Артём Явас - Sweet dream Страница 7

— Обижаешь… — Саша выпростал ноги из воды, поднялся. — У меня даже про тебя стихи есть.

— Про меня?

— Ну, не только про тебя, но и про тебя тоже.

Он подбоченился, топнул пяткой, — при этом, как по волшебству, Сашина челка укоротилась и уехала вверх, на носу блеснули круглые очки, а усы побелели и растеклись по щекам, образовав окладистую фрейдовскую бороду, — и с улыбкой продекламировал:

— Кто не глух, тот сам расслышит,

Сам расслышит вновь и вновь,

Что под ненавистью дышит

Оскорбленная любовь.

Виталий пораженно застыл. Ему захотелось спросить о чем-то очень важном, о чем-то таком, что преследовало его всё это время, отказываясь формулироваться в вопрос, но Саша/Фрейд вдруг опустился на четвереньки, зарычал и стал по-собачьи отряхиваться. Остатки одежды на нем разлетелась клочьями, очки ударились о бревно и плюхнулись в воду. Не переставая трястись, мертвый поэт превратился в большого черного пуделя со стеклянными глазами-пуговицами, кинулся на Виталия и быстрыми, судорожными толчками принялся трахать его голую ногу.

Темно. Душно, как в гробу. Плеск океанических волн в ушах. Виталий вскрикнул от страха — по ноге что-то ползло. Что-то чужеродное. Опомнившись, сообразил, что это вибрирует мобильник в кармане джинсов. Поднес его к носу: номер незнакомый, код городской. Мембрана выхлестнула наружу панический женский плач:

— Алё! Алё!

— Да, Женя…

— Виталий, это ты?

— Я.

Он попытался встать, но затекшие ноги уронили тело обратно на стул.

— Ты где?

Щелкнул самостоятельно включившийся экран, осветил комнату призрачным голубоватым светом.

— На работе.

— На работе? — ошарашенная пауза. — Сейчас 2 часа ночи.

— Ну и что?

Виталий мельком взглянул на ее губы, заполнившие монитор, и свернул окно.

— Нет, ничего… — Всхлип. — Ты мог бы приехать?

Он закатил глаза и скрипнул зубами.

— Знаешь, я тут так неплохо спал…

— Виталий! — Всхлип с подвыванием. — У меня… проблема.

— Что-то новое. — Он не смог скрыть удивления. — Куда ехать?

Щелчком мыши Виталий выключил назойливый плеск волн, льющийся из колонок, и наконец встал. По телу забегали мурашки.

— Ко… мне… Я дома.

— Скажи, что случилось? — он потер лоб, взъерошив челку.

— Я… не могу сказать… — В Женином голосе отчетливо прорезалась истерика. — Просто приходи…

Виталий закусил губу.

— Что, всё так плохо?

— Хуже не бывает… Помоги мне, помоги, пожалуйста…

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ???

— Я… я, кажется, убила человека.

Остатки сна слетели, словно отброшенная веником паутина.

— Хорошо. Я сейчас буду.

Он сел и прислушался к своим ощущениям. Хмель уже прошел. Глаза еще наверняка были красные, но голова мыслила вполне ясно. Страшно хотелось есть. Он достал из ящика стола распечатанную пачку крекеров, затолкал в сухой рот пару горстей желтоватых черепашек, лошадок и дельфинчиков. Открыл бутылку минералки, запил размолотых зубами зверюшек, сморщился и отрыгнулся газом. Взял со стола ключи, выключил компьютер, закрыл офис, кивнул охраннику на первом этаже и вышел в ночь.

На перекрестке Пушкина и Клары Цеткин, возле парка, его неожиданно стошнило. Воздухом. Он согнулся, чувствуя, как из глаз выдавились две слезы. Сплюнул.

— Молодой человек, что с вами?

Виталий обернулся. За спиной стоял милиционер. Еще трое в форме удалялись от них по улице, оживленно о чем-то переговариваясь.

— С тобой всё нормально? — спросил мент, внимательно глядя ему в лицо. Было видно, что он подвыпил, и к Виталию подошел просто ради порядка.

— Да так, — выдавил Виталий. — Язва…

— До дома сам доберешься?

— Угу, тут недалеко…

— Ладно, — мент повернулся и побежал догонять своих. Переходя дорогу, уже спиной Виталий слышал, как тот им на ходу что-то объясняет, пару раз мелькнуло слово «язва», потом кто-то засмеялся, разговор удалился и стих. Лохи…

Он свернул в сектор старой застройки, и спустя пять минут постучал в Женину дверь. От толчка дверь раскрылась, показав язычок замка, как будто до этого ее собирались захлопнуть, но не успели.

За дверью стояла Женя в домашнем халате с розами. Ему показалось, что от нее остались только глаза: огромные, серые и пустые, с безобразно растекшейся косметикой.

— Он… там, — она бессильно показала рукой, хотела что-то добавить, и вдруг, покачнувшись, бросилась вглубь квартиры. До Виталия донеслись приглушенные звуки рвоты.

Он вошел в тесную полутемную прихожую, совмещенную с кухней. Захлопнул дверь. Увидел белеющую на полу сумочку, одну туфлю и чьи-то раскинутые ноги в ботинках «Todd». Осторожно переступил через длинное мускулистое тело в футболке с изображением желтой улыбающейся рожицы, из левого нарисованного глаза которой торчал самодельный кухонный нож с костяной рукояткой. Нога поехала в черной луже, и он едва не упал, с чертыханием успев схватиться за угол холодильника. Постоял несколько секунд над трупом, для проформы пощупал сонную артерию. С новым интересом глянул в красивое запоминающееся лицо, расчерченное глубокими свежими царапинами.

«Вот ты какой, северный олень… Жаль, не выпил с тобой сегодня, а ведь мог. Жизнь, знаешь, такая штука…»

Кровь, выступившая на губах блондина, напоминала яркую губную помаду.

Виталия тронули за плечо.

— Что тут произошло? — спросил он, встретившись с Женей глазами. Она умылась, но выглядела всё равно неважно. Лицо бледное, как у утопленницы, губы дрожат.

— Это Коля.

— Угу.

— Он пришел сам, я его не звала, — девушка глотала слова, вытирая рот рукавом халата. — Понимаешь? Завалился пьяный, ударил меня, схватился за нож…

— Это который нож? — Он тронул кончиком туфли костяную рукоять. — Этот, да?

— Так получилось…

— А на хрена ты его впустила?

— Я… я не думала, что это он.

— А кто?

— Подруга. Она у меня часто ночует.

— Так и позвонила бы ей. Я при чем?

— Что ты! Она бы испугалась…

— Ясненько…

Женя мельком глянула на Николая, закрыла ладонью лицо, и он обратил внимание, что кончики ее длинных ногтей изгрызены.

— Он… умер?

— Боюсь, что да.

— Какой ужас… — прошептала она сквозь ладонь.

Виталий вспомнил Сашу с плота и неожиданно сказал.

— Ну и что? Мы все умрем.

— Не говори так!

— Да? Чего мне еще нельзя говорить? — мягко поинтересовался он.

— П-прости… — Она вонзила дрожащую руку в прическу. — Ты же знаешь, я не могу никого убить!

— Да, я вижу.

— Нет, — Женя издала сдавленный горловой звук, — ты не понимаешь…

— А что я должен понимать? Что?

— Я… я не могла спать с ним! Не могла, понимаешь?! — Слова полились из нее неудержимо, как рвота. — Меня отец изнасиловал, когда мне было 15 лет! Это было так больно! Эта боль до сих пор сидит у меня вот здесь! Здесь! — Она прижала руку к животу. — Я забеременела, пришлось делать аборт — снова боль, унижение, соседи смотрели, как на шлюху, я ушла из дома… Лечилась, пыталась избавиться от этого… но…

Виталий молчал. Она взяла его за руку.

— Я честно пыталась встречаться с Колей, как и с другими до него… И он мне действительно нравился, пойми, Виталий, но меня просто тошнило от одной мысли… что снова будет больно! — Женя с мольбой смотрела ему в глаза. — А ему был нужен только секс, он постоянно намекал на это! А я, понимаешь, я ненавижу, когда меня используют! Он только хотел делать мне больно! Как и мой отец!.. Как и эта сволочь из универа!.. А когда я отказала, обещал меня убить! Он псих!

— Хватит болтать, — перебил он с отвращением, вырывая руку из ее влажной ладони. — Тебя послушать, все вокруг ненормальные и хотят сделать тебе больно. А на самом деле хуево в итоге всем, кроме тебя. Я уже не верю, что он, — кивок в сторону трупа, — был маньяком или психом. Дело, думаю, в тебе.

— Я же говорю, он меня убить хотел!

— За просто так убить не обещают, — Виталий покачал головой. — Признавайся, ты его как-то унизила?

— Нет… — Женя сглотнула. — Я…

— Что?

— Понимаешь…

— Ну?!

— Я его покалечила.

— Добрая ты девочка. — Он потрясенно хмыкнул. — Это как, когтями, что ли?

— Нет, по-другому.

— Ладно, обойдемся без подробностей. Я так понимаю — покалечила и смылась, да?..

— А ты бы что, не смылся?

— Видишь ли… — Виталий отвел взгляд. Он ощущал себя гаже, чем когда-либо в жизни. — В отличие от тебя, я привык отвечать за свои поступки. А ты… Женя, ты никогда через себя не переступаешь, правда? Вместо того, чтобы лечить свою подростковую психотравму, ты предпочитаешь издеваться над всеми, кто к тебе тянется. Ты не думаешь о том, что у других тоже могут быть чувства. Сначала опускаешь мужиков, заставляешь их чувствовать себя мудаками и неудачниками, а потом еще удивляешься, что тебе мстят!