герою, можно было найти много странных и полезных в хозяйстве вещей. Но этот прибор был совсем странным, он был кругл и непонятен – даже мальчику, который навидался разных военных приборов. Можно было отнести его домой и отдать отцу, но мальчик прекрасно знал, что нести военный прибор в дом не следует, поэтому он положил кастрюлю на чугунную крышку водостока.

Но только он отвернулся, чтобы открыть дверь, как услышал за спиной писк.

Бесхозный драный кот гонял военную кастрюлю по пустынной улице. От кастрюли отвалилась крышка, и из ее нутра жалостно вопили крохотные человечки.