Андрей Ильин - Рассказы Страница 8

— Продолжать движение!

Пленники стояли, как ягнята на заклание, переминаясь с ноги на ногу, пятясь, заступая друг за друга.

— Стрельнуть их, и всех дел, — предложил средних лет бандит в полковничьей папахе, перекладывая карабин с плеча в руку.

— Не сметь! Мы армия! — гаркнул «офицер».

Солдаты открыто заухмылялись.

— Предлагаю в последний раз, — предупредил «офицер».

Пленники отрицательно качнули головами. «Офицер» мотнул автоматом и несколько раз выстрелил под ноги пленникам. Пули рикошетом взвизгнули в небо, расплескав каменную крошку.

Дымящееся дуло поднялось, уперлось в лица, в глаза.

— Ну?!

— Надо идти, — сказал водитель, — наша смерть никому не поможет.

К вечеру, миновав кордоны, колонна пришла на базу. Журналистов заперли в сложенной из камня овечьей кошаре.

— Что они могут с нами сделать? — напряженно гадали пленники.

— Все, — ответил водитель, — здесь идет война.

— Но мы не воюем. Мы нейтральны! — возразил редактор.

— Им все равно!

— Не забывайте, теперь мы свидетели, — разъяснял не столько другим, сколько себе Сергей. — Мы свидетели убийства журналиста. Нас не выпустят отсюда.

— Но убийство всех еще большее преступление!

— Убийства не будет, потому что не будет свидетелей. Будет исчезновение. Пропажа без вести. Как груз на железной дороге — нет и нет, и виновных нет!

Утром пленников повели на допрос. Они шли по деревенской улице цепочкой, с руками за спиной. В затылок им дышал вооруженный охранник. И все это: плен, кошара, превращенная в тюрьму, охранник, воняющий чесноком и перегаром, угрозы, допросы — напоминало им пародию на плохой военный боевик из времен Гражданской войны.

И, наверное, все это могло быть занятным и увлекательным приключением, как тот кинофильм, если бы автоматы не стреляли настоящими пулями.

Допроса, как такового, не было. Низкий, плотного сложения человек в камуфляже, но с майорскими погонами, то ли начальник контрразведки, то ли самозваный прокурор, бегло проглядел документы пленников, бросил их на стол и, презрительно щурясь, сказал:

— Допрашивать я вас не стану. Я и так все знаю про вас. Вы шпионы нашего сверхсоседа. Ваша цель — посеять среди наших народов ненависть и вражду. Вы раздаете советы и оружие, чтобы мы убивали друг друга. Брат — брата, отец — сына. Вот видите этот автомат? Он сделан на ваших заводах.

— Мы журналисты Центрального телевидения, — возразил редактор.

— Вы шпионы. Враги. Вы рассказываете небылицы о моем народе. И вам верят, потому что вы имеете телестудии, спутники, деньги. А мы не имеем ничего. Но мы победим, потому что это наша земля. А вы умрете, как шпионы и враги земли, на которую вас не приглашали.

— Вы совершаете ошибку, — замотал головой редактор, — разберитесь, вникните в суть дела…

— Перед кем вы мечете бисер? — перебила его Марина. — Он издевается над нами, потому что чувствует свою безнаказанность. Тренирует смелость на беззащитных! Дерьмо на коротких ножках!

«Майор» подскочил к Марине и отвесил ей оплеуху.

— Все равно дерьмо, — взмахнула головой Марина, — дерьмо! Дерьмо! — И, со смаком человека, нащупавшего у врага больное место, добавила, проговаривая каждое слово: — На очень! Коротких! Ножках!

«Майор» снова замахнулся, но ударить не успел. Марина отпрянула и очень профессионально пнула «контрразведчика» острым носком туфли в пах.

— С очень короткими ножками, — смачно повторила она, — и… с отбитыми яйцами.

«Майор», воя, катался по полу. А пленников били ногами и прикладами, а затем, окровавленных, снова бросили в «тюрьму».

— Простите, не сдержалась, — извинялась Марина.

— Ничего, случается, — галантно отвечал Сергей, разбитыми губами изображая улыбку, — но лучше, если бы не с нами.

Редактор только махнул рукой, похоже, у него была сломана челюсть.

— Я так понимаю, что после всего этого нам уже не жить, — произнес водитель. — Наверное, все кончится завтра.

Все замолчали. Свою смерть каждый встречает сам, даже находясь среди огромной толпы. Дело это сугубо и исключительно личное. И все же умирать не хотелось. Хотелось жить. Долго.

— Может, попытаться бежать? — вслух подумал Сергей. — Глупо ожидать смерти, ничего не предпринимая.

— Делать подкоп? Вырезать охрану? Вызывать вертолеты поддержки? — сыронизировал водитель. — Хорошо бы, но только жизнь не Голливуд. Нас перестреляет как перепелок любой придурок, имеющий автомат.

Редактор только хмыкнул и тут же застонал от боли. Опять все замолчали. Каждый думал о своем и все об одном и том же — о всей своей жизни и завтрашнем дне.

Ночью никто не спал.

«Почему мы не роем подкоп, не простукиваем стены, не вооружаемся тем, что под руку попадет? Почему мы пассивно ждем своей кончины, словно согнанные на бойню животные? — думал Сергей. — Почему я не копаю, не простукиваю, не грызу стены зубами, не ищу других, пусть самых фантастических, путей спасения? Оттого, что мне стыдно выказывать мою слабость? Оттого, что я не верю в положительный результат? Оттого, что я устал и просто не хочу шевелиться? Но неужели сегодняшний покой мне важнее завтрашней жизни? Неужели человеческий организм настолько глуп, что выбирает ближнее благо в ущерб дальнему? Нет, нет и нет!

Я потому не копаю и не грызу камень стен, что в глубине души надеюсь на спасение. Не верю, что завтра меня поведут к стене и, приставив дуло к затылку, нажмут на курок. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Это может случиться с кем угодно, но только не со мной. Возможно, меня поведут, возможно, поставят, но в последний момент помилуют, и даже если не помилуют, если нажмут курок, у автомата случится осечка. Другого просто быть не может!

Вот что удерживает меня от действия — безумная надежда и обычный страх. Я надеюсь, что все обойдется, что меня побьют, возможно, искалечат, но оставят в живых. И я боюсь попытки к бегству, чреватой случайной пулей. Боюсь подарить охраннику право выстрела! Вот если бы я знал наверняка, на сто или, лучше, на сто двадцать процентов, что пощады не будет… Но узнать свою судьбу на все сто я смогу лишь, когда освобожденный боек пробьет медную кожу капсюля, воспламенит порох и толкнет свинцовую чушку пули навстречу моей неразумной голове. Но тогда будет поздно…»

Так думал Сергей и ждал, ждал, ждал утра. И, наверное, так же или почти так же думали все остальные пленники. И… ждали утра.

— Выходи! — крикнул в распахнутую дверь охранник.

В глаза ударил дневной свет.

— Хороший денек, в такой и помереть приятно, — мрачно пошутил водитель, щурясь на солнце.

— Что с нами будет? — спросила Марина.

— То, что заслужили, — ответил охранник, щелкнув пальцем по цевью автомата. — Сами нарвались!

Все разом увидели прислоненные к стене овина три штыковые лопаты. Тоскливо заныло под ложечкой. Ночные надежды рассеивались в ярком свете дневных реалий.

— Берите инструмент и шагайте побыстрее.

— А нам спешить некуда.

— Зато мне есть куда!

Обошли овин, потянулись вдоль длинного забора то ли фермы, то ли склада. Навстречу попалась группа вооруженных людей. Взглянули безразлично, прошли дальше.

Как просто, как бытово приближается собственная смерть. И не меняет цвет небо, не перестает пахнуть трава, не прекращают готовить обеды хозяйки, играть дети.

Жизнь, кроме единственной твоей жизни, идет своим чередом.

— Погодьте, — скомандовал конвойный, остановился, потрепался с молодой девчонкой, посмеялся, сыпанул из кармана семечек. — Шагай дальше!

Не вязалась вся эта идиллическая мирная картина с войной, смертью.

Сейчас они подойдут к штабу, им скажут приговор, конвойная команда отведет их в овраг… Или все-таки пугают? Резвится охранник, подпуская страшные намеки? Строит из себя всезнающего человека?

И тут произошел неожиданный перелом, который решил все. Наперерез, через дорогу, метнулась какая-то странная, ободранная собака.

— Вот она где! Вот! — вскрикнул охранник и не целясь, от бедра, выпустил ей вслед длинную очередь. Собака взвизгнула, отлетела в сторону, пачкая землю кровью, забилась в агонии.

«Вот так и нас. Через минуту», — подумал каждый. И страшная в своей реалистичной беспощадности смерть живого существа родила протест.

Не хочу!!

Подчиняясь мгновенному чувству, не думая, что он делает, какие последствия будет иметь его поступок, Сергей повернулся, вскинул лопату и опустил ее на голову конвойного. Тот охнул и снопом свалился на землю. Все замерли в секундном замешательстве, глядя на труп, на Сергея, на лезвие лопаты.

— Убили-и-и! — заверещал где-то близко женский голос.

Раздались выстрелы. Охнув, осел водитель. Перепрыгнув низкий забор, Сергей и редактор бросились к ближним кустам. Быстрей, быстрей — торопились они, уже не думая, не сомневаясь. Быстрей! Они бежали, пригибая головы, прыгая из стороны в сторону, укрываясь за стволами деревьев, словно всю сознательную жизнь провели не в тиши редакторских кабинетов, а на передовой, под шрапнельными залпами противника. Наверное, в генной памяти каждого человека прочно сидит беглец-профессионал, воспитанный опытом десятков предыдущих поколений, убегавших от диких животных, конников монгольских орд, тевтонских рыцарей, голубых французских кирасир. Человечество пережило столько войн, что стало профессионально в области самоспасения.