Геннадий Красильников - Старый дом (сборник) Страница 8

— Когда сделаете? Когда будут решетки?

— «Когда, когда»!.. В ближайшие дни, как только будут свободные люди, сразу и сделаем. Я понимаю, решетки просто необходимы, но что делать: каждому человеку бог дал всего две руки.

— О боге потом. Сейчас мне нужны решетки, семена необходимо проветрить. Когда сделаете?

— Ну, вот вы какая… Я же сказал — в самые ближайшие дни…

— Сегодня! Сейчас же! — Галя так раскраснелась, что, казалось, вот-вот с лица брызнет кровь. — Сейчас же пишите наряд!

И Галя, с сердцем хлопнув о стол председателя выцветшей кожаной перчаткой, опустилась на стул:

— Не уйду!

Григорий Иванович смутился. «Черт их знает, этих женщин: всегда им что-то надо, шумят, покоя не знают. Себя изводят и другим житья не дают. И эта вот тоже: у самой губы дрожат, вот-вот заплачет, но крепится. Ну, что с ней делать? Что тут придумаешь? Эх, то ли дело райфо: дашь по телефону сводку о ходе налоговой кампании — вот и вся забота. В двенадцать часов, как все порядочные люди, шел обедать, в шесть часов закрывал кабинет и шел домой. А здесь и обед не в обед, — сидишь за столом, а к тебе люди идут: этому нужно одно, тому — другое… Во всей конторе мягкого стула не найдешь. В общем, попался!»

Григорий Иванович искоса взглянул на Галю: сидит ведь, сидит гвоздем! До сих пор Григорий Иванович думал о ней: «Ну, девчонка! Жизни не видела, молодо-зелено». Но немного времени прешло, а «молодо-зелено» начала командовать, бросает на стол перчатки.

— Зря вы так, Галя… Галина Степановна. Я ведь пошутил…

— Эти шутки мне надоели. Нас сюда посадили не для шуток!

Сказала — что отрубила. И как только с ней разговаривать?

Председатель взял книгу нарядов и вздохнул с видом обиженного человека.

— Эх, Галина Степановна, не стоит нам ссориться. Я ведь отлично вас понимаю, но что делать, у человека всего две руки…

Вовремя остановился, увидев, как сердито блеснули глаза агронома.

— Сами знаете, плотников в колхозе мало. Придется поручить Кабышеву Макару. Он-то сделает! Старательный, хозяйственный человек. Вот таких бы побольше нам в колхоз!

Галя хотела было сказать о случае на складе, но раздумала. Кто знает, — может, зря она тогда погорячилась. И потом, ведь это не он, а его жена. Хотя квартирная хозяйка Марья о них обоих говорит: «Жадные, с кулацким духом», — но кто знает, из-за него соседи могут повздорить? Когда увидишь дым, кричать о пожаре рано…

Вот после этого разговора и навалили на Макара работы, подбросили даже телегу из тракторной бригады. С одной стороны, это неплохо: знай свое дело, никто тебя не торопит. Инструмент у Макара свой, все есть, что нужно, для плотницких работ — собирал сызмальства, когда научился этому ремеслу. О каждом рубанке или пиле может рассказать в точности, как и откуда к нему попала. Весь инструмент выверен, отточен, — только знай работай. Любой плотник может позавидовать. Что же, у хорошего хозяина и инструмент хорош!

Свой верстак Макар поставил возле конного двора, на солнечной стороне. Ветра здесь нет, на солнце уже можно работать в одной рубахе. Каждый прохожий перебросится с Макаром несколькими словами, а иной постоит немного рядом, свернет цигарку.

— Макар-агай[5], все мастеришь?

— Помаленьку, — не отрываясь от работы, односложно отвечает Макар.

— Денек, а? На весну потянуло!

— Да, тепло. В шубе уже нельзя работать, жарко.

— Гляди, скоро в поле выезжать.

Да, кругом весна, самая настоящая весна. Почуяв запах молодой, выбившейся из-под снега травки, на ферме беспокойно мычат коровы. Возле реки, в большом загоне, бегают овцы. Ягнята, родившиеся зимой, уже окрепли. У барашков, видно, пробиваются рожки, и от того, что нестерпимо зудят лбы, они целыми днями смешно бодаются друг с другом. На птицеферме не умолкают куры.

Собрав бесчисленное множество ручьев и ручейков, Акашур начал выходить из берегов. Летом через нее местами курица может перейти. А сейчас река вспучилась, разлилась.

На мосту то и дело собираются люди, смотрят на половодье, переговариваются:

— Видно, и нынче лед не поднимется, останется под водой?

— Как знать… Может, и поднимется.

— Говорят, если лед поднимается, год будет урожайный.

— Да ну? В прошлом году почти весь остался под водой, а в Дроздовке на трудодень по три кило получили.

— Они работать умеют…

— Скажешь тоже! У нас народ тоже работать любит. Да только, как говорится, каждому стаду нужен хороший вожак. Так-то!

Река шумит. Словно вознаграждая себя за долгое зимнее безделье, она смывает и несет все, что встретится на пути: солому, навоз, щепки, поломанные сучья. Кружась и ныряя, они стремительно несутся вннз, к Каме.

Однажды ночью Акашур совсем расшумелся. Утром люди увидели: по реке плывут льдины.

Глава VI

Вокруг Акташа нет ни глубоких морей, ни высоченных гор. Иногда старики остерегают ребятишек: «Смотрите, в омуте за мельницей не вздумайте купаться! Глубина там такая, двумя вожжами не смерить…» Но это, так, для порядка, говорится. А на самом деле во всем районе нет даже речонки, чтобы можно было гидростанцию построить. Не ставить же турбину на Акашуре, которая летом почти вся высыхает! Поэтому-то среди акташцев давно ходят слухи, что вот-вот построят на Каме-реке большую ГЭС и протянут линию до их села. А пока в длинные, темные осенние и зимние ночи акташцы, так же как и все их соседи в районе, сумерничают около обыкновенных керосиновых ламп.

Если идти по району прямиком, никуда не сворачивая, то на пути будет несколько круто спадающих спусков. Идешь по ровному, гладкому полю, и вдруг — словно огромная ступенька.

Потом снова гладкое поле и снова — такая же ступенька. И в самом деле, похоже на огромную лестницу, не зря же называется «Чертов спуск».

Акташская МТС стоит как раз возле одного такого уступа. Речка Акашур в этом месте запружена плотиной, в жаркие дни трактористы выбегают из мастерской, на ходу скидывают одежду и с разбегу бросаются в пруд. Но вода не смывает с них темных пятен автола, и приходится, как наждаком, натираться песком. Из этого же пруда берут воду насосом в мастерские, здесь же, на берегу, шоферы окатывают из ведер свои машины.

Совсем недавно вокруг пруда, кроме небольшой старенькой мельницы, никаких строений не было. Организовали машинно-тракторную станцию, и, словно после теплого дождя грибы, появились крыши домов, складов, мастерских. Неподалеку от Акташа вырос настоящий городок: с утра до ночи стучит двигатель, то здесь, то там тянется вверх дымок, гремит железо, и даже в Актанте слышно, как в кузнице стучит большой молот. Люди в промасленной одежде бегают взад-вперед, грохочут тракторы, взвизгивают стартеры автомашин — словом, настоящий город! А с наступлением темноты МТС опоясывают яркие огни электроламп: станция имеет свой генератор. И акташцы с нескрываемой завистью посматривают на веселые огоньки соседей, вздыхают: «Эх, светло как! Электричество — оно, конечно, большое дело…»

Говорят, что в Акташской МТС сейчас работает больше трехсот человек. Во всем районе нет деревни, в которой жило бы триста человек. Большая станция! Со всех сторон тянутся сюда люди, каждую зиму открываются разные курсы: то на тракториста учат, то на комбайнера, то на машиниста. Приходит из деревни тихонький, незаметный паренек, поначалу все норовит подальше от машин держаться, а посмотришь через месяц-другой — и диву даешься: гоголем сидит на дизельном тракторе, увидит знакомого — только головой кивнет, прибавит газу и прогремит мимо. Другим стал паренек, цену себе узнал. Надо сказать, эмтээсовских сильно уважают, да и как их не уважать!

…На курсах трактористов само собой получилось, что Андрей Мошков из Дроздовки стал вроде бы за главного. Случится что-нибудь — зовут его: «Андрей, иди сюда, помоги» или «Погляди-ка, Мошков, ладно ли будет так?» Андрей всюду поспевает, со всеми умеет все уладить. Олексан тайком приглядывался к нему, прислушивался к разговорам, думал: «Чего он так… распоряжается? Будто он хозяин тут!» Не мог понять этого! Но если бы Олексан заглянул в себя поглубже, то убедился бы, что он просто завидует Мошкову, всем людям, похожим на него. Завидует тайком, из своего угла. «А почему ты не такой, а? — спрашивал его голос откуда-то из глубины души. — Посмотри, им всегда весело, и работают они будто шутя. Они нигде и никогда не прячутся, ни от кого не таятся. А почему ты так не можешь?» — «Не знаю… Они совсем другие. Мошков или Сабит, если попросить у них, последнюю краюшку готовы пополам разломить. Чудаки, не жаль им, что ли?» И он в тысячный раз повторял себе материны слова: «Всякие люди собрались, отдашь им, а обратно когда получишь — неизвестно. А, может, завтра самому понадобится — где возьмешь? Верно говорят: отдашь руками, а искать придется ногами…»