Джон Грин - В поисках Аляски Страница 8

— Это было просто ужасно, — объявил я. — Что мне следует сделать, чтобы это никогда больше не повторилось?

— Ничего не поделаешь! — возбужденно прощебетала она. — Я непредсказуема. Боже, тебе что, доктор Хайд не противен? Нет? Ведет себя так, будто он лучше нас.

Я сел и ответил:

— А по-моему, он гений. — Отчасти я сказал это потому, что действительно так думал, а отчасти потому, что мне просто хотелось ей возразить.

Аляска села на мою кровать:

— Ты всегда в одежде спишь?

— Угу.

— Забавно, — сказала она. — Вчера на тебе почти ничего не было.

Я злобно посмотрел на нее.

— Да ладно, Толстячок. Я просто прикалываюсь. Тут неженкой не проживешь. Я же не знала, насколько все страшно — и я виновата, и они об этом пожалеют, — но мягкотелым тут быть просто нельзя. — И она ушла. Больше ей сказать было нечего.

Она, конечно, симпатичная, думал я, но нельзя западать на девчонку, которая относится к тебе как к десятилетнему. Мама у тебя уже есть.

за сто двадцать два дня

КОГДА ЗАКОНЧИЛСЯ ПОСЛЕДНИЙ УРОК первой недели моего пребывания в Калвер-Крике, я вернулся в комнату № 43 и увидел нечто совершенно неожиданное: миниатюрный Полковник с голым торсом склонился над доской для глажки, накинувшись на розовую рубашку. Он работал с таким энтузиазмом, что по его лицу и груди тек пот. Энергично водя утюгом из стороны в сторону, Полковник дышал почти так же тяжело, как и доктор Хайд.

— У меня свидание, — объяснил он. — Ситуация чрезвычайная. — Он попытался перевести дыхание. — Ты… — вдох, — гладить умеешь?

Я подошел к розовой рубахе. Морщин на ней было, как на лице у старушки, которая в молодости очень любила загорать. Ох, если бы Полковник не комкал всю одежду и не распихивал ее по ящикам как попало…

— По-моему, просто включаешь и давишь на рубашку, нет? — сказал я. — Я не в курсе. Я даже не знал, что у нас есть утюг.

— У нас нет. Это Такуми. Но он тоже им пользоваться не умеет. А когда я Аляску спросил, она завопила: «Нет, на меня свою парадигму патриархата не распространяй!» О боже, мне надо покурить. Но я не могу допустить, чтобы от меня воняло во время встречи с Сариными родителями. Ладно, к лешему. Пойдем в душ, пустим воду и там покурим. От душа будет пар. А пар разгладит складки, так?.. Кстати, — продолжал он, когда я входил вслед за ним в душевую, — если днем захочется покурить в комнате, достаточно просто включить душ. И дым вместе с паром уйдет в воздуховод.

С научной точки зрения это казалось бредом, но на практике вроде бы сработало. Напор в душе был слабый, а головка располагалась так низко, что мыться под ним толком не получалось, но дымовая завеса из него выходила отличная.

А вот утюг, к сожалению, плохой. Полковник предпринял еще одну попытку погладить рубашку (Попробую давить посильнее, посмотрю, что получится) и в итоге надел мятую. К рубашке он подобрал синий галстук, украшенный горизонтальными рядами крохотных розовых фламинго.

— Единственное, чему меня научил мой паршивый отец, — сообщил Полковник, пока его пальцы проворно затягивали идеальный узел, — это завязывать галстук. И это довольно-таки странно, потому что отца я себе в галстуке не представляю.

И тут в дверь постучала Сара. До этого я видел ее раз-другой, но Полковник нас друг с другом не познакомил. В тот вечер ему такой возможности тоже не представилось.

— О господи. Ты что, рубашку погладить не мог? — спросила она, несмотря на то что Полковник стоял прямо у гладильной доски. — Мы же встречаемся с моими родителями. — В легком голубом платье Сара выглядела ужасно хорошенькой. Она забрала свои светлые волосы в «ракушку», оставив две пряди по бокам, и была похожа на кинозвезду — стервозную.

— Слушай, я сделал все что мог. Не у всех есть служанки для глажки.

— Чип, чем больше ты пытаешься меня опустить, тем ниже сам становишься.

— Боже, неужели мы не можем за дверь выйти, не поругавшись?

— Да я просто говорю тебе. Мы в оперу собираемся. Для моих родителей это важно. Ну ладно. Пойдем уже.

Мне самому захотелось уйти, но прятаться в ванной было как-то тупо, а в дверном проеме стояла Сара, уперев одну руку в бедро; в другой она крутила ключи от машины, словно говоря: Ну, пошли же.

— Да если я даже смокинг надену, твоим родителям нравиться не стану, — прокричал Полковник.

— Я тут ни при чем! Это ты внушаешь им отвращение! — Она помахала ключами у него перед лицом: — Слушай, мы либо идем, либо нет.

— К чертям. Никуда я с тобой не пойду, — ответил Полковник.

— Отлично. Желаю повеселиться. — Сара с такой силой шарахнула дверью, что с моей полки свалилась довольно внушительных размеров биография Льва Толстого (его последние слова: «Люблю истину») и упала на клетчатый пол с громким ударом, словно эхо захлопнутой двери.

— АААААА!!!!!!!!!!!! — заорал Полковник.

— Так значит, это была Сара, — сказал я.

— Да.

— Она вроде ничего.

Полковник рассмеялся, опустился на колени возле нашего миниатюрного холодильника и вынул банку с молоком. Открыл, сделал большой глоток, поморщился, кашлянул и сел на диван, поставив банку между ног.

— Прокисло, что ли?

— А… да, что ж я сразу не сказал. В ней не молоко. Точнее, не совсем. Пять частей молока к одной части водки. Я зову это амброзией. Напиток богов. Запах молока заглушает водку, так что Орел меня не поймает, если только сам не отхлебнет. Плохо то, что по вкусу действительно похоже на кислое молоко со спиртовым лосьоном. Но сегодня пятница, Толстячок, а моя девка — стерва. Будешь?

— Я, пожалуй, пас. — Я раньше никогда не пил спиртного, за исключением пары глотков шампанского на Новый год под пристальным наблюдением родителей, и мне показалось, что с «амброзии» начинать не стоит.

За дверью зазвонил телефон. С учетом того, что у нас на сто девяносто учеников было всего пять телефонов, меня поражало, как редко они звонят. Сотовыми нам пользоваться не разрешали, но я заметил, что у некоторых из выходников они все же имелись. А не-выходники в основном регулярно звонили родителям сами, и я в том числе, поэтому сюда звонили только тогда, когда кто-то из ребят забывал.

— Возьмешь? — спросил Полковник. Мне не хотелось, чтобы он мной помыкал, но ссориться мне тоже не хотелось.

Так что через мерзейшие сумерки я добрался до автомата, висевшего на стене между 44-й и 45-й комнатами. Пространство по обеим сторонам телефона было испещрено телефонными номерами и тайными пометками, оставленными ручками или маркерами (205.555.1584; Томми аэропорт 04:20; 773.573.6521; Джей-Джи — Каффс?). Если звонишь на автомат — наберись терпения. Я взял трубку где-то на девятом звонке.

— Чипа позови, — попросила Сара.

Мне показалось, что она звонит с сотового.

— Ага, подожди.

Я развернулся — он уже стоял у меня за спиной, словно знал, что это она. Я передал ему трубку и пошел в комнату.

Через минуту густой и недвижимый воздух алабамской практически уже ночи прорезали четыре слова, которые донеслись и до нашей комнаты.

— Сама иди в жопу! — прокричал Полковник.

Вернувшись, он сел, схватился за свою «амброзию» и сообщил:

— Она считает, что это я настучал на Пола с Марьей. Об этом говорят все выходники. Что я настучал. Я. И нассали в кеды из-за этого. И тебя чуть не утопили. Потому что ты живешь со мной, а я, ходят слухи, стукач.

Я попытался вспомнить, кто такие Пол и Марья. Имена казались знакомыми, но я за последнюю неделю много всяких имен услышал, а связать Пола и Марью с конкретными лицами не мог. Но потом до меня дошло почему: я их и не видел. Это их выгнали за трифект.

— Давно ты с ней встречаешься? — спросил я.

— Девять месяцев. У нас не особо хорошо дела шли, в смысле, она мне никогда не нравилась, даже на минуточку. Это было как у мамы с отцом — он, бывало, разозлится и изобьет ее. А потом становится такой миленький, и у них снова как будто медовый месяц. Но у нас с Сарой медового месяца даже не бывает. Боже, да как она могла подумать, что я стукач? Я знаю, знаю: «А почему бы нам не расстаться?» — Он провел рукой по волосам, сжав их в кулак на макушке, и продолжил: — Я, наверное, ее не бросаю потому, что она не бросает меня. А это нелегко. Из меня «вторая половина» паршивая. Из нее тоже. Мы друг друга заслуживаем.

— Но…

— Не могу поверить, что они обо мне такого мнения… — Полковник подошел к книжной полке и взял альманах. А потом сделал большой глоток «амброзии». — Выходники хреновы. Наверное, кто-то из них же и донес и свалил все потом на меня, чтобы собственную задницу прикрыть. Ладно, сегодня такой вечер, что все равно лучше никуда не ходить, а остаться дома с Толстячком и «амброзией».