Марк Леви - Где ты? Страница 8

Глухой рокот моторов над головой вывел его из задумчивости. Он едва не пригнул голову, когда DC3 пролетел над крышей терминала. Летчик, заходя на посадку, наклонил самолет вправо. Потом самолет выровнялся, подбираясь к отведенной ему посадочной полосе. Показались шасси, замерцали огоньки на крыльях. Вскоре большой круглый нос самолета приподнялся, и хвостовое колесо коснулось грунта. Винты пропеллеров постепенно стали видимыми. Возле терминала DC3 развернулся, двигаясь к месту стоянки возле бара. Самолет, на котором прилетела Сьюзен, сел. Филипп сделал знак официанту, чтобы тот вытер столик. Когда первые пассажиры спустились по трапу, Филипп испугался, что интуиция его подвела.

На Сьюзен были потертые джинсы и мужская рубашка навыпуск. Она похудела, но казалась вполне в форме. Высокие скулы стали еще выше от широкой улыбки, когда она заметила Филиппа за стеклом. Ему понадобилось титаническое усилие, чтобы, исполняя ее волю, оставаться на месте. Как только Сьюзен вошла в помещение терминала, на некоторое время исчезнув из его поля зрения, он отвернулся от окна и заказал два шарика ванильного мороженого, политых жидким шоколадом с миндалем и карамелью.

Несколько мгновений спустя Сьюзен прижалась лицом к иллюминатору и скорчила рожицу. Как только она вошла, Филипп поднялся. Заметив, что он устроился за тем же столиком, она улыбнулась. При ее кочевой жизни этот крошечный уютный уголок в недрах аэропорта приобретал определенную значимость. Она призналась себе в этом, еще когда летела на маленьком почтовом самолете из Пуэрто-Кортеса в Тегусигальпу.

Когда она толкнула дверь, Филипп вынудил себя остаться на месте, а не броситься к ней. Сьюзен бы это не понравилось. Миновав третий столик, она скинула свой тяжеленный рюкзак и бегом кинулась к Филиппу, обняла, прижалась лбом к его плечу и вдохнула знакомый запах. Он повернул ее лицо к себе и заглянул в глаза. Оба молчали. Официант, кашлянув, насмешливо поинтересовался у Филиппа:

— Не желаете добавить сверху капельку взбитых сливок?

Они сели. Сьюзен поглядела на мороженое, сунула в него палец и слизнула карамель.

— Я очень по тебе скучал! — сказал Филипп.

— А я нет! — саркастически бросила она. — Ну рассказывай, как дела?

— Потом. Дай на тебя наглядеться.

Она изменилась, возможно, другие ничего бы не заметили, но не Филипп. Щеки впали, а за улыбкой таилась печаль, он чувствовал ее, но не мог объяснить. Словно каждая трагедия, свидетелем которой она оказалась, наложила на нее свой отпечаток.

— Почему ты так на меня смотришь, Филипп?

— Потому что ты удивительная.

Взрыв ее хохота разнесся по всему бару. Двое посетителей обернулись. Сьюзен прижала ладонь ко рту:

— Прошу прощения!

— Не извиняйся. Ты такая красивая, когда смеешься. Там тебе доводилось иногда смеяться?

— Знаешь, самое невероятное, что это «там» только кажется у черта на рогах, а на самом деле это совсем близко. Лучше расскажи мне о себе, о Нью-Йорке.

Ему нравится жить на Манхэттене. Он получил заказ в рекламном агентстве, сделал свой первый рекламный щит. Эскизы понравились, и его уже пригласили на следующий проект. Особых денег это не приносило, но все-таки уже что-то конкретное. Когда Сьюзен спросила, доволен ли он жизнью, Филипп лишь пожал плечами. Он поинтересовался, довольна ли она приобретенным опытом, нашла ли то, что искала. Она словно бы и не услышала его и продолжала свои расспросы: а родители, как поживают его родители? Родители Филиппа подумывали продать дом в Монтклере и переселиться на западное побережье. Филипп весь год с ними не виделся, только на День Благодарения навещал. Он ночевал тогда в своей бывшей спальне, и ему было грустно. Он почувствовал вдруг, что отдаляется от родителей, впервые увидел, что они стареют, расстояние как будто оборвало нить времени и разрезало жизнь на череду выцветших картинок, где лица от раза к разу все больше менялись под влиянием жизненных перипетий.

— Когда люди живут вместе, — нарушил Филипп повисшее молчание, — они и не замечают, как меняются, а в конце концов теряют друг друга.

— Именно это, старичок, я тебе всегда и твердила. Жизнь вдвоем — штука опасная. Как по-твоему, я потолстела?

— Нет, мне кажется, наоборот. А к чему ты это?

— К нашему разговору. Я изменилась?

— Ты просто выглядишь усталой, Сьюзен, только и всего.

— Значит, изменилась!

— С каких пор тебя стала волновать твоя внешность?

— Да всякий раз, как я тебя вижу.

Она поглядела на остатки мороженого на дне креманки.

— Мне хочется чего-нибудь погорячее!

— Да что с тобой, Сьюзен?

— Должно быть, я нынче забыла принять мои таблетки-«веселушки»!

Она видела, что огорчила его, и уже жалела, что дала волю своему дурному настроению, но полагала, что их близость позволяет ей быть самой собой.

— Ты могла хотя бы сделать усилие!

— Ты о чем?

— Хотя бы притвориться, что рада меня видеть.

Она провела пальцем по его щеке.

— Ясен перец, я рада тебя видеть. Это не имеет никакого отношения к тебе.

— А в чем же дело?

— Трудно возвращаться на родину. Все кажется таким далеким от той жизни, какой я жила. Здесь есть все, ни в чем нет недостатка, а там нет ничего.

— Если у твоей соседки сломана нога, а у тебя только вывихнута лодыжка, твоя боль от этого меньше не станет. Попробуй быть чуть более эгоистичной, и тебе будет гораздо легче.

— Ух ты! Да ты становишься философом, старик!

Филипп резко встал, пошел к двери, вышел на минутку в коридор и тут же вернулся быстрым шагом. Наклонившись, он поцеловал Сьюзен в шею.

— Привет, я так рад тебя видеть!

— Можно узнать, что за игру ты затеял?

— Никакая это не игра! Я ждал тебя два года, у меня мозоль на пальце от писания писем, потому что письма были единственной возможностью хоть как-то участвовать в твоей жизни. И мне показалось, что наша встреча началась совсем не так, как я ее себе представлял, вот я и начал все сначала!

Сьюзен некоторое время смотрела на него, а потом расхохоталась.

— Ты все такой же чокнутый! И мне тебя очень не хватало!

— Ну так рассказывай!

— Сначала ты. Все-все о вашей жизни в Нью-Йорке!

— А как насчет горячего?

— Ты о чем?

— Ты сказала, что хочешь чего-нибудь погорячее. Чего именно?

— Я уже расхотела! Спасибо. Мороженое было отличной идеей.

Оба испытывали странное чувство, не смели в нем признаться и не очень хотели о нем говорить. Время не прошло для них даром, два года они жили в разном ритме. Привязанность осталась прежней, подводили слова. Но, может быть, они подводили потому, что разлука уже подвергла коррозии их глубокую, искреннюю привязанность, обозначив между ними дистанцию, измеряющуюся не только в километрах?

— Доедай быстрей мороженое и пошли! У меня для тебя сюрприз.

Сьюзен опустила глаза и некоторое время сидела, сосредоточенно разглядывая креманку. Потом подняла взгляд.

— Я не успею… Я хочу сказать, что не остаюсь. Я согласилась продлить контракт. Они действительно нуждаются во мне, понимаешь? Мне очень жаль, Филипп…

Ему показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он вдруг ощутил странное головокружение и почувствовал себя совершенно беспомощным как раз тогда, когда хотел быть особенно собран.

— Будь добр, не делай такое лицо.

Сьюзен положила руку на ладонь Филиппа, и он тут же отвернулся, не желая, чтобы она видела тоску и разочарование в его глазах. Чувство одиночества сдавило его сердце. Он погладил пальцем руку Сьюзен. Ее кожа утратила гладкость, появились морщинки, и он старался на них не смотреть.

— Знаю, это трудно, — проговорила она. — Там не возможно сохранить девичью кожу. Сам видишь мои ногти, а уж о ногах я вообще молчу. Что ты хотел мне показать?

Филипп хотел показать ей свою студию на Манхэттене, ну да ладно, покажет в следующий раз. Он пристально поглядел на нее, и выражение его глаз изменилось. Сьюзен поглядела на часы.

— Сколько у тебя времени?

— Два часа.

— Всего-навсего?!

— Мало, конечно, но ты не представляешь, как мне пришлось изворачиваться, чтобы удрать и сделать этот крюк.

Она вытащила завернутый в коричневую крафтовскую бумагу пакет и положила на стол.

— Отнеси этот пакет по адресу, очень тебя прошу! Это наша контора в Нью-Йорке — и один из липовых предлогов, которым я воспользовалась, чтобы повидаться с тобой.

Филипп даже не взглянул на пакет.

— Я думал, ты работаешь на гуманитарную организацию. Мне и в голову не приходило, что ты в воспитательном лагере.

— Теперь ты знаешь!

— Расскажи поподробнее.

За два года она успела себя зарекомендовать. Ее направили в Вашингтон дать обоснование запрошенным кредитам, а потом она должна как можно скорее вернуться с медикаментами, перевязочными материалами и непортящимися продуктами.

— А пока они будут все это паковать? У тебя же будет какое-то время.