Леонид Габышев - Из зоны в зону Страница 8

— Но я не хочу, ничего не хочу.

— Вера, Верочка, — нежно шептал милое сердцу имя, — Верочка…

— Отойди!

«Лучше б оттолкнула или обругала, или сказала, что не любит и потому не хочет. Раз она не говорит — скажу я. Оскорблю, чтоб не было к ней возврата».

— Вера, а ты не думаешь, что я могу с тобой в Кемерово поехать?

— Зачем? Я тебя с собой не возьму.

— Да, конечно, я не поеду с тобой. Зачем? — Он помолчал. — Вера, понимаешь, кем ты для меня была? А кем останешься? Я заместо иконы на тебя молился, а сейчас, сейчас на кого мне молиться? Тот идеал, о котором столько мечтал, тает на глазах. Не представляю, что было бы со мной, если б ты приехала ко мне той чистой девушкой, похожей на юную Веру, о которой мечтал, и, посмотрев на меня и выслушав, сказала: «Я все тебе прощаю», и, пробыв у меня несколько часов или дней, поехала в Кемерово, То есть, чтобы у нас с тобой ничего не было и чтоб ты даже не разрешила к себе прикоснуться. Тогда бы рванул за тобой не только в Кемерово, но и на край света. А так, как вышло, к лучшему, потому что ты убила юную Веру, оставив образ распутной девки. Ты меня ни во что не ставишь. Да, ты симпатичная, но девчушка Вера была красавицей. Как ты изменилась! Может, и осталась бы ты в Волгограде, и вышла бы за меня замуж, будь у меня квартира и хорошая зарплата. А ты уезжаешь в Кемерово искать счастье. Что ж, желаю его найти. Я потерял тебя юную, хотя ты моей не была. Это время посмеялось надо мной, изменив до неузнаваемости тебя. Но я благодарен, что ты родилась, и я столько лет к тебе стремился. Ради тебя выжил и освободился. Вот за это спасибо. Спасибо даже не тебе, а твоим родителям: они родили тебя такой, какую я полюбил в пятом классе. А ты издевалась надо мной, с Генкой хотела сбежать. Ну скажи, скажи, что не хотела с ним сбежать?

У Веры глаза заволокло слезами. Она стояла, потупившись, и смотрела Коле в грудь.

— Ничего я Генке не говорила. Врет он.

— Аха, врет. Ну допустим, что врет. Но любовную записку написала ему ты.

Она неслышно плакала, и ее черные глаза серебрились.

— Не отвечаешь. И парню в зону при мне писала — травила меня. И настроение по три раза на день менялось. В первый день была ласковой и меня хотела, а потом будто бес в душу залез, став девчонкой-недотрогой с повадками змеи. Сколько в тюрьмах я видел людей, и многие из-за вас, женщин, сидели. Что ж, езжай в Кемерово, ищи счастье там.

Он замолчал, Вера плакала. Ему казалось — достаточно оскорбил. Сел за стол и достал ее документы.

— Здесь твоя фотография. Прости, ты не подаришь ее?

— Нет, — она подошла к столу.

— Если не хочешь дарить, просто оставлю себе. Фотографии Жени — Сережи тебе нужны?

— Оставь.

— Нет, не оставлю. Ты его никогда не видела. И письма свои заберу, вернее, порву.

И он порвал свои письма.

— Тогда отдай мои.

Он встал, не выпуская из рук документов, и достал ее письма.

— Так, на два, последние.

Она тоже порвала.

— Давай и то.

— Нет, первое, — ему шестой год, — не отдам. Жаль, его не было со мной в тюрьме. Хотел выучить.

— К чему оно тебе, ведь эти порвал?

— Первое письмо юной Веры оставлю себе.

— Давай документы.

— Отдам на вокзале, — сказал он, и они вышли. — Пойдем, Вера, напоследок покурим. Вот и начал я курить.

Она молча последовала за ним в профтехучилище, к мастерским, под голые деревья.

Покурив, сказал:

— У меня останется память — это место.

Они поехали в полупустом вагоне. Вера не разговаривала. Коля вглядывался в нее, стараясь запомнить милые, изменившиеся до неузнаваемости черты любимой. Он достал ручку, записную книжку и, открыв на «декабре», нарисовал ее лицо, поставив на нем пять родинок, рассыпанных по ее смуглому лицу.

Отстояв в очереди, купил до Кемерово плацкартный билет — купейных не было. Вера хотела вернуть деньги, но он сказал:

— Не надо. Деньги тебе пригодятся. У тебя всего-то сорок рублей.

Они потолкались на вокзале, а скоро и пассажирский Кисловодск — Новокузнецк подошел. Коля подал Вере паспорт и справку об освобождении.

— А обвинительное заключение и приговор?

— Оставлю себе.

— Зачем они тебе? Чтоб кто-нибудь читал?

— Не беспокойся, никому не покажу.

Верин вагон в начале состава. Она посмотрела Коле в глаза.

— Вера, всего тебе хорошего. Зайти в вагон?

— Не надо.

Она повернулась и ступила на подножку.

Поезд тронулся. Коля запомнил номер тепловоза, увозившего в неизвестность его первую любовь.

6

Первые дни только и думал о Вере: вот она проехала Куйбышев… приближается в Омску… Он мысленно ехал с ней в плацкартном вагоне в Кемерово. Но дни бежали, и все меньше вспоминал о ней. Не стало Веры, не стало милого надуманного образа, и гнет неразделенной любви постепенно спадал с сердца.

В тюрьме думал: если Вера не будет его — зачем жить? Но с ней все кончено, а жить хочется. Веры нет, но мир не перевернулся. Душа выхолощена: не стало любви, ради которой выжил, и он подумал: «Любил семь лет, а разлюбил в семь дней».

Работал он три дня в неделю. По пятницам ученический, по вторникам военная подготовка. Собирал и разбирал автомат и ходил в строю. Петрову не служить в армии, но для занятий нужны допризывники. И старый служака, участник войны, занимался с ребятами на совесть, будто готовя их в бой.

Постигая азы вольной жизни, наполовину оставался в тюрьме. И сны снились лагерные. Ну хоть бы один вольный приснился.

С завода тащили все. И хотя на проходных и воротах охрана — можно вывезти целую установку.

На машиносчетной станции уборщицей работала веселая женщина Матрена Савченко. В табуляторной стоял маленький будильник «Слава». Как-то девчата поставили его на полшестого, и Матрена, вымыв полы, сунула его в трусы. На проходной будильник-предатель неистово зазвенел, и она судорожно зашарила по трусам, ища у будильника кнопку. Звон прекратился, и усатый вахтер завел покорную от страха Матрену в дежурку.

— Вытаскивай, что у тебя там, — сказал он, шевеля мохнатыми усами.

Матрена, отвернувшись, вытащила из трусов мокрый будильник.

Весной Коля исполнил второстепенную роль в пьесе Л. Устинова «Город без любви» на сцене Дворца культуры, и спектакле в областной молодежной газете появилась корреспонденция. Режиссера-постановщика и ребят-исполнителей хвалили.

В июне сдал экзамены за одиннадцатый класс и, взяв характеристики для поступления в институт, — вот только в какой — не надумал, — решил съездить в Сибирь, а на обратном пути заехать в Москву, посмотреть товарищеский матч по футболу СССР — Бразилия, побывать на родине Есенина, навестить Грязовец и заскочить в Брянск.

Желудок у него болеть перестал, он пил отвары трав, прополис и язва зарубцевалась.

Взяв отпуск и билет на самолет, на экспрессе катит в аэропорт.

ТУ-134 взмыл в воздух. Посадка в Уфе, и Коля — в тюменском аэропорту «Рощино». Ночь. Зеленый огонек. Подбегает к такси.

— До железнодорожного вокзала, — бросает он и падает на сиденье.

Покупает билет до Ялуторовска и вглядывается в лица пассажиров, надеясь встретить знакомого. И если б встретил, пожал бы радостно руку.

Подошел поезд, и первым залез в общий, неосвещенный вагон. Мужчины стали обсуждать шахматный матч Спасский — Фишер. Ввязался, и вскоре только его и слушали. Разговор перекинулся на политику — и в политике не уступил первенства. Переключились на охоту, но и в ней показал себя не последним стрелком, переболтав настоящих охотников, хотя за последние годы в упор не видел ружья.

Разговор продолжался. За окном брезжил рассвет. Коля всматривался в соседку — симпатичную девушку, — а она вдохновляла его, — и он болтал без умолку. Соседка нравилась. Она изучающе смотрела на него. В симпатичной блондинке он улавливал знакомые черты. Она походила на учительницу рисования. «А вдруг — она? Нет, не может быть. С того времени прошло… прошло восемь лет. Должна измениться».

Перед Ялуторовском разговор прекратился, — многие сходили, — а он все смотрел на блондинку, и хотелось с ней заговорить. Как она походила на Нину Владимировну! А Нина Владимировна ему нравилась. Да и не только ему. В Падун она приехала после окончания института. Падунские ребята за ней ухлестывали, но замуж она не вышла и уехала. Она была невысокого роста со светлыми, почти льняными, как у куклы, волосами, и в школе ее прозвали Куколка. Нина Владимировна, чтоб казаться выше, ходила на высоких каблуках, и по деревянному полу старой падунской школы только и раздавалось частое цокание. За это ее прозвали второй кличкой — Козочка.

Коля любовался блондинкой. «Если сойдем вместе — познакомлюсь. А вдруг, а вдруг… и отпуск проведу с ней».

В Ялуторовске на выход, а за ним цокот блондинки. Ну, просто Козочка!