Остин Райт - Тони и Сьюзен Страница 8

— Я просто тебе говорю, что делать, и тогда будет без никакого насилия.

— Каким насилием вы мне угрожаете?

Бородатый вышел из машины справа. Он обогнул машину сзади и подошел к водительской двери. Те секунды, которые у него это заняло, Тони Гастингс восхищался его убежденностью в том, что Тони не уедет или его не собьет. Трогайся и езжай — его рука была на рычаге переключения передач, мотор работал. Само собою, на полянке придется разворачиваться. Металлический взвизг, дверь распахнулась — у его локтя стоял Лу.

— Пошел! — сказал он.

Тони посмотрел на него:

— Я тут не останусь.

Было еще не поздно — если действовать внезапно. Мужчина взял его за руку бульдожьей хваткой, Тони включил сцепление и хотел переключить скорость но мужчина рванул, и Тони задом выпал из машины на землю.

— Гляди убьешься, — сказал мужчина. Он сел в машину, захлопнул дверь, дернул машину вперед, быстро сделал пару поворотов и утрясся по дорожке по которой они приехали. Стоя в траве, Тони смотрел как прыгали, вспыхивая среди ветвей, кляксы света — даже когда машины и след простыл; потом он остался один в покое и первозданной темноте ночи.

Она откладывает рукопись. Ну и дела, все хуже и хуже. Тони Гастингсом она возмущена, с другой стороны — что бы она сделала на его месте? Она бы на нем не оказалась, говорит она.

Она думает встать. Сделать что-нибудь перед следующей душераздирающей главой. Но ей не хочется двигаться. Не отвлекайся, посмотрим, что дальше.

Что станется с человеком, которого только что бросили в лесу и чья жена, дочь и машина попали в руки бандитов? Нельзя ничего сказать, не зная этих бандитов, не зная, чего они хотят. Но тут — вымысел, что меняет постановку вопроса. Это путь куда-то, проложенный Эдвардом. Вопрос перед Сьюзен — хочу ли я этим путем идти? Как она может иначе? Она попалась, совсем как Тони.

На монопольном полу кто-то пукнул. Друг Генри Майк хрюкает, хе-хе, Сьюзен заглядывает к ним — посмотреть. Видит со спины своего любимого сына Генри, его широкий толстый зад, слишком толстый, бедный мальчик. Ее золотоволосая Дороти, годом старше, шлепает его по руке.

Ничего не в порядке, все наперекосяк. Схожу-ка я в туалет, говорит Сьюзен. Что бы ей ни пришлось потом говорить Эдварду, она, во всяком случае, сможет сказать, что ее зацепило.

5

Этот перебой в чтении — умышленный: ей не очень-то надо в туалет. Она спускается по лестнице из темноты. В коридоре наверху нет света, нужна стремянка из подвала. Не сегодня. Поперек комнаты лежит на спине Генри, выбывший из игры, чешет, задрав свитер, живот, а Майк со злодейским смехом движет свою фишку по доске.

Генри припевает:

— Какая разница, какая рааазница?

— Не нуди, — говорит Дороти.

Марта улеглась на рукопись, упирается, когда Сьюзен пытается ее подвинуть. Сьюзен вспоминает дивный отрезок летнего шоссе — дорога нисходит с холма в долину с фермами и отлого вздымается к лесной гряде. Она любит эту диковатую природу, любит лесистые кряжи, длинные долины, блаженные подкрепления в маленьких уютных закусочных у дороги, особенно после долгого изнурительного, дня езды по плоским Индиане и Огайо. Тут она отдыхает душой. Она вспоминает пение в машине — Дороти, Генри и Рози сидят сзади, Джефри перебирается с колен на колени, Марта где-то в ногах. «Где ты, где ты, лагерь мой?»

Сгони Марту; та обиженно встряхивается и припускается на кухню. Сьюзен вспоминает: озеро, сверкающая утренним светом паутина под склонившимся к воде деревом, Арнольд и Генри бредут к плоту, вода Арнольду по самую шею, у него красные веснушчатые, мягкие, пухлые плечи, он поддерживает Генри обеими руками под живот, и мальчик закидывает голову, как гагара, а Дороти плавает под водой в двадцати футах от них.

Она вспоминает лесной домик Эдварда времен его раннего писательства. Пастельные впечатления. Короткие исповедальные стихи сплошь из умолчаний. Ностальгические зарисовки, утрата и печаль. Смерти отца. Сцены в населенной призраками заводи. Меланхолический секс в пасторальном лесу. Непросто было читать Эдварда в ту пору.

Это — другой разговор. Она, Сьюзен, признаёт: она в плену, во власти Эдварда, хочет она того или нет. Следуя за Тони его страшной дорогой, она понимает, что видит то, что хочет показать ей Эдвард, чувствует то же, что и он, — и ничего от оставшихся в ее памяти обид, Эдвардом причиненных. Эдварду, зажатому и нервному, капризному и сварливому, еще предстоит появиться в этом пустынном пенсильванском пейзаже, где она и Тони смотрят вместе с ним в лицо натуральному кошмару, творимому этими ужасными людьми (которых он придумал). Ссориться с ним пока что нет оснований, и она ему за это благодарна.

Тони Гастингс долго стоял на месте, глядя вслед машине; стемнело уже окончательно. Тьма была кромешная, он напрягал глаза, кое-как различая тени, но ничего не видел, он будто ослеп. Боже мой, сказал он, они уехали без меня. Что же это за шутка?

Теперь в ночном лесу было тихо, он не слышал ни звука. Вскоре слегка прояснело, не сильно, но все же, — стало хотя бы яснее, чем до этого. Он стоял на прогалинке среди деревьев, видел над головой небо. Он увидел несколько звезд, немного, неярких, — не то, что должно быть в горах. Он отличал верхушки деревьев от неба, но внизу по-прежнему был непроницаемый мрак, занавес вокруг арены.

Не думают же они, что я без фонарика отсюда выберусь, сказал он. Хороша шутка.

Тишина начала расслаиваться. Он различил далекое движение, не звук, но копию звука, и опознал грузовики на шоссе в милях от него. Он не понимал, где звучит слабое посвистывание — в траве с насекомыми или у него в ушах. На завесе вокруг арены проступили очертания. Он увидел стволы деревьев и промежутки между ними. Он рассмотрел черную дыру, в которую канула машина. Он рассмотрел дорогу.

Чего ты ждешь, спросил он. Глупо было думать, что они вернутся. Он, собственно, так и не думал. Задача была ясна: его бросили в чаще — шалость в духе студентов-второкурсников, — и ему придется выбираться самому. Доехали за ночь до Мэна, называется.

Вопрос был только в том, найдет ли он в темноте, куда идти. Нет, вопрос был не только в этом. Поскольку теперь он видел, он двинулся в лес к дороге. Он подавил порыв побежать — слишком далеко. Выровнял шаг, пошел спокойно.

Дорога пересекла деревянным мостком узкий ручей и продолжалась, петляя в деревьях, виляя туда-сюда, вверх-вниз по холмам, через чащобы и открытые сосновые рощи. Лора и Хелен ждут его в полицейском участке в Бэйли, где бы это ни было. Тревожась за него, брошенные им на произвол судьбы. Эта мысль привела его в исступление. Как их оповестить? Я цел, я иду, я в лесу, вам лучше поспать, потому что путь неблизкий. Рано или поздно кого-нибудь отправят его искать, но пройдут часы, прежде чем там поймут, что это нужно сделать, и никто не сообразит искать на этой неприметной дорожке.

Никто за мной не придет, сказал он. Я иду, я иду. Если он сядет и будет ждать, он никогда не выберется. Точно самая его жизнь зависела от этого пути через лес.

Он брел вперед, пытаясь держать шаг. Держать шаг было трудно, дорога была ухабистая и невидная в темноте, он спотыкался о камни, попадал ногами в ямки и рытвины, иногда деревья сдвигались так, что тропа почти пропадала. Он совсем не помнил, как они ехали. Сбившись с дороги, он попал в лабиринт, понял, что сбился, по какой-то поросли под ногами, на ощупь нашел дорогу и так же держался ее, осторожно пробуя ногами края дороги и выставив руки для защиты глаз. Было бы проще тоже поспать, дождаться дня. Но ему пока что нужно было выйти из леса, а потом будет новое «пока что», а Лора и Хелен все ждут.

Оскорбленный и сверх всякой меры униженный. Гнев сосредоточился в его кулаках, выровнял его шаг, бросил вызов слепоте его ступней, пальцев и пяток. Он составил опись идиотских выходок разбойных подонков, которые всерьез гоняют на слабо по шоссе, хватают университетского профессора и бросают в лесу. Которым кажется, что это весело. По-мужски. Круто.

Тони Гастингс был оскорблен, но униженным быть отказывался. Меня зовут Тони Гастингс, сказал он. Я преподаю математику в университете. На той неделе я поставил троим студентам «неуд» за курс. Пятнадцать других я осчастливил оценкой «отл.». У меня есть ученая степень. На Рэя, Лу и Турка найдется управа: закон. Видит бог, я мирный человек, я не люблю конфликтов. Закон законом, но, если что, я им сам покажу, этим парням, которые играют на дороге в пиратов.

Возмущение спасло его от слез. Это из детства, когда большие мальчики сдергивали с него шапку, толкали его в ручей и убегали, пока он вылезал. Он им покажет.

Отяжелевшими ногами он, спотыкаясь, преодолевает новые мили, которые пролегли между ним и его целью. Время держит его в тисках и дает ему в долг часы из тайного запаса. Если утро настанет прежде, чем он выйдет, если он ляжет и закроет глаза…