Януш Вишневский - Интимная теория относительности Страница 8

Когда родилась Юстинка, М арчи ну было тринадцать лет. И всели тринадцать лет он был единственным ребенком. Родители, особенно Аня, опасались, что подросток не примирится с внезапным вторжением в свой мир кого-то, кто отодвинет его на задний план. Они ошиблись. Марчин просто боготворил «свою принцессу», а она не могла уснуть, пока брат не поцелует ее перед сном. В детском саду все знали, что Юстинку забирает только Марчин…

На второй день праздника, утром, около десяти тридцати Аня в домашнем халате пила утренний кофе на террасе и смотрела, как ее дети спускаются по крутой лестнице к гостиничному бассейну. Внезапно они остановились, поговорили о чем-то, Марчин повернулся и побежал вверх. Сначала она услышала, как открывается дверь, затем сын, запыхавшись, сказал:

— Юстинка забыла куклу, не знаешь случайно, где…

Остальное, заглушённое невообразимым ревом. Аня уже не расслышала. Она

бросилась к балюстраде. Юстинка медленно опускалась вниз…

Через три дня ее останки оно шали среди сотен других, сложенных в буддийском святилище в Као-Лак, временно превращенном в морг.

Они вернулись домой неделю назад. Марчин после похорон сестры практически не выходит из своей комнаты. Когда звонит телефон или раздается звонок в дверь, он поворачивает ключ в замке, надевает наушники и слушает «Нирвану».

Всем кажется, что Юстинка осиротила только его родителей и что только их надо утешать, с ними плакать и с ними молчать, держа их за руку. Никто не понимает, каково ему остаться единственным ребенком. По вечерам, убедившись, что родители в спальне, он заходит в Юстинкину комнату, садится на кровать, кладет руку на ее подушку и плачет. Тогда он больше всего жалеет, что вернулся за этой проклятой куклой…

Эффект запаздывания

Матери она соврала, что летит в Барселону «добывать материал» для репортаж. В редакции сказала, что в эти выходные, в виде исключения, будет недоступна. Для всех. Мужу не разрешила отвезти ее в аэропорт.

Хотя самолет в Милан улетал только в два часа, встала рано и, взяв такси, поехала в Окенче. Села на скамейку в зале, выключила мобильник и стала ждать. Ей хотелось побыть одной. Когда в ее жизни происходило что-то важное, ей нужны были одиночество и тишина. Только в одиночестве она могла от души чему-то радоваться, над чем-то вволю плакать или, не стыдясь, чего-то бояться. Как, впрочем, и ее мать. Когда от них ушел отец, мать погрузилась именно в такое всепоглощающее одиночество. И пребывает в нем до сих пор, хотя отец ушел тридцать два года назад. На ее первом дне рождения его уже не было. Никто точно не знает, что видят и регистрируют в памяти младенцы. Она может с уверенностью сказать, что никогда в жизни не видела отца. Даже на фотографии. Мать уничтожила все, что могло о нем напоминать. Альбомы с фотографиями, его письма, его книги. Все, что можно было «сначала разорвать на мельчайшие клочки, а потом сжечь, в том числе лепестки засушенных роз, которые он ей дарил». Так ей рассказал об этом дед. Мать — что было нелепо, ведь это отец ушел — старалась навсегда покинуть мир, который создала вместе с ним. Переехала в Варшаву, сменила работу, порвала контакты со всеми, кто его знал, вернула свою девичью фамилию и «сожгла все, что могла. Но все равно осталась эмигрантом, который в чужом мире не только не приобретает ничего нового, но и теряет то, что имел. Все, кроме акцента…»

Однажды какой-то услужливый доносчик, каких полно в затхлом провинциальном городке, сообщил ей: «Твоего папочку-художника поперла твоя вредная мамуля». Ей тогда было одиннадцать лет, и она с завистью смотрела на подружек, которые ходили на прогулки за руку со своими отцами. Прогулки с дедушкой — это все-таки другое. Вечером, когда мама пришла к ней в комнату поцеловать ее перед сном, она набралась храбрости и спросила об отце. Она никогда не забудет мамину до крови закушенную губу, испуганные глаза и дрожащие руки.

Спустя две недели к их дому подкатил большой грузовик, и они переехали в Варшаву. Долгое время она не ощущала отсутствия отца. Разве что иногда. Например, когда в их маленькой квартирке на Саской Кемпе за стеной скреблась крыса и они с мамой ужасно боялись. Она подумала, что, будь у нее папа, он бы их защитил и убил бы крысу. Потом мама позаботилась о том, чтобы крыс потравили, и много лет отец ей был совершенно не нужен. Когда она вдруг о нем вспоминала и ей становилось грустно — писала ему письма, которые никогда не отправляла. В прошлый Сочельник она решила, что найдет человека, для которого мать уже тридцать с лишним лет неизменно ставит на стол лишний прибор, готовит селедку с луком и яблоками под майонезом, которую позже нетронутой выкидывает в мусорное ведро, и кладет поделку подарок, который никто никогда не разворачивает.

Три месяца назад, тайком от всех, она поехала в городок, где родилась, и разыскала родителей отца. От них узнала, что живет он в Милане, у него двое взрослых сыновей, работает в фотоателье. Неделю назад она нашла это ателье. Вернулась из редакции домой, выпила полбутылки вина и позвонила. В миланском аэропорту она сидела напротив него и молча слушала, всматриваясь в его лицо. Он избегал ее взгляда. Когда он улыбался, был похож на ее сына. Когда становился серьезным. закусывал губы точь-в-точь, как она. Он любил ее мать. Только иначе, чем та мечтала. К тому же он не хотел торчать всю жизнь в фотоателье, где делают фотографии на загранпаспорт и снимки в день первою причастия. Он хотел быть отцом, которым она сможет гордиться, когда вырастет. Поэтому он уехал. Сейчас он знает, что дети не могут гордиться отцами, которых нет.

Когда они прощались перед ее возвращением в Варшаву, она протянула ему перевязанную красной ленточкой пачку писем, которые так и не отправила, и сказала:

— Я не держу на вас зла.

Сбой в теории

Когда мать привезла ее на такси в больницу, сначала ее положили в ортопедическое отделение. Там как раз были свободные койки, и ей не пришлось лежать в коридоре. Через три дня ее перевели в урологию. Врач решил, что в ее случае «доминирующим заболеванием» является почечная недостаточность и «госпитализация в ортопедическое» из-за сломанного запястья — «очередная вопиющая ошибка этих невежд из приемного отделения». Она не хотела оставаться ни в урологии, ни где-либо еще. Мечтала только, чтобы мать забрала ее домой. Она знала, что в урологии снопа придется врать. В ортопедическом версия с аварией уже прижилась, и никто не задавал ей липших вопросов.

Когда она лежала в урологии, из социальной службы прислали психолога. Вошла женщина лет пятидесяти, очень толстая, пахнущая дорогими духами, с зычным голосом. Села у нее в ногах, вынула из кожаной сумки компьютер и стала спрашивать о вещах, которые она пыталась забыть. Они вышли в коридор. Ей хотелось кому-нибудь рассказать. Всю правду. Но не прилюдно. Это же такой стыд…

Он начал ее бить через восемь месяцев после свадьбы. С тех пор как потерял работу, часто пил. Достаточно было спокойно спросить, где он был так поздно, чтобы вызвать его гнев. Если не спрашивала, он бесился еще больше. И бил. Через какое-то время, когда он возвращался ночью, она стала закрываться в ванной. Наконец, после того как он выломал дверь и принялся душить ее шлангом от душа, убежала к своим родителям. Отец делал вид, что не замечает синих пятен на ее лице и шее. Мать убеждала, что «в семье так бывает, что у него это пройдет и что это все из-за работы». Потом, когда она убегала из дому, то направлялась уже не к родителям, а на вокзал. Сидела до утра в Зале ожидания. В их городке на вокзале сидят разные люди. Даже те, которые никогда никуда не уезжают. И здесь никто никого ни о чем не спрашивает.

Но она всегда возвращалась. Да и куда она могла уйти? К родителям?! Мать считает, что место жены при муже, а кроме того «не она одна». Отцу всегда было все равно, что с ней происходит.

Это продолжается три года. Побои. А когда заболел его брат, муж стал еще агрессивнее. На самом деле он очень чуткий. И вообще хороший человек… когда не пьет. Из добропорядочной католической семьи. Обидит, побьет — а на следующий день приготовит завтрак и даже цветы может купить…

Психолог ее перебила. Не хотела этого слушать. Посмотрела на нее с жалостью. Все время что-то печатала на своем компьютере. Спросила, что случилось в последний раз и почему она в больнице.

Он вернулся домой на рассвете. Не нашел пива в холодильнике. Стал кричать, и она убежала в ночной рубашке. Он догнал ее на газоне перед домом. Пинал ногами. Отбил почки. Повредил селезенку. Сломал запястье. Кто-то из соседей увидел, что творится, и позвонил ее матери. В их районе в таких случаях никогда не звонят в полицию. Она его ненавидит и хочет от него уйти. Только не знает как, и, честно говоря, уходить некуда…