Маргарита Хемлин - Про Иону Страница 8

Вот например ей должны были делать важную операцию – устранить врожденный дефект тазобедренного сустава, она уже была в больнице, в самой лучшей, с профессорами, так как раз объявили войну. Ее срочно прямо из палаты забрал отец и отправил с мамой в эвакуацию, а сам пошел на фронт. А потом в пятьдесят первом опять договорились насчет операции. Тут достоверно сообщили, что евреев высылают на Север. А после операции еще долго ходить на костылях, и уход тоже. Опять забрали из больницы, чуть не с операционного стола. На чемоданах просидели больше года. Ну ладно, в первый раз война. А во второй – ложная тревога. И евреи на месте, и тазобедренный сустав проклятый, какой есть, при ней. Потом – Иона. Тут Софочка решила взять в свои руки жизненный путь, чтобы опередить какое-либо стихийное бедствие, если оно намечалось в судьбе. Вроде хорошо. Но вот – ребеночек.

Иона слушал-слушал, головой качал, руками разводил, а спросил одно:

– Не понимаю только, почему ты сразу про ребенка не сказала?

Софочка молчала-молчала. Ответила так:

– Я сама хозяйка своего счастья. Если бы сказала тебе – уже и не одна, а надо распоряжаться вдвоем. Неужели непонятно?

И ушла. Хромать стала больше, это Иона приметил. А лицо еще красивее, чем было.

В голове у Ионы вертелись разные мысли, но ничего не клеилось одно к другому. Ночь проворочался, спал урывками. Хорошо – назавтра не его смена. День пролежал, как чумной. Вечером отправился к Конникову.

Тот встретил его радостно. Был дома один – окна настежь, прямо на паркет летят мокрые снежинки.

– А, помнишь меня, Ёнька! Без Конникова никуда. А мне нужен надежный человек. Сейчас выпьем, покушаем. Ангелина столько готовит, что половина скисает, не успеваю съедать.

Конников болтал без передышки, про какие-то планы, про таксопарк. Оказалось, он уже из таксистов перешел в начальники среднего размаха и что-то махерит с запчастями. А на складе окопался недотепа. И не мешает, а лучше бы своего человека поставить.

– Ну как, Ёнька, пойдешь ко мне? Подумай. Самостоятельная работа, деньги хорошие, я тебя в обиду не дам.

Иона для приличия сказал, что подумает. И приступил к главному.

– Я, Василий Степанович, пришел посоветоваться. Насчет одного положения, которое у меня сложилось. Тут женщина от меня родила ребеночка. Я бы на ней запросто женился, но родители ее категорически против. К тому же ребенка она оставила по месту родов – в каком-то городе, не знаю, где.

И так далее, больше про непонимание ситуации, а не по фактам.

Конников выслушал, не перебивая. В конце спросил:

– Ты мне одно скажи – эта женщина хочет за тебя замуж?

Иона пожал плечами:

– Честно вам скажу, Василий Степанович. Она калека с детства, думаю, это на нее наложило тяжелый отпечаток.

– Калека? – Конников рассмеялся. – Ничего себе калека! Родители, небось, спят и видят, как ее хоть кому с рук сбыть. А ты, подумать только, не устраиваешь! Какого же рожна им надо?

– Как вам объяснить?.. Они не то что верующие. Ну, считайте, верующие. А я, считайте, неверующий. Вот они и против.

Конников посмотрел на Иону как на круглого дурачка:

– Скажи, что тоже поверил в Бога. В синагогу вашу с ними вместе сходи.

– Не пройдет такой номер. Им нужен обрезанный. А я не обрезанный. Без этого никакая синагога не считается.

Конников посерьезнел:

– Да. А ты ни в какую, значит?

– Конечно. Это их прихоть, а я режься.

– Без этого никак?

– Никак.

– Нашла коса на камень! Что ни говори, евреи без выкрутасов не могут. То у них не считается, это не считается. Все им вынь да положь – на слова никогда не поверят. Считают они, считают. И когда только досчитаются? Ты не обижайся. Я не про тебя. Слушай, Ёнька, пошли ты их всех вместе с их психической доченькой подальше. К тебе претензий никто не имеет?

– Никто. Она им сказала, что изнасиловал кто-то. Несчастный случай.

– Тогда ясно. Раз несчастный случай, так и ребеночек не в счет. Х-ха! Тебе, Ёнька, повезло. Если бы она им сказала правду, так они бы тебя враз смогли засадить за решетку. Я знаю. Ничего не докажешь. И вообще, ты с ней осторожнее. Она может держать на крючке: мол, признаюсь папе с мамой, что это ты, они тебе покажут кузькину мать. Она же ко всему инвалидка, закон на ее стороне. Что ты смотришь? Бабы все могут! Да что говорить! Ты меня держись. Молодой парень, красивый. Найдем тебе жену. Хочешь, с ребенком, хочешь, девушку. У нас в таксопарке одна диспетчером работает. Не веришь?

Конников ловко перевел разговор на другую тему. Потом еще выпили. Потом еще. Как пришел домой, Иона наутро не помнил.

На работе Иона ронял номерки, путал ячейки для обуви, просыпал чаевые мимо жестяной коробочки, потом погнул крышку, когда эту коробочку прикрывал.

А ко всему – Архип Архипович пристал с разговором:

– Смотрю я на тебя Иона, и радуюсь. Хороший ты человек.

– Да ладно, какой я хороший? Места себе никак не найду. Сегодня чуть чужой макинтош не отдал, – Иона поддержал разговор без настроения.

– Ну и отдал бы, потом выплатил. Подумаешь, какая беда. Бывает и похуже. Ты с лица спал. У тебя жизнь проходит нормально?

– Нормально, Архип Архипыч. Просто я давно не был в отпуске. Четыре года тут работаю, а отпуск не брал. Как вы думаете, взять?

– Бери-бери.

– А с другой стороны, у нас же не работа, а сплошной санаторий. Люди культурные, красота кругом. А в отпуске мне что делать? С ума сойти.

– Тоже правильно.

Помолчали. Архип Архипович повздыхал, потом сказал:

– Я один раз на море ездил. В здравницу. В тридцать пятом году. Ты на море был?

– Никогда. Я плавать не умею. Даже стыдно.

– Ох, а я плавать любил. Чуть не утонул – от смелости. Заплыл далеко-далеко, смотрю – берега не видать. Лег на спину и лежу. Думаю, ни за что назад не вернусь – не доплыву. Сил не хватит. Полежал – и обратно. И что-то меня ко дну тянет. Не на самом деле, а как будто в уме. Да. А как у тебя с личной жизнью? Пора семью заводить.

Иона ответил в том духе, что завести семью никогда не поздно и что он благодарит Архипа Архиповича за заботу. Но, видно, как-то так обидно голосом произнес, что старик принялся извиняться:

– Я, Иона, не в свое дело полез, правда. Думал, ты ни с кем не разговариваешь, не делишься, а у меня сердце свободное – я любой твой разговор приму с радостью. А тебе, выходит, не надо. Ну не надо и не надо. Прости.

И отошел потихоньку в сторону, как раз люди появились.

Иона не находил себе покоя. В выходной отправлялся гулять куда глаза глядят. А в голове крутились плохие мысли. И про Софочку, и про ее поведение, и в целом про Кременецких. И притом Иона стал замечать детей. Крутятся под ногами, бузят, ручками машут. Смешные. И жалко. Дошел до того, что в коляски заглядывал: как они там спят, на что похожи. Мамаши с подозрением сторонились, но некоторые поднимали покрывальце – мол, полюбуйтесь, какой бутуз.

Словом, абсолютно сошел с рельсов.

Софочка не давала о себе знать. Иона считал, что хоть это хорошо. Не рвет душу бесполезными признаниями. Что там у нее еще припасено, один Бог знает. Его ли ребенок, есть ли он?

Иона думал-думал и придумал, что был сон – и прошел.

Архип Архипыч заболел и месяц не показывался на работе, а когда вышел – написал заявление по собственному желанию. Его не держали – на завидное место подступали новые силы. Проводили с почетом. С грамотой и настольными часами.

Иона промаялся до августа месяца и попросился в отпуск.

В ЦУМе купил кое-какие вещички: кеды, чтобы путешествовать по горам, фонарик, термос с розами, большое махровое полотенце – все китайское, отличного качества. Взял бинокль.

Поехал на море. В Крым, в Феодосию. Посоветовали знающие люди.

Снял сарайчик у старика со старухой – Петра Алексеевича и Елены Ивановны.

Ходил-ходил, и по горам, и всюду. Купался мало. Сядет на берегу и смотрит в бинокль за горизонт. Наслаждается красотой. Иногда на женщину какую-нибудь наведет бинокль, для развлечения. Но без осознания. Просто со скуки.

По вечерам пил водку со стариком и беседовал. Петр Алексеевич воевал еще в Первую мировую и в Гражданскую непонятно на какой стороне, если отсчитывать от советской власти. При знакомстве изучил паспорт Ионы и сделал заключение:

– Если ты непьющий, так ищи другую пристань. А если пьющий – милости просим. Водочки мне ставь каждый вечер. Ну и деньги, конечно, так, для порядка. Деньги я все равно старухе отдам, а водочка при мне останется – внутри. И тебе веселее. Конечно, сам-то можешь и вино, у старухи полно, а мне уж белую. У нас с ней заведено: против не будет.

Иона пытался поймать отдых, но не получалось. Лежит ночью – спит. А отдыха нет. Ходит – тоже нет. Сидит – то же. Правда, и ничего другого не обнаруживалось. В голове пустота. Работают только глаза: стал замечать, что видит далеко-далеко. Забросил бинокль и принялся тренировать зрение. Смотрел прямо на солнце – когда в глазах темнело, закрывал рукой, а в остальном старался не уступать: посмотрит, закроет, посмотрит, закроет. В общем, не сдавался.