Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом Страница 8

– Нет.

– Здесь начнешь, – обнадежил Юра.

Данилов не стал спорить. Закрыл глаза и вспомнил бухгалтера Берлагу из «Двенадцати стульев». Товарищ по несчастью, можно сказать, только вот бухгалтер попал в дурдом добровольно, пытаясь избежать наказания за свои махинации, а сам он оказался здесь по иронии судьбы. Кого-то эта ирония заносит в другой город, а кого-то в дурдом…

Хотя все логично. Если в голове у тебя – дурдом, хаос, то рано или поздно ты окажешься в настоящем дурдоме. Подобное тянется к подобному.

– В Писании сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий обрящет, и стучащему отворят»[2], – медленно, с расстановкой, произнес Юра. – Так вот, здесь просящий не получит, ищущий не обрящет и стучащему не отворят. Потому что это – дурдом, земной филиал ада.

Глава четвертая

Напрасные слова, изнанка ложной сути…

– Нам пишут с Потешной…

Заведующий отделением, по своему обыкновению, был не в духе. Письмо – несколько сшитых металлической скрепкой листов бумаги – не дал в руки, а швырнул на стол. На Потешной улице находился Московский НИИ психиатрии. Хорошие вести оттуда обычно не приходили.

Безменцева взяла письмо в руки и пробежалась глазами по первым строчкам. Перевернула лист, другой и дошла до строк:

«Диагноз, установленный Тюрину Е. И. в психиатрической клинической больнице № 21 г. Москвы: „Расстройство личности и поведения вследствие дисфункции головного мозга“, не соответствует действительности и является несостоятельным по следующим основаниям:

1) При выставлении диагноза «расстройство личности» не были определены и описаны типы этих расстройств, без чего совершенно невозможно квалифицировать состояние больного.

2) Одновременно не были определены характер и причина возникновения якобы наличествующей у Тюрина дисфункции головного мозга, не описывались соответствующие ей личностные изменения.

3) Согласно принятому в настоящее время представлению о расстройствах личности они обычно проявляются еще в детском или подростковом возрасте, однако в анамнезе у гр. Тюрина Е. И. никаких указаний на отклонения в поведении не отмечено…»

Дальше читать не было необходимости, поэтому Безменцева вернула письмо заведующему, не отказав себе в удовольствии точно так же швырнуть его на стол. Только не с раздражением, а с пренебрежением. И еще демонстративно вытерла руку о свой белоснежный халат.

«Стерва!» – подумал Лычкин, заранее зная, что он сейчас услышит.

– Мое дело маленькое, Геннадий Анатольевич, – проворковала Безменцева. – Оттого и пай мой самый маленький. Крошечки с барского стола подбираю, но зато и спроса с меня никакого. Ошибусь – так заведующий поправить должен. Ну а если уж и кафедра была согласна с диагнозом…

Она присела, точнее, оперлась своими соблазнительными округлыми выпуклостями о край письменного стола, скрестила руки на груди и снисходительно посмотрела на заведующего.

– Тамара Александровна, – прошипел тот, – разве вы забыли, что этот старый хрыч был вашим протеже и кроме своей законной доли вы получили и положенные десять процентов? Неужели нельзя было получше разобраться в ситуации? Или хотя бы не заверять меня, что всех родственников – одна племянница? Откуда же поналезли все остальные претенденты на квартиру?

– Можно подумать, я своего родного деда госпитализировала! – фыркнула Безменцева и демонстративно отвернулась.

– Но подписывалась ты за него как за родного! И уверяла, что все чисто-гладко, просто деда надо подвести под оформление над ним опеки. А сама даже историю болезни толком не оформила.

– Так что же вы со Снежковым там подписывались?

«Эх, вставил бы я тебе по первое число, сучка драная, если бы не главный…» Созерцание зада Безменцевой вызвало у заведующего прилив желания, отчего он разозлился еще больше, теперь уже и на себя самого.

– Да вот так, Тамара, представь себе, не привыкли мы проверять за опытными докторами, как за сопливыми ординаторами! – воскликнул он, переходя на менее официальный стиль общения. – Доверяем коллегам!

– И правильно делаете. – Безменцева повернула голову и посмотрела прямо в глаза начальнику. – Потому что знаете – я все делаю правильно.

– И сейчас тоже? – Втайне радуясь удобной возможности отвести взгляд, заведующий указал глазами на злополучное письмо.

– И сейчас тоже, – подтвердила Безменцева. – Скажи-ка, Гена, кем лучше выглядеть – обычным дураком, каких в медицине, как и везде, пруд пруди, или заведомым мошенником? Дураком лучше, правда? Обвинят в халатности, в поспешности, в верхоглядстве, но не в фальсификации диагноза. Это же разные, совсем разные вещи. Ты согласен? В противном случае всем нам пришлось бы общаться со следователем, а так погрозят пальчиком да и забудут.

Она взяла со стола письмо, открыла его на последнем листе и прочитала:

– «Тюрин Е. И. психическим расстройством не страдает. Выставленный диагноз „Расстройство личности и поведения вследствие дисфункции головного мозга“ является необоснованным, не соответствующим действительности, а также принятой в настоящее время классификации болезней». Даже выговора не дадут, а если и дадут – переживем как-нибудь.

Заведующий молчал. Возразить было нечего – Безменцева была права, права по всем статьям.

Тамара Александровна легко оттолкнулась от стола и, вульгарно виляя задом («чувствует, тварь, что так и хочется завалить ее прямо в кабинете»), пошла к двери.

– Деньги ведь возвращать придется… – сказал ей в спину Лычкин.

– Только половину, не больше, – обернулась Безменцева. – Я договорюсь с племянницей. Ведь мы же старались, работали, время на деда тратили…

Можно было и ничего не возвращать, но подобное поведение чревато неприятностями. Деньги взял, а дела не сделал – скользкая ситуация.

Безменцева хотела еще что-то добавить, но вспомнила, что у нее еще не описан новый больной, и поспешила в шестую палату…

Данилов вернулся с обеда несолоно хлебавши. Дошел по коридору, вдоль которого цепью тянулись койки (Данилов знал, что сюда кладут тех, за кем надо присматривать, ведь индивидуальных постов на всех не напасешься: каждый пост – это один живой представитель среднего медицинского персонала), до столовой, получил от толстой тетки в грязноватом халате ложку и тарелку, встал в очередь за супом. Посмотрел на мутную коричневатую жижу, которую налили стоящему впереди парнишке, и перешел в очередь за вторым блюдом.

На новенького никто не обращал внимания. Персонал занимался своим делом – раздавал еду и контролировал процесс ее поглощения, а больные сосредоточенно ели. Данилов отметил, что практически все пациенты, кроме одного улыбчивого мужика (явного олигофрена, если судить по виду), очень сосредоточенны на чем-то своем. Даже смотрят не вперед, а словно внутрь, в себя. Оно и лучше – никто с разговорами не пристает, как Юра.

Сосед был здесь же – сидел за одним из двух длинных столов и усердно наворачивал суп, в который накрошил целый Эверест черного хлеба. По сторонам не смотрел – пялился на ложку, не иначе как боялся пронести ее мимо рта.

Второе впечатлило еще меньше первого. По правде говоря, картофельное пюре с двумя мясными (а на самом деле, скорее всего – псевдомясными) биточками выглядело не так уж и плохо, но Данилов его не захотел. Выпил стоя стакан теплого чая, сдал той же тетке чистыми тарелку и ложку и вышел в коридор.

Почитал «наглядную информацию» – «Перечень предметов, запрещенных для передачи больным» (мобильные телефоны, ложки, ножи, вилки, бритвенные лезвия, пилки для ногтей, иглы и всякие другие металлические предметы) и «Правила передачи передач», да-да, именно так. Передачи нельзя было передавать в стеклянной посуде и в термосах. Также запрет касался скоропортящихся продуктов, консервов (в любой таре), сушек (чем им сушки не угодили, они же не портятся?), чая, кофе, какао и «несваренных круп». «Наглядную информацию» защищали помутневшие от времени листы оргалита, прикрепленные к стене шурупами с расточенными шляпками – не вывинтить. Психиатрия.

Дверь, ведущая из отделения наружу, тоже была «психиатрической» – с откидным окошком, запертым на большой шпингалет, и дополнительным замком, отпираемым универсальным четырехгранным металлическим «ключом-ручкой». Подобные замки можно увидеть в поездах. У всего персонала есть ключ от всех дверей, а у больных его нет. На ночь отделение запирается и на обычный замок, ключ от которого хранится у постовой медсестры.

Пост в отделении находился за деревянной загородкой и оттого немного напомнил Данилову барную стойку. Сидевшая на посту медсестра скользнула по Данилову взглядом и продолжила свое дело – проверку листов назначений. Данилов пошел дальше. Он помнил, что дверь его палаты находится напротив процедурного кабинета, но номера ее не знал и оттого удивился про себя прикольному совпадению – на двери красовалась трафаретная цифра «6», нанесенная коричневой краской. Совсем как у Чехова, только сосед не такой колоритный, как чеховские герои. Впрочем, может, еще проявит себя…